Ой в колыбели злую судьбу качали!
Да наряжали не в платье меня – в печали,
с бледными лицами мне расплетали косу.
Всё говорили, жених мой среброволосый,
под стать луне красотою своей холодной,
ждал меня годы. Теперь уж промчались годы…
Поезда цокот копыт за версту грохочет,
значит, быть свадьбе глухой и промозглой ночью.
Ой не отдай, не отдай меня замуж, мама,
пусть я была непокорна, была упряма!
Не откажу женихам, кто бы ни сосватал.
Чем от рождения вышла я виноватой?
Кто меня продал, кто отдал меня чужому?
Где теперь дом мне, коль гонят меня из дому?
Мама мне, слыша, как голос зовет невесту,
сунула крест, только тут не поможет крестик.
У жениха моего, словно лед, касанья,
словно по воздуху мчат, не по снегу, сани
в темную ночь, в черный дом без окон и света.
Позже жених вместо матери даст ответы,
и я узнаю, я все про судьбу узнаю,
только не рада останусь такому знанью,
но будет поздно, ведь станет жених мне мужем,
а белый свет быть навек перестанет нужным.
О, он отпустит однажды семью проведать,
даст посмотреть, как живется им всем безбедно,
как сестры младшие статны мои, румяны,
как братья младшие выросли без изъяна,
как утопают в коврах да шелках богатых,
как ждут по осени в гости заезжих сватов,
как дом кривой стал богаче всех да огромней.
Мало кто день моей свадьбы печальный помнит.
Матушка-мама, не виделись мы так долго!
Смеюсь, а чудится матери: воют волки,
глажу ее, обнимаю со всей тоскою,
только все мнится, как будто на грудь доскою
давит ей крышка тяжелая сверху гроба.
Смотрят; как мел, лица, словно не рады оба,
те, кто меня постарались продать дороже.
А значит, выбор мой тоже не будет сложен.
Братьям собачьи шкуры пришью на спины:
выть станут, если мой муж будет ехать мимо.
Сестрам седым братьям вторить, да по-вороньи,
если мой муж ночевать решит в чьем-то доме.
А уж потом вы и сами готовьтесь к встрече,
а я не стану решенью его перечить,
и не пронять меня плачем теперь, речами:
сами свою в колыбели судьбу качали.
