Лу смеется и повторяет ее «вас всех», гнусавя по-ковбойски. Винсент по мере сил смеется. Пока они доедают тосты, он рассказывает. Они продолжают разговаривать и пить чай. Она обещает, что постарается прийти на концерт «Анчоуса», возможно, приведет с собой Агат. Просит его написать подробно, когда и где он состоится. И уже думает о том, что наденет: черные кружева под мшисто-зеленой шерстью.

Винсент интересуется, есть ли у Лу работа, и он говорит, что работает то диджеем, то барменом в фирме банкетного обслуживания, которой владеет семья его соседа по комнате, – они обслуживают пышные корпоративные мероприятия, свадьбы и даже дни рождения, но занятость у него неполная.

– Бабушка с дедушкой оставили мне денег, на которые я мог бы окончить университет, но я вместо этого… пользуюсь ими для свободы, – подняв бровь, говорит он и улыбается с совершенно диким, злодейским оскалом.

Ближе к обеду Лу говорит, что уходит, и Винсент, к собственному удивлению, немного разочарована.

– Не хочу тебе надоедать ни на волосок, – говорит он, убирая прядь волос за ухо. Такого рода стихийные шутки она обычно замечает, но сейчас слишком устала. Хочется спать. Она ложится на диван и, прижав к себе грелку в мохнатом чехле, сворачивается калачиком.

– Я вытер пол у тебя в спальне, простыни в сушилке. А пока я был в ванной, заказал тебе у Лили два вида обжаренного риса – с курицей и с креветками. Еще и китайских роллов. Вспомнил, что ты один раз в перерыве между занятиями что-то ела оттуда. Они будут через пять минут. Я подумал, что тебе не захочется мяса сразу после вчерашнего болоньезе… поэтому выбрал курицу и креветки. Не знаю почему, просто так решил, – говорит он, хотя она уже дремлет. – Я дождусь и получу еду, увидимся завтра на занятиях? Хоть что-то для тебя могу сделать… ты меня накормила и приютила на ночь… – продолжает он.

– Ну, ты видел кровь от месячных и мою вагину, так что мы квиты… – вставляет Винсент в полусне. – Шучу, – говорит она, хотя это не так. – Merci. Merci beaucoup, jeune homme[31]. – Она проваливается в сон.

Выныривая из мглы сна и ныряя обратно, она слышит, как Лу перебрасывается парой слов с доставщиком еды, чувствует их улыбки в словах merci и merci beaucoup. Как сначала хрустит, а потом затихает на кухонной стойке бумага и пластик. Как Лу нежно касается ее макушки. Как он шепчет: «Au revoir[32], Винсент Рафаэла». Как, закрываясь, мягко щелкает дверь квартиры.

Поспав и приняв душ, Винсент с грелкой и коробочкой обжаренного риса с креветками устраивается на диване. Как обещала, звонит Киллиану. Он отвечает сразу, благодарит за звонок (настолько чрезмерно, что она перебивает его) и говорит, что скучает по ней. Она не обращает на это внимания. Они просто говорят о детях. Винсент рассказывает что-то безобидное о своих уроках и о погоде. Киллиан минуты две говорит о пертурбациях в университете. Винсент лежит головой на подлокотнике и, закрыв глаза, внимательно слушает. Даже сквозь раздражение ей милее сосредоточиться на низком приятном голосе Киллиана, чем на пульсирующей во всем теле боли.

– Ох, Винсент, я так по тебе скучаю, просто схожу с ума. Честно… без тебя я теряю голову, – говорит он.

– Хорошо, – мягко отвечает она.

– Не знаю, как реагировать… на это твое «хорошо». Мне больше не подобраться поближе к твоей душе? Ты это твердо решила?

– Подумай, Киллиан, о чем ты меня просишь.

– Я думаю об этом… Только об этом.

– Ты просишь меня позволения подобраться поближе к моей душе. Но если бы тебя не было у моей души… не было бы в моей душе, я бы не обиделась, так ведь? Я бы уже развелась с тобой или спала бы с другим. Я бы… нашла кого-нибудь, – плотно закрыв глаза, говорит Винсент. В колеблющейся черноте с неприятной настойчивостью мерцает красивое лицо Лу. Серьезно? Телефона Лу у нее нет, а если бы и был, что бы она сделала, послала ему сообщение? Какое именно? Сама мысль об этом кажется бестолковой. Винсент сжимает переносицу.

– Ты ни с кем не встречаешься? Совсем нет? Давай друг с другом играть в открытую.

– А надо ли? Надо ли друг с другом в открытую, Киллиан? Потому что я согласна, что нам следует играть в открытую. И всегда так считала! А до тебя это дошло только сейчас?

– Вин… прости, – говорит Киллиан.

Винсент жалеет, что не ведет счет извинениям Киллиана. А то пришлось бы исписывать в тетради галочками страницу за страницей.

– Ни с кем я не встречаюсь, ни с кем не сплю, – говорит она.

В ее воображении цепочка на шее Лу посверкивает в луче света. Там же его короткие шорты, надетые во время жары: бледно-персиковые, с какой-то светоотражающей полосой, вспышка чуждого сияния там, высоко на бедре. Она помнит, что смотрела не отрываясь на эту яркую приманку, будто рыба под гипнозом.

– Я люблю тебя. Люблю детей. Вы все в моем сердце. И вот что, Киллиан, не забудь, что мы договорились: чтобы никаких сюрпризов мне здесь, в Париже, не надо сюда являться. Мне нужно пространство, – заключает она.

Киллиан говорит, что помнит и понимает. Снова извиняется. (Ну правда. Надо было вести счет. К этому моменту извинений уже штук двести, не меньше.) Они еще болтают, и, прежде чем отключиться, он говорит ей, что любит.

Пика?

Она ему нравилась.

Очень нравилась.

Долго-долго он не решался ей об этом сказать.

Она приходила покупать кофе, они болтали и флиртовали. Иногда Киан встречал ее в компании друзей: скейтбордистов в худи, девушек с розовыми волосами с факультета искусств, парней с толстыми черными кольцами в ушах. Однажды вечером он увидел, как она вместе с девушками из его группы писательского мастерства мелом напротив здания гуманитарных наук пишет: ДРУЗЬЯ, НЕ ПУСКАЙТЕ ДРУЗЕЙ В СТУДЕНЧЕСКОЕ БРАТСТВО.

– Киан, иди к нам! – жестом подзывая его, крикнула Пика. Ему понравилось, как легко она узнала его в темноте. Он и его сосед по комнате подошли к Пике с подругами. – Это мой друг Киан-ирландец. Он сказал, что мне можно его так называть, так что не переживайте, – улыбнувшись, сказала Пика, пока он всех приветствовал. В ответ девушки подняли измазанные мелом ладошки.

После этого Киан пригласил ее выпить, но оказалось, что ей еще нет двадцати одного, и он, прихватив фальшивое удостоверение личности, пошел и купил пива, и все завалились к нему в квартиру, вылезли в окно на крышу и пили под луной.

Так и продолжалось.

Пика появлялась в кампусе, Пика подзывала его жестом, Пика знакомила его с множеством людей – шли месяцы, и эти знакомства становились все круче. Она всегда была ласкова и дружелюбна, и он знал, что нравился ей, но не знал, было это чувство влюбленностью или нет. У нее был такой характер, что казалось, будто она интересовалась человеком, даже когда ничего такого не было. Так она умела смотреть в глаза, слушать и задавать нужные вопросы, и еще она много смеялась. Она открывала душу, потом открывала душу еще больше. Вот какой была Пика – распустившаяся роза. Было приятно греться в лучах ее света. И окружающим это нравилось, и они будто бы тоже проявляли к ней интерес, даже девушки. Может, она тайно испытывала чувства и к другим. Киан уже очень давно ни с кем не встречался. Зато он работал и писал, как раз заканчивал один сборник рассказов и приступал к другому.

В начале отношений между Кианом и Пикой, начиная с той не по сезону холодной осени до первого весеннего тепла, пока они просто дружили, пока все было так просто, он больше молчал, а говорила в основном она. Рассказывала о семье, о братьях с сестрами. Но не говорила, что ее родители были знаменитыми художниками, пока однажды они, гуляя, не услышали доносившуюся из колонок в четырехугольном дворе песню. Они выходили из кампуса, направляясь каждый к своей парковке, каждый к своей машине.