Последнюю фразу он выкрикнул, как заклинание. Но не тут-то было: «ангелы» всё выли на разные голоса, касаясь волос Чепмена полами своих черных плащей, и это было самое страшное, потому что выходило, что они все-таки не внутри, а снаружи.

Стрелки настенных часов завертелись вдруг с бешеной скоростью и также внезапно остановились, показывая около одиннадцати. Марк, не в силах больше терпеть хор в своей голове, принялся в отчаянии биться лбом о мягкое ковролиновое покрытие. И вдруг обнаружил, что в руках у него уже не книга, а тот самый тяжелый короткоствольный револьвер «Чартер Армз-38», который он прятал под рубашкой, стоя возле «Дакоты».

Он воспринял его как медицинский инструмент, вроде ингалятора или шприца, содержимое которого может принести мгновенное облегчение. «Счастье – это теплый ствол…» Не задумываясь ни на миг, Марк сунул этот ствол в рот, почуял запах смазки и нажал на спусковой крючок.

И даже успел почувствовать облегчение в тот короткий миг, когда злые голоса удивленно смолкли, а добрые – хрустальными голосами на знакомую мелодию – пропели:

«Счастье е-есть…»

– Это что сейчас было, Хью? – Йоко исподлобья воззрилась на Маккракена.

Он тяжело вздохнул и смиренно отозвался:

– Это было соло на шестиструнной гитаре.

– Ты уверен?!

– Нет, – честно признался он.

Атмосфера в студии «Рекорд Плэнт» царила, мягко говоря, нервная. Сначала Джон и Йоко около часа обрабатывали Дэвида Геффена, владельца лейбла «Геффен Рекордз», на предмет покупки им до Рождества прав на выпуск еще недосведенного сингла Йоко «Walking on Thin Ice»*. Приглашенные на запись музыканты томились от безделья. [* «Прогулка по тонкому льду» (англ)]

Убедить Геффена, что эта диковатая диско-композиция с пронзительным, как писк летучей мыши, вокалом Йоко чего-то стоит, было крайне важно. От этого зависело, насколько серьезно он вложится в раскрутку сингла, а позднее и всего альбома. Геффен знал в деле толк, первая же пластинка его лейбла, «The Wanderer» Донны Саммер, стала золотой, а выпущенная всего три недели назад «Двойная Фантазия» Джона и Йоко уверенно поднималась в чартах.

Но, несмотря на то что Йоко во время беседы положила Геф-фену под столиком ступню на гульфик, он не поддался, считая неправильным раскручивать сингл недописанного альбома. Бизнес важнее даже самых прозрачных намеков.

Уловка жены не ускользнула от внимания Джона, но он снисходительно относился к ее шашням – и с Геффеном, и с Дугласом, и с Хавадтоем, и с кем угодно еще. Он отвечал ей тем же – в конце концов, «открытый брак» был одним из главных достижений четы Леннонов.

Наконец они перешли непосредственно к записи и как проклятые проработали больше пяти часов с одним-единственным перерывом. Они издергали себя и звукоинженеров и уже несколько раз перессорились в пух и прах. Когда Гордон Гроуди с подвыванием зевнул во время подпевки, чем загубил ее, Джон наклонился к уху Йоко:

– Что-то сегодня не идет. Может, отложим на завтра?

– Ты забыл, что со дня на день мы летим в Лондон? – возразила она. – Ты хочешь, чтобы мой альбом остался незаконченным?! – В ее голосе явственно сквозили истерические нотки.

– Остынь, – бросил ей Джон, обернулся к музыкантам и скорчил суровое выражение лица. – Слушайте, вы, лоботрясы! Так не пойдет! Мы не можем тратить по две недели на запись одной песни. Я сам – долбаный лентяй, но до вас мне далеко. Соберитесь. Мы должны закончить этот трек сегодня – и точка. Ясно?

– А почему бы все-таки не отложить на завтра? – спросил Геффен, словно слышал короткую перепалку супругов.

– Точно! – подхватил идею басист Тони Левин. – Или вообще отдохнем денек, а продолжим в среду.

Музыканты одобрительно загудели.

– Почему не отложить?! – переспросила Йоко. – Да потому что мы платим вам не сдельно, а по часам! Еще пара таких «деньков», и мы вылетим в трубу, – добавила она скорее Джону, чем музыкантам. По большому счету она презирала их, считая не более чем наемными рабочими. И такое отношение было взаимным. До конца альбома осталось записать сопровождение к пяти песням, но музыканты относились к ним с подчеркнутым пренебрежением, и Йоко это бесило.

– В общем, так, народ, – пресек распри Джон. – Давайте работать. На сегодня осталась всего одна вещь. Как ее?…

– «Твои ноги», – подсказал Тони.

– «Руки», бакаяро*, твою мать! – взорвалась Йоко. – Сколько раз повторять?! [* Кретин, дурак (яп).]

– А я тоже не врубаюсь, где там руки, а где ноги, – возмутился Хьюго Маккракен. – И когда я должен, наконец, брать этот хренов «септ»?

– Там же написано! – Йоко потрясла над головой пачкой бумаги. – Септ – после «йуменимаде миру».

– А-а, тогда ясно, – не без иронии откликнулся Хьюго.

– В самом деле, Йоко, – примирительно улыбнулся Джон. – Ну, давай ты сделаешь подстрочник, так всем будет легче.

Йоко пожала плечами:

– О'кей. Потом сделаю. А сейчас – тишина. «Твои руки», дубль номер два. Айн, цвай, драй!…

Все складывали инструменты, когда из аппаратной позвали:

– Джон, тебя к телефону. Он зашел в накуренную комнату и поднял трубку:

– Слушаю.

– Привет, это Питер.

– Который из трех с половиной дюжин Питеров, которые имеют честь меня знать?

– Самый первый, – не растерялся собеседник. И после паузы добавил: – Который Браун.

– Бог мой! Пит?! Сколько лет, сколько зим! Ты – единственный из всех этих чертовых Питеров, кого я рад слышать. Все остальные – конченые мудаки! Ну, может, кроме Шот-тона. Да и тот…

Питер Браун и впрямь был одним из немногих в окружении «Битлз», о ком у Джона остались теплые воспоминания.

– И чего это ты вспомнил обо мне? – продолжал он. – Ах да, понял. Это Пол успел разболтать тебе о нашей скорой встрече.

– Ты не представляешь, насколько скорой. Но сперва скажи, это правда?

– Да. – Джон посерьезнел. – Мы действительно решили воссоединиться. «Битлз» воскреснет.

– Ладно. – Питер почему-то тяжело вздохнул. – А теперь послушай меня. Вчера вечером в «Стигвуд» позвонили из русского посольства и заявили, что хотят видеть вас на гастролях в СССР. Я посмеялся, сказал, что «Битлз» не существуют и положил трубку. Но сегодня не удержался и позвонил Полу. А он мне: «Снова в СССР? Передай, что мы будем». И все мне рассказал…

Джон почувствовал, как по его спине побежали мурашки. Он привык считать, что совпадений не бывает, что всякое совпадение есть некий знак. Два звонка – русских Питеру и Пола ему – не могли быть простой случайностью.

– Постой, постой, – остановил он менеджера, – объясни мне, черт побери, только одно. С какого рожна русские захотели нас к себе через десять лет после того, как мы развалились?

– Это ты спрашиваешь у меня? Назовем это «загадочной русской душой»… До-сто-евски… А может, они у себя за железным занавесом просто не в курсе. Я пытался обсудить это с Полом, но он несет всякую ахинею. Что, мол, это «знамение». Приплел какого-то Бисмарка, который сказал, вроде бы Мэри Хопкин, про то, что русские «долго запрягают, но быстро едут», только я не понял, что все это значит. А мой партнер по бизнесу бывал в Советах и говорит, что в их бюрократической машине любая идея может вариться века…

– Ладно, неважно, – снова прервал его Джон. – Я думаю, мы этого никогда не узнаем.

Зато узнаем мы.

Все началось с почти ежедневного скандала в семье генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева.

– Галя! – в очередной раз отчитывал он свою непутевую дочь. – Я устал одним глазом следить за страной, а вторым – за тобой! Я все готов тебе простить, но пьянка в Эрмитаже – это уже ни в какие ворота!

– Да, папа, возможно, я виновата. – Женщина страдальчески свела густые фамильные брови. – Но что мне делать?! Я немолода, некрасива и неталантлива. Чем еще я могу удивить любимого человека, кроме твоих связей и возможностей?