Он поднялся, устало опершись о мое плечо, и, попыхивая сигарой, своей легкой, расслабленной походкой направился к столам, где все уже успели рассесться по своим местам.

— Спасибо! — сказал я ему в спину.

Нергал с широкой улыбкой обернулся.

— Если они решат убить меня прямо здесь, почуяв потенциальную угрозу своим задницам, ты встанешь рядом со мной плечом к плечу?

— Даже не шути так! — возмутился я. — Ни Янус, ни Альба…

— Ты все еще не понял? Они теперь мало что решают, Даня. Вернулись старые боги, и вместе с ними наступила новая эпоха.

— Я встану рядом с тобой плечом к плечу всегда, когда это потребуется, — без колебаний ответил я.

Нергал тихо рассмеялся.

— И отдашь последнее, что у тебя осталось — собственную жизнь? Эх, Даня. Дурак ты, каких поискать. За это, наверное, тебя и любят.

Я мрачно усмехнулся.

— За то, что дурак?

— Нет, — уже на полном серьезе ответил Нергал. — За то, что, не раздумывая отдашь последнее.

Минуту я смотрел на удаляющуюся спину Нергала, а потом сам поднялся и отправился следом за ним.

В конце концов, меня приглашали. И теперь присутствие на этом совещании больше не казалось бессмысленной тратой времени. От свода новых правил могла зависеть жизнь Деметры, так что я хотел слышать, что именно будут обсуждать бессмертные.

Мест нам хватило, за что я усталой улыбкой поблагодарил Оракула — никто другой не мог знать, сколько в итоге задниц нужно будет посадить на стулья.

Наконец, процедура началась.

Первые полчаса я отчаянно боролся со сном: наши военачальники без конца создавали свитки с именами побежденных богов, списки живых и погибших с обеих сторон. Все это хозяйство подписывалось участниками собрания и запечатывалось мерцающими символами. Размеренный гул голосов чем-то напоминал море, и я пару раз даже «уплыл» — прямо сидя на стуле отрубался на несколько минут и потом снова включался.

Наконец, с подведением итогов было покончено. Янус, устало расправив плечи, хрустнул шеей и улыбнулся.

— Ну что, с прошлым мы вроде как разобрались, — сказал он. — Теперь поговорим о будущем.

И тут из-за стола наших противников поднялся израненный и бледный Аполлон.

— Первым условием этого самого будущего должна стать безусловная амнистия для всех участников сражения. Нашим воинам необходима уверенность в том, что ни сейчас, никогда-либо впредь сильнейшая сторона не казнит и не осудит их за события сегодняшнего дня.

Сехмет в узком золотом платье, восседавшая рядом с Янусом, повернула в сторону красавца свою львиную голову и оскалила острые клыки.

— Иначе что? — насмешливо протянула она, звякнув браслетами на окровавленных руках. — Ты заиграешь нас до смерти на своей арфе?

Кронос хмуро зыркнул на богиню.

— А ты предлагаешь покровителя искусств на плаху отправить? За то, что подчинился отцу, верховному богу и главе Совета, которому все вы собственными руками дали неограниченную власть? Или, может, Нике крылья отрубим? Хотя нет, — усмехнулся он. — лучше Гебу казним. За то, что Зевсу вино подносила.

Сехмет резко, по-кошачьи повернулась к титану.

— Не юродствуй! — прошипела она. — Поднести кубок — это одно. А вот убить Кали — совсем другое! И я не готова спускать врагам смерть своих соратников!

— Хочешь казнить всех побежденных храбрецов, и помиловать виночерпиев с банщиками? — скрипнул зубами Аполлон. — Это что-то новое. Обычно достойный враг всегда заслуживал уважения победителей.

— Так и есть, — томным грудным голосом проурчала Сехмет. — Ключевое слово — достойный.

— И кто это будет решать? — следом за Аполлоном поднялся еще один воин армии Зевса, по внешнему виду — из числа детей Одина, волосатый и широкоплечий викинг с косами в бороде. — Не ты ли?

— У меня есть предложение, — поднял руку Альба, чтобы привлечь внимание богов.

Но тут в беседу вмешался Нергал. С лучезарной улыбкой он откинулся на спинку стула:

— Да, у меня — тоже. Думаю, ни у кого нет сомнений в моей непредвзятости?..

— Чтобы ночной убийца бессмертных резал? Ты это хочешь сказать? — брезгливо сморщился викинг. — Дрянное предложение, полумертвый.

— По-твоему, у нас потерь недостаточно? — мрачно спросил Аполлон, кивнув в сторону разложенных рядами мертвых тел. — Тебе больше надо?

Нергал вальяжно закинул ногу на ногу, принимая живописную позу.

— Вообще-то для принятия решения ваше мнение нам знать не обязательно, — сказал он. — Но спасибо, что вы его нам сообщили.

— Тогда я озвучу свое, — неожиданно подал голос Оракул, опустив глаза. — Я категорически против твоего предложения.

Я удивленно развернулся к нему.

Вот уж от кого не ожидал!..

Нергал хмыкнул. Смерил взглядом Оракула.

— Что, ты тоже считаешь, что я мордой лица не вышел, чтобы бессмертных судить?

— Нет. Просто это твое предложение — настоящий ящик Пандоры, который нельзя открывать. И если бы ты не был так сильно увлечен эмоциональным желанием вмешаться в нынешний ход событий, то сам никогда бы не вынес подобное предложение на обсуждение…— Тут Оракул наконец-то поднял глаза от столешницы. Но не на своего собеседника, а на меня. — В случае, если власть Нергала нести возмездие распространится на богов, под угрозой окажется сам факт существования бессмертных. Как летописец вселенной заявляю, что из всех богов, присутствующих на этом собрании, ни один не может считаться неуязвимым для воздаяния. Включая меня. И даже самого Нергала. Мы слишком давно живем на свете. И то понимание добра и зла, которым все привычно пользуются сейчас, создавалось столетиями ошибок и переосмысления. Ни один не безгрешен.

Тут за нашими спинами зашевелился Сотот. Его многочисленные глаза перестали хаотично дергаться и вполне осмысленно уставились в одном направлении — по крайней мере, те, что я мог видеть.

— Решение принято, — заявил великий зодчий. — Зевсу — тысячелетие в Тартаре. Остальным — амнистия. Переходим к следующему вопросу…

У меня рефлекторно руки сжались в кулаки.

Как так? Что значит «переходим к следующему вопросу»? Эребу что, снова сказочно повезло и он неуязвимым остался⁈ Да у него моя Демка в руках, лупоглазая ты сволочь!

Ударив кулаком по столу, я встал.

— Возражаю!

Я собирался сказать это спокойно, но мой голос взорвался, как подтаявший лед на реке после долгой зимы.

Теперь все смотрели на меня.

— Возражаю, — уже тише повторил я. — Потому что амнистия сделает невиновным моего врага Эреба, похитившего богиню Деметру. Я — против!

Сотот пошевелил глазными яблоками.

— И какое это имеет значение? — пророкотал он с таким искренним недоумением, что мне захотелось заехать ему с ноги в какую-нибудь лупоглазую окружность.

— Хочешь сказать, мое мнение ничего не стоит? — спросил я.

— Именно так, человечек, — невозмутимо отозвался Сотот.

Ах ты неблагодарная сволочь!

— А то, что я сделал для тебя и для твоего брата — не учитывается? — с трудом сдерживая ярость, поинтересовался я. — Ведь если бы не моя отчаянная дурость, то ни тебя, ни его здесь бы сейчас не было!

— Трава — растет, а ветер — веет, — отозвался великий зодчий. — Ты тоже сделал то, что должен был. Какое это имеет значение? — повторил он свой вопрос. — Сядь, мальчик. Сейчас говорят боги.

Но я не отступал.

— А жизнь Деметры? — схватился я за последний довод. — Она имеет значение? Или тоже — трава, о которой и говорить нечего?

И тут поднялся Янус.

— Может, ты и не считаешь себя обязанным, — сказал он Сототу, перебив меня. — Но я — считаю! И если бы здесь была моя жена с детьми, она бы встала сейчас рядом со мной. Этот парень заслуживает право голоса не меньше любого из богов.

От его слов у меня в горле сжался тугой комок, мешающий дышать.

И все-таки я не один со своей бедой.

С того дня, как я очутился в этом мире, каждый встречный и поперечный предупреждал меня: не верь богам, не делай ради них ничего и не надейся на доброе к себе отношение, потому что на самом деле божества не способны испытывать ни благодарности, ни привязанности. Все они — эгоисты, способные только использовать смертных в своих интересах.