Не взойти б до времени на крыльцо Дом без окон и дверей – вот где теперь будет жить Верея. Не взойти б до времени на крыльцо. Я смотрю, сестра, на твое лицо, как спокойно, тихо оно, бело: спишь, и не иначе. В твоем доме места нет для гостей. Расскажи, сестра, мне, мягка ль постель для твоих оставшихся здесь костей? Мама часто плачет. У тебя соседей не перечесть, у тебя теперь все, что хочешь, есть, лишь причины нет к нам обратно слезть, теплой стать, как прежде. Говорят, за огненной ты рекой, но я захочу – прикоснусь рукой, так что и не думай ты про покой. Мне оставь надежду, мне оставь не слезы, а тайный знак, навещай почаще меня во снах, не забудь, что здесь у тебя сестра. Приходи обратно. Я пойду навстречу – тебя встречать по путям тумана да в черный час. На тебе печать, и на мне печать, и они – как клятва. Мгновение это не будет долгим Ты ведь не желаешь мне смерти? Мгновение это не будет долгим, но ранит так сильно, что навсегда. Вопрос слишком прост. Говоришь, что любишь, сдаваясь под собственным своим «да» — так рыба прощает, когда крюками ее, вынимая, калечат плоть, за тот миг единственный, когда руки, что держат ее, дарят ей тепло. Недолго стоял под напором Гамельн: он был обречен на чуму и крыс. Так был ль спасением в самом деле мольбы услыхавший его флейтист? Мелодией голос тебя уводит, и ты поддаешься, мягка, слаба, не видя, как пальцы его, что гладят, сжимаются крепче, чтобы сломать. Как тонущий в воздуха взять попытке, ты бьешься, пытаясь спасти хоть часть, ты держишься там, на краю рассудка, что просит тебя в ответ промолчать, но яда испивший не ценит воду. И ты, поддаваясь его глазам, сдаешься, шагая навстречу бездне, и делаешь то, что он приказал. Эта песня Ненасытная дерзость, слепая ярость — в этом горьком напитке не нужно хмеля, он и так опьяняет. Смотрю в глаза, и… Разве так на добычу не смотрят змеи, заставляя застыть, подчиняясь воле? Ждать броска и клыков твоих, не боясь, и понимать, что любой шрам, что ты оставишь, лишь еще один символ топящей страсти. В это стылое утро, пустой рассвет, где мои руки тебя не нашли в объятьях, небо серостью пело, и его тяжесть была гимном печальным моей утрате. Как дрожала под лаской моих ладоней, так дрожи, зная, что я иду по следу. Ты споешь мне, Эвтида, и эта песня будет алой, пронзительной и последней. Ты явилась за мной
Ты явилась за мной, но пришла чужой мне. Кто ты, Герда? Тебя не могу узнать. Я не вижу добра в твоем светлом сердце, впрочем, если быть честным, в нем нет и зла, равнодушие только, что хуже снега — тот щипает и колет, гоняя кровь — а ты, бледная, тонкая, так похожа на принцессу зимы этой и снегов. И я больше не пленник и не игрушка: суррогат Королеве держать зачем? Как покоится ласково и надежно ладонь белая там, на твоем плече… Ты наследница, Герда, зимы и стужи. Королева от царства отдаст ключи, а я стану покинут, забыт, не нужен, и спасаться не будет уже причин. Все вокруг пусто, блекло, серо Все вокруг пусто, блекло, серо, как и я, что теперь лишь тень. Я же знал, что зиме поддаться — значит двери открыть беде. Я все знал. Да мы оба знали! Холод держит, как цепь, меня, О, так много готов отдать я и на горстку тепла сменять! Ты ко мне опоздаешь, Герда, и застанешь лишь стылый труп. Впрочем, вряд ли тебя увижу, кроме снов своих глупых, тут: ты, поди, у тепла камина ждешь прихода скорей весны. Там, где я, снег, увы, не тает, и холодное сердце с ним королевы моих несчастий, края мертвого госпожи. Здесь нельзя, допустив осколок в свое сердце, суметь прожить — только статуей стать холодной в зале, полном таких, как я: добровольно отдавших души, опасающихся огня. Я зависим от этой боли. Словно бабочка на игле, я распят ледяным осколком. Отогрей меня, отогрей!.. Сюжетец Так кто тебе ближе: все ж я или эти льды? А вечность прошла, как сошел с белых яблонь дым, и, пусть ты остался таким же, каким и был, но ближе не стал называвший меня сестрою. Сбегаю от снега, а вместе с ним от тебя, не в силах уже изменить ничего, менять не в силах тебя. И пора бы уже понять, кто правит здесь всем, восседая на снежном троне. История эта давненько не о любви. Наверно, пройдет, как проходит тяжелый грипп. Пока что болит, но оно так у всех болит — от ран у других эта мало отлична рана. Твоя нелюбовь, мое пламя, попытки жечь, обрывки пустых, едва ль памятных тебе встреч, все то, что уже невозможно суметь сберечь — так много! По факту ж сюжетец обычной драмы. |
