– Ясно, а сколько тебе лет? – расспрос с Настиной стороны принимает деловой характер. Ей не хватает только записной книжки с пометками и картинками сердечек на полях или диктофона и черной оправы очков. Второй вариант я бы счел предпочтительным.

– Двадцать девять.

– Да ладно, – кофе с молоком и слюнями разлетается тонким веером изо рта. Что-то попадает на мой фартук, пара капель перекрасила футболку, – Прости, прости, пожалуйста. Я не хотела.

– Да ладно, нормально все.

– Точно? Давай я тебе новую футболку куплю? – в глазах девушки как будто бы вызов.

– Пффф, перестань. Ничего не случилось. Пара капель – ерунда.

– Ну смотри. Скажешь, если что.

Я бы прямо здесь воспользовался ее предложением, если бы она была для меня симпатична. Но но но. Допив свой кофе Настя срывается и уходит, чтобы после прийти и попросить меня ей помочь наверху обслуживать желающих проснуться по-московскому за столиком кафе с чизкейком, кофе и греческим салатом, прельщающим сильнее всего своим названием, позволяющим чувственным натурам, подхватывая вилкой лист салата, выращенного в Подмосковье, возвыситься до культурно элитарной Греции, убеждаясь, тем самым, в новый раз в элитарности собственного происхождения (и предназначения), дополнительно подкрепляемом теплыми прямыми лучами одним на всех солнцем, клиентов. Первое время я просто хожу с ней рядом, в уме записываю, также как она на бумажке маленького блокнотика запоминает чужие желания, ее движения. Что мне доверяют делать самостоятельно сейчас – это относить грязную посуду на мойку внизу. Ответственной за это оказывается большая, оттенком кожи того же, что женщина снизу, женщина. Забегая вперед: я так никогда и не увижу ее стоящей на своих ногах, всю историю она проведет сидящая на стуле у большой раковины, изредка позволяя себе встать и забрать тарелки, оказавшиеся от нее дальше расстояния вытянутой руки.

Столы на веранде медленно заполняются народом. Около пяти человек сидят на стульях c оранжевыми подушками PizzaDiz. Четверо из них сидят и ждут свой заказ, один занят делом. В яйцо кокот, вытягивая лицо, он толкает мякиш белого хлеба, но вязкий желток нахально кап-кап оставляет следы на его голубом свитере. Мужчина от еды не отвлекается и голову продолжает держать послушно протянутой. Жизнь тем временем заполняет тротуар. Люди здесь идут как по подиуму, но с перемоткой х2. Некоторые беззастенчиво засматриваются на свободный от стекла террариум веранды.

Поток мыслей кажется осязаемым. Над каждым он занимает какое-то свое пространство, разное по размерам, у кого-то их больше, у других – меньше, у кого-то они запутаны и как лабиринт, у других разделены нумерованным списком, но у большей части пустота, даже не удаленные, не стертые резинкой доски, а мертвое (или вымершее) пространство. Их жизнь настолько автоматизирована, что они похожи на роботов. Единственное, что их пока отличает, это присутствие эмоций, но до истления и их осталось чуть.

На поверхность, из двери выходит вроде Максим. Не уверен. Он целенаправленно идет в мою сторону, почти рефлекторно напрягаюсь.

– Эй, поможешь? Надо вынести Петруху с кладовки. Пошли.

– Да, конечно.

Кажется, это он разговаривал вчера со Светланой Николаевной. И можно уже называть ее просто Света? Внизу, в коридоре мы поворачиваем не направо – в зал, а в противоположную сторону, к зеркальной галерее и закрытой двери. Максим распахивает ее одним из ключей на связке и приглашает жестом за собой. В комнате на полу лежит спущенный рекламный зазывала, стоят два ряда стульев и стоек для вешалок. Не комната, кладовая. Единственное окошко здесь – маленькое под потолком. Второй раз ловлю себя на мысли, что в прошлом это должно было быть популярным заведением. Стулья не совсем обычные: отличаются от тех, что стоят на улице на веранде или тут в зале, да это даже не стулья – плетенные кресла, в каких-то дырах, наверно убирали в расчете отремонтировать, когда выдастся время.

Это кладовая хранит не только невостребованный, забытый скарб, но стремления и чувства, которые были с ним связаны. Спектр оставленных ощущений кажется максимально широким. Я закрываю глаза и стараюсь носом втянуть пыль, чтобы она легла на мои ракушки, раздражила мои нервные клетки, чтобы на рецепторы опустились чужие сценарии жизни, захватить один кусок и надеяться найти подходящий следующий: составить картину, подойти ближе, стать другим. Наверняка в этом заведении подобных мест еще несколько, если постараться, то пазл может сложиться. Перспектива его привлекает. Он жадно вдыхает еще несколько раз, в конце расслаблено выдыхая ртом. Ему кажется, что ему удалось оставить себе части других людей, соединиться с ними, по соски погрузиться в Великую реку.

– Давай, бери. Я пока за насосом схожу, – Максим, он берет Сашу и вместе они поднимаются по ступеням обратно.

На веранде Петруха, сначала эпилептически, потом компульсивно подергиваясь в локтях и коленях, растет и танцует. От радости за такое на его лице расплывается самодовольная нарисованная улыбка. Голова нового официанта поднимается вслед за его. Не смотреть ему тяжело. Что-то гипнотическое есть в этом зазывале. Ему хочется начать танцевать с ним рядом. Приговоренный он делает шаг навстречу к, но отрывает окрик. Насте нужна помощь внизу – «обслужить гостей». Думается об этом с раздражением, а выражение пахнет пошлостью.

– Иди сюда, научу тебя заказы пробивать в кипере. Смотри, бизнес ланч идет в этом меню, они уже забиты и отличаются, по сути, только вторым. Ты можешь корректировать их вручную, для этого надо сюда тыкнуть, а потом сюда. Видишь? Напитки на выбор. Чай, компот, морс. По умолчанию, компот. Но ты все равно спрашивай у гостей, что они будут. Понял? – пытливый взгляд, Настя как будто хочет поиграть в «кто моргнет первым», но эта игра неинтересна, когда в ответных санкциях проигравшему нет жесткости. И уж точно не приносит победившему садистского удовольствия.

– Да, понятно.

– Когда гости приходят, ты с ними должен поздороваться, посадить за свободный стол, а потом предложить им бизнес-ланч, или главное меню. Если по главному меню кто-то будет заказывать, то найди меня, я там тебе объясню, что делать, – Настина рука ложится на мою.

– Хорошо, – стараюсь говорить без оттенка волнения в голосе. Я еще сам не понял, волнение это или возбуждение, и что сильнее на меня повлияло.

– У нас сегодня на бизнес-ланч гороховый суп, мясо по-французски с макаронами или, на выбор, рис с печенью. И не забывай предлагать напитки.

– Понял, понял, все отстань от меня, – в шутку отшатываюсь от нее. Неужели я бессознательно с ней флиртую?

– Чо? Ну ладно, заказы, если что, на баре забирать, – Настя относится к своей работе серьезно и рассказывает о ней сверхсерьезно. У меня пока не получается сопереживать ей на том же уровне. Это кажется, напротив, смешным и примитивным.

– Хорошо, спасибо Насть. Пойду проходить свое испытание.

– Хахаха, иди-иди.

В зал заходит компания в пиджаках и костюмах. Они потеряно оглядываются, как будто кого-то высматривают, держатся кучкой, что-то от детей. И эти пиджаки и платье сразу кажутся надетыми не ими. Прихожу на помощь, по их лицам и телам растекается расслабленность, когда они видят кого-то как будто разбирающегося в том, что здесь творится, который незаметно введет их в эту игру знаков, где не ценна еда сама по себе, или точнее не столько она, сколько суета вокруг нее. Это комплексная пирамида, где спектакль социального перемежается с греховным чревоугодием. Кажется, что каждое прописанное правило из святой книжки с прикроватной тумбочки приятно пробовать: еду, чужую жену, не свою жизнь. Это нарушение запретов как будто напрямую напрашивается из анархии общего бессознательного. Но они заказывают бизнес-ланч, а значит ставят эту игру на паузу. Не успеваю я отойти от их стола, как в зал заходит еще две партии гостей. Я их ласково рассаживаю за столики, уношу с них ребристые кубки в специальный шкафчик. Только я успеваю пробить каждый из трех заказов, сделать судьбоносный выбор между чаем, компотом и морсом, как к нам на обед приходит еще одна разделенная на части толпа. Новые заказы, повторяющие прошлые. Бинарный код в кипер проще. Растет цифра итога.