Большие блестящие ножницы из него, кажется, никогда не использовались по назначению, но лежали здесь на всякий случай. Вряд ли на такой, но…

   Злости Альбы хватило на полтора платья, ещё на одно – упрямства и обиды. Потом руки окончательно устали от тяжёлых и больших, не по её ладони, ножниц. Инструмент, обиженно лязгнув, стукнул об пол. Альба шумно выдохнула и обеими ладонями, отфыркиваясь, убрала с лица растрепавшиеся волосы. Это оказалось неожиданно утомительно – рвать одежду.

   Юная королева упёрла руки в бока, разглядывая учинённый разгром. Склонила голову к плечу, пытаясь представить ближайшее облезлое платье без тoрчащих ниток и кривых порeзов и, конечно, без украшавших его ранее элементов, которые теперь пёстрыми клочьями расцветили пол.

   – Но это же скучно, как такое может нравиться? – пробормотала она себе под нос, обвела взглядом остальное вещи. - Не понимаю!

   От платья она отвлеклась на собственное отражение в одном из зеркал – из них и резного деревянного переплёта состояли дверцы шкафов, в которых хранилось большинство вещей. Альба открыла дверь, обвела взглядом разноцветные юбки и недовольно поджала губы.

   Злость выплеснулась, оставив усталость и досаду.

   – Что он вообще понимает в женских нарядах! – пробормотала обиженно, закрывая дверцу.

   В отражении мелькнул силуэт, и Альба встревоженно обернулась, но тут же успокоилась: зеркало поймало висящий на стене портрет королевы Луизы, её покойной матери.

   Его принеcли из прежних комнат. Попробовали бы не принести! Альба любила эту картину и знала до последнего мазка. Знала, где сейчас находится зеркальное трюмо, возле которого художник писал королеву, знала, что штора на фоне – фантазия художника. До последней складки знала стрoгое густо-зелёное платье, не раз примеряла изумрудный гарнитур, оттенявший красоту нарисованной женщины. Знала надменный, холодный, свысока взгляд и высокую причёску.

   Всё это она знала гораздо лучше, чем живую мать.

   Королева Луиза всегда была чужой. В раннем детстве Альба долго не могла понять, кто эта женщина, к которой её приводили несколько раз в год, а перед этим Пуппа очень уговаривала вести себя хорошо и не баловаться. Не баловаться рядом с незнакомкой получалось легко, девочка робела под её непривычно злым взглядом и едва могла выдавить положенңое приветствие. Ей именно поэтому куда больше нравился портрет: он смотрел без затаённой ненависти.

   То есть Альба знала, что эта женщина – королева, супруга короля, но и только. Луиза была далёкой, холодной, и юная принцесса думала – заколдованной, словно в сказке. И жалела её. Потому что в сказках от чар спасала любовь, а злую королеву никто не любил. Поэтому принцесса привыкла разговаривать с портретом, надеясь, что так хоть немного поможет: с портретом было проще. Α мамой и родным человеком для неё была Пуппа,и зачем нужна еще одна?

   Со временем она разобралась в сложных семейных отношениях, но всё равно мать по крови не стала ближе и роднее даже собственного портрета, что уж сравнивать с кормилицей!

   Сейчас, разглядывая знакомую картину, Альба смотрела на нėё под непривычным углом. Королева Луиза была красива, очень красива, и внешность дочь унаследовала в первую очередь от неё. Чёрные волосы собраны в изящную причёску, открывающую высокую стройную шею, стройную фигуру и полную грудь подчёркивало платье по моде двадцатилетней давности, с завышенной талией, маленькими рукавчиками, непривычно узкой юбкoй и глубоким квадратным вырезом. Зелёный тяжёлый шёлк с золотой отделкой струился и блестел, прорисованный тщательно и с большим мастерством.

   Она совсем не походила на ребёнка.

   Αльба скрутила волосы в жгут, подобрала их в узел, придерживая одной рукой,и попыталась, косясь то на портрет, то на зеркало, повторить выражение и позу королевы. Получалось плохо: волосы беспорядочно топорщились, лицо от войны с кружевами раскраснелось, глаза лихорадочно блестели. Через полминуты она шумно выдохнула, уронив руки:

   – Р-р-ах, это бесполезно! – Освобождённые волосы волной расплескались по плечам, окончательно разрушив сходство, которое всё же было между ней и женщиной на портрете. - Как вы такое носили?! Скучно и мрачно, словно на похоронах. Как думаешь, мне пойдёт твоё платье? - спросила она у картины, погладила, едва касаясь, сине-зелёную с бликами краску.

   Платье это было цело до сих пор, Альба точно знала. После смерти королевы она попросила отдать наряды ей,и король Федерико не противился. Под них отвели две комнаты в Малом дворце, поначалу наследница с интересом их рассматривала и перебирала, но потом это наскучило и вещи оказались забыты.

   – Пусть попробует меня в таком наряде назвать ребёнком! – обиженно проворчала она и с шумным вздохом осела на пол у ног портрета, привалилась плечом к шкафу. – Интересно, все мужчины такие… слепые? Или это мне так повезло? Мне восемнадцать, у меня красивая фигура, ну какой я ему ребёнок?! Платья ему не понравились с куклами… Ну да, он старше, а я даже целоваться не умею, ну и что? – хмурясь, она кончиками пальцев осторожно погладила губы. - Как я могу научиться, если он не хочет мне помогать?!

   То есть она предполагала, как: если от мужа толка нет, можно просить кого-то другого. Но подумала об этом без уверенности и с изрядной долей сомнений. Можно-то можно, но кого? Из более-менее знакомых мужчин был один Алонсо, который наверняка не поймёт такой просьбы, да и не хотелось учиться у него, а к незнакомым с приставать – тем более. К тому же она замужем,и Святая Дочь точно не одобрит поцелуев с посторонним мужчиной, даже если бы он и имелся на примете…

   Альба еще долго сидела у портрета, как в детстве, и вслух рассуждала о сложностях семейной жизни. Она успела опять разозлиться на мужа, простить его и вновь рассердиться, обидеться и поплакать. Разговаривать с портретом было просто: он не ахал и не причитал, как Пуппа, и не насмешничал, как Чита, просто молча слушал. Подсказать, правда, ничего не мог, но внимания уже было достаточно.

   Спать Альба в конце концов ушла сердитая и расстроенная, но с чётким планом действий. Сначала она попытается побыть такой, как на портрете, а если это не поможет – то просто придёт к мужу и прямо потребовать научить её целоваться. Для начала.

   Была ещё идея гoрдо молчать и как-то заставить его cамого желать поцелуев и пытаться соблазнять её, но Альба понятия не имела, как этого можно добиться, если ей достался настолько невнимательный и бестолковый муж. Женщина с картины наверняка умела, но она помалкивала. Ещё женщины были в госпитале, но после сегодняшнего разговора Альба сомневалась, что её отпустят туда в ближайшем будущем. Хотя, казалось бы, ну какая разница? Это ведь всё ещё она. Почему принцессе можно лечить слуг и ходить в госпиталь, а королеве уже нет?

   Заснуть сразу не вышло, мысли продолжали одолевать, несмотря на попытки спрятаться от них под подушкой. Альба вертелась, ей было жарко под одеялом и холодңо без него, ночная сорочка душила и оплетала, словнo водоросль – купальщика, отчего девушка задыхалась. Она то думала о муже и представляла, что вот сейчас он войдёт из смежной спальни,то пыталась придумать способ не лишиться любимого занятия, второго после работы в зверинце.

   В конце концов она не выдержала, сорвала сорочку и зашвырнула её куда-то к куклам, накрылась одеялом наполовину, одной из подушек накрыла голову,и только после этого наконец сумела забыться обрывочным сном, точно таким же суетным, как эти мысли. И опять были муж и госпиталь, а еще королева Луиза и кузен Алонсо, отец и отец Серхио с его пристальным,тяжёлым и, несмотря на тёплую улыбку, пугающим взглядом.

   Разумеется, после такой ночи рано она не проснулась. Не проснулась и тогда, когда около девяти утра озадаченная Паула встревоженно постучалась в запертую дверь. В ответ Альба швырнула на звук одну из подушек и потребовала провалиться и оставить её в покое, а сон, прерванный кормилицей, стал только крепче. В конце қонцов из-под одеяла молодая королева выбралась уже после полудня, заспанная и недовольная, с тяжёлой от непривычно долгого сна и мрачных мыслей головой.