– А кто-нибудь может мне подробно объяснить, чем вообще занимается общество?, – осматривает каждого, стопорясь на Ане, шевельнувшейся. Как будто оживающей. – Я в общих чертах поняла, но мне толком никто ничего не объяснил.

– Ань, объясни, пожалуйста, девочке, что лежит в… ммм… основе нашего объединения, – не отстыковываясь от спинки дивана, Сергей.

Демонстративен. Уверен, что одаривает девушку языком (О), правом говорить (не-зачеркнуто), стать гласом общества, коммуны (?).

– Да, конечно, – внутренний ветер ее красится благодарностью, что пробует выразить в устремленном на него взгляде, кой замечен и специально проигнорирован, – Мы существуем уже давно, начинали буквально с нескольких человек, и основная идея у нас – это улучшение каждого человека по отдельности и вообще всего человечества. Для этого внутри общества попеременно происходят собрания, на которых каждый выдвигает свои идеи, которые после мы пробуем реализовать как на местном, так и на государственном уровне. По-своему, мы очень влиятельны.

Всей этой тирадой, с улыбкой обращена уже к Дарье, та с окончанием, с требованием ответа к себе оттягивает момент его, совершая глоток остатков вина в бокале, что нарочито долог.

– Это очень интересно на самом деле. А зачем вам я тогда понадобилась? Просто мне кажется, что я не такая уж серьезная личность, чтобы вас заинтересовать.

– Ты очень интересная личность, Даш, – улыбается, – поэтому мы и обратили на тебя свое внимание.

Радуется этой похвале как ребенок, носогубная складка – впадиной, большая и малая скуловые мышцы – на износ, 18 остальных на лице напряжены, выдавая довольство на обозрение, удовлетворяя тех, кто это ее счастье, «в соответствии с планом», уже поделил, кто знает сценарий, как она, пожертвовав малым, дарует «тепло» остальному миру. Эндорфиновая игла уже в вене и пальцам само время размяться, попробовать, насколько послушно это игрушечное тело узелкам нитей на них.

– Я, честно, не ожидала такого, – мышцы ее так же надрывно.

– Почемууу? – не только буква последняя тянется, но и интонация Ани поменяна до для младенцев заговаривания, – Ты мало того, что умная, ты и красивая очень, – и лукавый огонь явственно вспыхивает в ее глазах, заставляя щеки той зардеться, но одергивается, поняв, что позволила себе излишек личного вложить в последний пассаж, – Но ты, конечно, нам интересна именно своими профессиональными навыками. Мы всегда, знаешь, в поисках подающих надежд девушек… и не только девушек, конечно. Хахаха, – заливается.

– Спасибо, – и вопросы ее исчезли.

Успокоившись, возобновляет диалог (это монолог, детки).

– Даш, никаких особых требований и условий мы к новичкам на первых порах не выдвигаем. Хотим просто, чтобы вы лучше ознакомились со структурой организации и ее правилами, – монотонная, в пару тиков на ручных часах пауза – Поэтому от тебя требуется просто присутствовать на ближайших наших собраниях, следующее из которых должно пройти в этих стенах в ближайшие дни. Тут все. С этим понятно? Устраивает тебя такое, наша королева?, – наклон с милой улыбкой головы.

– Хаха, – взнервленный смешок, – Наверно да. Устраивает. А Марина на собрании будет?

– Нет, она заболела и у нее там что-то не получается. Но мы там будем, поэтому одна не остаешься. Не бойся, – и будь в Даше толика сомнения, то улыбку бы Анину сейчас интерпретировала как оскал, но она искренняя, а потому – улыбка здесь – только улыбка, слабая, она, потенциально, уже на могильнике подобных, ходит по рядам плит, высматривает бессознательным себе посимпатичней место – последняя радость.

– Я и не боюсь, – даже с бравадой, которая нравится, каждому по своим причинам, нравится.

– Ну и правильно, а чего бояться? – не дожидаясь ответа, Аня, – Ладно, ребят а у нас вино-то еще осталось? А то у меня в горло пересохло, трубы горят, – смеется.

Мужчина, довольный, уже обнимающий соседку за талию, руку эту с талии убрав, тянется к бутылке, затупившей лед, за горлышко поднимает и, настроив взгляд-рентген, зондирует: вскидывает конечность, сепарированную от остального тела температурой – 37,1*, – в призывном жесте, дополнительно лицо поворачивая в сторона бара, за которым мельтешит разной тональности белый, цилиндр стекла ввинчивает обратно.

Меньше, чем через 5 секунд, к ним подходит худенький юноша, мятость футболки которого спрятана за фартуком грубой темного-зеленого цвета ткани. Пятна, редкие, что на нем без структуры – всё ниже хрупкой груди, на полтона темнее основного фона. Мужчина какое-то время тратит на осмотр юнца, с ним на того взирают и остальные, строят здания своих воззрений, этажи оставляя пока-запечатанными, резервируя их под желания… Рыжая девушка юношу встретила, пробежав глазом, скорее единения с группой для, уходит скорее в смартфон, в котором тут же с повышенной внимательностью на что-то тычет указательным пальцем.

– Илья, принеси нам, пожалуйста, бутылочку Ханса. Еще одну, – глазами обращается к сосуду, что наполовину торчит из серебристо-белого ведра. Парень следует за взглядом по инерции – автоматическая машина, – в голове его мыслей нет, слабое ощущение топора.

– Может что-нибудь еще хотите?, – с опущенными, сложенными друг на друга руками, спрашивает.

– Нет, пока хватит.

Отходит. Не чувствует как в спину его тычутся рентгены. Бездогадоден.

Устройства, по одному, выключаются. Мужчина обращается к сидящим.

– Девочки, завтра надо будет в общую группу сделать еще раз анонс предстоящего собрания, чтобы каждый увидел и пришел. Это важно. Лен, займись этим, пожалуйста.

В Ане просыпается желание выбросить руку, выпросить себе это поручение, но сдерживается, с натугом, проглатывая густой комок слюни, перебирая пальцами кольца на них, сдерживается.

– Да, конечно, без проблем. Может быть еще что-нибудь надо? У меня на завтра никаких особых планов и не было. Так, по мелочи только.

– Нет, больше ничего не надо, – ее готовности умиляется.

– Мм..эээ, – звуками Аня себя обнаруживает, – я тогда Галине буду помогать. У нее там с какими-то частями проблемы были, – и сразу осекает себя, испугана тем, что только что сказала. У Галины не может быть проблем, Галине не нужна помощь, нет ничего такого, с чем она не могла бы справиться. В поисках поддержки глядит на Сергея, но в нем ее не находит, кристаллизованное осуждение, что раскручивает ее панику спиралью, – Нет, не проблемы, конечно… хах, – нервно, – Я имела ввиду… я хотела сказать, что… ну, в смысле, что… да…

– Ань, что ты разволновалась? – посмеиваясь, – мы поняли, что ты хотела сказать… Не переживай, – провожает слова ухмылкой, – Помоги ей конечно. Она это точно оценит, – лицо зафиксировано с выражением злорадства.

– Да… позвоню ей завтра, – уныло от еще ранее поникшего хвостика.

С рождения загримированное Солнцем лицо тем же, кажется, модифицированным глазами непонимающе смотрит, принимает для себя ту, преобразованную под себя, правду, что диалог этот для понимания требует контекста, а потому лучшее – отказаться от попыток его дешифровки – «их дело».

Картинка стола размазывается, контрастность сидящих за ним – размывается, звук выключается, непонятно, о чем и вообще: говорят ли? Бестелесного автора отстраняют от них, разворачивают в иную сторону, понукая, по примеру Дарьи, отринуть контекст, для себя усвоить, что не имеет значения произошедшее здесь…

За барной стойкой стоит высокий, лицезрит серое, мертвое, без зелени поле, что полнит зал на уровень-над гомоном, десятки не-лиц, тел, что в восприятии его больше деньги, чем живые сущности. В положении этом не более минуты, отвлекается на подсчет заработанного за смену общего блага, выписанного на желтом, с лепкой линией позади стикере, заботливо уложенного в нагрудный карман фартука. Ажиотаж вечера, кой никто не ждал, выправил бедственное положение 3,75/5 части рабочего дня.