– Это точно, – согласился Ринго, прижал к уху гипс и прислушался, постукивая по нему ногтем.

– Меня поразило то, что они ни разу не попросили нас сыграть для них, – заметил Джордж.

– А меня это даже как-то обидело, – отозвался Пол. – Ну и болван, – заключил Джон.

Возражений не последовало.

«Здравствуй, читатель „Глупостного дневника"! Меня зовут Пол Маккартни, я битл.

Как уже написал Ринго, затея эта у Джона сильно идиотская – записывать все бредовые и смешные мысли, которые приходят нам в голову. Я, например, вообще не могу шутить по заказу, и к джоновскому клиническому сюрреализму тоже не склонен.

Но его так называемую „книгу" по цене два с половиной фунта в первый же день купили пятьдесят тысяч человек в Англии и девяносто тысяч в Штатах, а это нехилая сумма, так что я решил на всякий случай поучаствовать. К тому же тут – или все, или никто. Кому будет нужна книга „Дурацкие мысли всех «Битлз», кроме Пола Маккартни"?

Короче, не ждите от меня ничего особенного, во всяком случае в этот раз, но вот вам анекдот, который мне рассказал фермер из русской деревни Буркин-Буерак. Я его не совсем понял, но Брайан Вепрев говорил, что там есть игра слов, а это как раз то, что тут нужно.

Филолог приходит на работу с огромным синяком под глазом. Босс его спрашивает: „Ну как же так? Вы же интеллигентный человек! Откуда это у вас?" – „Да вы понимаете… Пили чай у одной милейшей особы. В числе приглашенных был один военный. Вот он начал рассказывать: «Был у меня в combat company один Dick…» А я ему говорю: «Извините, но правильно говорить не в роте, а во рту»".

Сегодня спрошу у Мозеса, в чем здесь юмор».

Зазвонил телефон. Сержант Сергей поднял трубку. Услышав, с кем он разговаривает, милиционер вскочил, затем сел и гаркнул:

– Здравия желаю, товарищ генерал! Сержант Тарасов! Так точно, имеется!

Он обернулся и с испугом посмотрел на Йоко.

– Слушаюсь! Есть выполнять!

Он осторожно положил трубку, зачем-то надел шапку с кокардой, потом снял ее и аккуратно положил на стол.

Звонки сверху не были редкостью. По телефонному праву отпускались и уголовные авторитеты, и сынки сановитых партийцев, и представители нацменьшинств, в общем, все, кто имел особое отношение к власти и деньгам. Но обычно такие распоряжения поступали от его непосредственного начальника – майора Осадчего. А в этот раз позвонил сам (!) первый заместитель министра внутренних дел СССР генерал-полковник Чурбанов.

Сержант подошел к решетке, открыл ее и сделал Йоко приглашающий жест. Она вышла. Тарасов указал на стул, заглянул

в подсобку и вернулся с ее сумкой и ремнем от меховой куртки. Все это он положил на стол. Потом указал на окно:

– Авто, – и на будильник на столе. – Драйсих минутен*. [* DreiUig Minuten – тридцать минут (нем.).]

Йоко улыбнулась и кивнула. Она проверила содержимое сумки. Не хватало джинсов, трех футболок, из косметички исчезли духи, пудра, тени и помада. Кредитные карты были на месте, но в пачке денег не хватало пятиста долларов. «И черт с ними, – неожиданно для самой себя подумала Йоко. – Остальное на месте, и то хорошо. А главное, я на свободе. Спасибо Александеру и Галине».

Милиционер стоял рядом, слегка склонившись, как официант в ожидании заказа.

Йоко повернулась к нему, показала на телефон и произнесла:

– Нью-Йорк.

Милиционер прикинул что-то в уме и махнул рукой, давай, мол, тебе все можно. Йоко написала на газете длинный перечень цифр, свою фамилию, сняла трубку и подала ее сержанту:

– Нью-Йорк.

Милиционер стал набирать номер, долго что-то объяснял, ждал, то и дело поворачиваясь к Йоко и мимикой жалуясь ей на тупость телефонисток и плохое качество связи. Наконец он просиял и протянул трубку. Раздался голос Хелен:

– Алло. Апартаменты миссис и мистера Леннон.

Йоко и сама не представляла, насколько приятно ей будет услышать этот голос.

– Хелен, дорогая, как я рада тебя слышать! – воскликнула она.

Хелен удивленно молчала, она привыкла к другому тону. Затем осторожно проговорила: – Миссис Леннон? Хеллоу. Как у вас дела?

– Все в порядке, милочка. Приведи Шона, пожалуйста.

Раздался заспанный детский голосок:

– Мамочка? Скоро ты приедешь? Мы с Хелен ходили в зоопарк и видели там слонопотама. А где папа?

Йоко прослезилась.

– Я приеду скоро, мой мальчик. А папа – позже. Сынок, дорогой, как у тебя дела? Ты не болеешь?

Шон рассказал, что нет, он не болеет, и что еще они с Хелен ходили в аквапарк и катались на резиновой акуле.

Они поболтали пару минут, и Йоко хотела закончить разговор дежурным «я тебя люблю», но вдруг поняла, что не может. Ей станет тошно. Она вдруг всей душой возненавидела эту привычку признаваться в любви за копейку, низводя эти святые слова до уровня досужих рассуждений о погоде. И хоть она действительно любит сына, она не могла произнести эту фразу, уже потерявшую всякий смысл.

Вместо этого она сказала:

– Мальчик мой, я по тебе очень скучаю. Ты потерпи немного, о'кей?

– Ладно. Я тоже по тебе скучаю, мамочка.

Йоко положила трубку и немного постояла молча. Потом открыла портмоне и вручила милиционеру две стодолларовых банкноты. Он взял и уставился на них, забыв поблагодарить.

За окном раздался звук подъезжающей машины, в комнату вошел водитель, с ног до головы затянутый в кожу.

Вышли на улицу. Светило солнце, искрился снег. Йоко всей грудью вдохнула свежий морозный воздух. Затем села в автомобиль «Волга» и, справедливо полагая, что машина в ее полном распоряжении, сказала шоферу:

– Отвезите меня, пожалуйста, в город Берново, Тверская область.

Бронислав Вепрев и Петр Симоненко встретились в пивном баре «Жигули» на Новом Арбате, заказали вареных раков, телячий холодец и по паре пива. Вепрев незаметно, но внимательно оглянулся и наклонился к Симоненко.

– Ты придумал что-нибудь?

Утирая пивную пену, Петр самодовольно кивнул.

– Журнал, – громко прошептал он.

– Какой журнал это возьмет? – нахмурился Вепрев. – Петя, вы на студии не рановато начинаете праздновать?

– Ты в кино ходишь? – задал Симоненко риторический вопрос, который Вепрев проигнорировал. – Ладно, слушай. Вся редакция под этим подписалась, всех не пересадят. В кино, перед картиной, демонстрируются журналы, «Фитиль» там или чаще «Новости дня» про комбайнеров и шахтеров…

– Так-так, – заинтересованно проговорил Вепрев. Он уже начал догадываться. – А пропустят?

– Вклеим в середину. Если «кому надо» поздно спохватятся, я подсчитал, за неделю в одном кинотеатре наш материал из Буркина-Буерака посмотрят около сорока тысяч человек. Это я беру «Мечту», что на Каширском, у меня там киномеханик знакомый.

– Полетит твой киномеханик, если что, – покачал головой Бронислав и пропел вполголоса: – «А под утро вся тюрьма узнала, ночью был расстрелян паренек». И нас за собой потащит.

– Не боись, с него взятки гладки, какую пленку с проката привезли, ту он и крутит. А там, если буча начнется, уже никого искать не станут, не до того им будет.

Вепрев посмотрел на Петра и криво улыбнулся:

– Эх, наивный ты, Петя, а вроде прожженный журналюга, гиена пера.

– Но-но, что за словечки? И не гиена, а акула. Я просто кодекс чту. Не уголовный, а «кодекс чести советского журналиста». А там записано про социалистический плюрализм мнений буквально следующее… – Он закрыл глаза. – Черт, начало забыл, щас… ну вот, и концовку забыл. – Симоненко отпил пива. – Короче, хрен им, а не посадить меня. Скажу тебе, Броня, по секрету, – он придвинулся вплотную к Вепреву и стукнул его кружку своей, – скоро все поменяется, задул ветер перемен.

– Оттепель, что ли, грядет очередная? – презрительно сказал Вепрев. – Как же, плавали – знаем. Потом – гайки еще туже.

– Не-ет, товарищ дорогой, на этот раз все по-серьезному. Старперов погонят, и будет гласность и перестойка, тьфу, перестройка всей экономики, всего общества.