Они с ним ровесники, хотя Клим часто кажется старше. Как будто сразу родился взрослым. Он может подурачиться, сигануть с разбегу бомбочкой в бассейн, ввязаться в спор на слабо, но всё равно всегда остаётся ощущение, что у него всё под контролем.

Милана скосила взгляд на Клима, чей профиль чётко прорисовывался в бледном свете от экрана. Он всё такой же резкий, как и в первую их встречу. Но он не хам. Даже матерки его не режут слух на самом деле, потому что он использует их, не чтобы оскорбить, а чтобы доходчиво донести самую суть того, что думает или чувствует. Прямо и без смягчающих намёков. Говорит, как есть. Поступает так же. И сам он такой, как есть. Она, конечно, тешит себя иллюзиями, что ей удастся его немного изменить, но только по отношению к себе самой. Чертовски приятно осознавать, что она обладает пусть малюсенькой, но долей власти над этим не терпящим чужой указки мужчиной.

Последние полчаса фильма Мила вела себя скромно. Её затяжные причмокивания с попкорном и вытягивание ног над пустующим впереди креслом больше веселили Клима, чем соблазняли. «Мартышка, ё…гушки-воробушки», – ухмыльнулся он, придерживая Милану за поясницу, пока они спускались к выходу из зала.

Кино закончилось не поздно, но сам развлекательный центр должен был закрыться через пятнадцать минут. На первом этаже пахло пиццей. Клим вдруг понял, что не ел с обеда. Кружка чая у бабы Али не считалась, как и попкорн Милки, который он в принципе не любил. А вот от пары кусков пиццы он бы точно не отказался. Таких сочных, с тягучим сыром и не на опалённой папиросной бумаге, а с подвёрнутым толстым бортом.

– Мил, – Клим сглотнул враз скопившуюся во рту слюну, – давай заедем куда-нибудь поесть. Голодный, б…ольно аж, как волк, – сам хохотнул от того, как неловко вывернулся в этот раз.

– Снова я выбираю куда? – она прикусила нижнюю губу и развернулась спиной по ходу движения.

– Снова ты, – кивнул Клим, прибавляя шагу. – Если кого-нибудь снесёшь или грохнешься, сделаю вид, что мы не знакомы.

– Не сделаешь! – Мила выровнялась, подхватывая его под руку. – Ты своих не бросаешь.

– А ты не заигрывайся, чтобы не пришлось проводить профилактику, – Клим толкнул боковую дверь, не желая притормаживать из-за толпы у раздвижного прохода.

Домой они добрались ближе к полуночи. Целоваться начали, едва вошли в подъезд. Дважды пришлось отвлечься, чтобы нажать на нужную кнопку в лифте и попасть ключом в замок. Переступив порог, Милана отстранилась первой:

– Я в душ.

Как бы ей ни хотелось заставить Клима продолжить прямо в коридоре, она понимала, что ничего не выйдет. Темнота и тишина, царящие в квартире, не могли её обмануть. Она сама затылком чувствовала взгляд Леди, которая, даже будучи больной, выползала встречать Клима. А сейчас она была здорова и соскучилась по нему больше самой Милы. «Как и Клим по ней», – подсказал противный внутренний голос, который Милана предпочла не слушать, и, оставив многообещающий поцелуй на губах Клима, скрылась в ванной.

– Привет, красавица, – Клим не стал ни удерживать Милку, ни включать свет. Он присел на корточки и безошибочно ткнулся лбом в собачью морду. – Завтра утром будем долго гулять с тобой в дальнем сквере.

Леди не тявкнула, не заскулила, лишь крепче прижалась ко лбу Клима, и только пробежавшая по хребту дрожь выдала завилявший хвост.

Клим погладил собаку по голове, поднялся и, раздеваясь на ходу, присоединился к Милане в ванной.

Они проснулись до будильника, но Милана решила устроить по-настоящему доброе утро, и собираться пришлось буквально по секундомеру. Клим отвёз её на работу. С его недавней подачи Мила ушла в свободное плавание и сняла отдельный кабинет. Клиенты набирались, и она начала задумываться о расширении и объединении с приятельницей.

Клим набегался с Леди в сквере, как и обещал накануне. Вернулся, накормил их обоих и запер дверь в кухню, попросив Леди его не беспокоить. Вытряхнул из пакета тетрадь Авроры на стол. Сел перед ней, гипнотизируя обложку.

Клим снова испытывал неловкость, из-за которой закрылся даже от собаки. Последнее дело залезать без спроса кому-то в дом, трусы и тем более душу. Он был уверен, что кучерявая бабуля и даже кудрявый кот это знали, но всё же пошли на такую крайнюю меру.

Чувствуя себя взломщиком, он вновь уставился на рисунок на первой странице, на котором чёрно-белый смерч нёсся к радуге, неизвестно откуда взявшейся на грозовом небе.

Клим отмахнулся от воспоминаний, постучал кулаками по столу и наугад раскрыл дневник где-то немного за серединой. Перед ним предстал разворот, наполовину исписанный синей ручкой всё тем же ровным овальным почерком. Поверх текста выделялся цветок со множеством лепестков. Клим подумал, что нарисован он был красной пастой, но зачем-то проведя по нему пальцами, понял, что линии выведены краской.

«Утром приехала мама, – прочитал Клим, скрипнул зубами и продолжил. – Раньше всегда меня тискала, заваливала вопросами, на которые не дожидалась ответов, зацеловывала и снова спрашивала обо всём подряд. А сегодня просто долго обнимала. Как будто боялась, что если отпустит, я испарюсь. Я не стала спрашивать, на сколько она приехала. У неё отпуск и она снова здесь – это главное».

Клим зажмурился: отпуск у неё, бл…ошины, от ё…токарей своих, чтобы с зелёными пацанами пох…ороводить!

«Мама весь день улыбалась, но всё равно видно, что ей грустно. Затеяла приготовить настоящую, привезённую из Италии пасту со специями оттуда же и замороженными креветками из нашего местного супермаркета. Мама сама такая: с другой планеты, но сочетается и с земной бабушкиной квартирой. Мне кажется, я тоже такая. Знать бы ещё, где моя планета.

Перед сном мама забралась ко мне на кровать и рассказала про папу. Так странно вышло. Она упрямо обозначает его моим отцом, а мне легко называть его папой, хотя я ни разу в жизни его не видела».

Отступ сантиметра в полтора и дальше:

«За окном глубокая ночь, густая, как гуашь, окрашенная каплей пигментных чернил. Никак не спится. Всё думаю о маме. О папе тоже немного. Братишка пришёл. Шерсть с одного бока влажная. Значит, бабушка тоже не спит, а плачет втихушку.

Почему взрослые такие несчастные? Мама, папа, бабАля… Классная наша Наташсанна… Его мама ведь такая же… – Клим перечитал предыдущие строки, не улавливая чья ещё мама с подчёркнутым «его» вдруг появилась, но так и не нашёл подходящего объяснения. – Бабушка говорит, что на нас родовое проклятье по имени на букву «А». Только это всё ерунда. Зачем взрослые сами портят себе жизнь, страдая о том, что было, или заранее о том, что может быть? Не хочу становиться такой взрослой».

Текст обрывался на середине страницы, но Клим не мог заставить себя перелистнуть на следующую. Сидел и пялился на строки, доверенные бумаге молчаливой рыжей девчонкой.

Воткнутые как попало картонки опять грозили выпасть. Он резко вытащил их все. Четыре штуки. Перетасовал, не глядя. Развернул веером и в очередной раз завис.

На первой был изображён его автомобиль с видом сверху, прорисованный вплоть до тополиного пуха на крыше и бликов на лобовом стекле.

На втором на спинке старой скамейки сидел он сам, долговязый подросток, настороженный и готовый в любую секунду сорваться куда бы ни понадобилось, прячущий в ладони тлеющий окурок.

На третьей – мальчишеский силуэт на тополе в ночи, будто выхваченный желтоватыми листьями, отражающими свет из окон. Клим узнал себя в то время, когда выбирался с балкона на крепкую ветвь, а с неё по стволу вниз, сбегая из дома без предупреждения.

С четвёртой смотрел опять он, но уже взрослый, чуть хмурый, сосредоточенный. Монохромный рисунок чёрной краской. Тем необычнее смотрелся свет вокруг изображённого Клима, словно призванный подчеркнуть резкие контуры и тени.

«Пи…сец! Только влюблённой малолетки мне и не хватало», – раздражённо проговорил Клим, сунул картонки в раскрытый разворот и захлопнул тетрадь.