– Не должны конечно. Кто работать-то будет? Ресторан же не может взять и закрыться, правильно? Поэтому все нормально будет, – успокаивает равномерным, но повышенным слегка в интенсивности голосом, заключительное уже больше себе.
– Ну да, – на миг оставившая Сергея непринужденность возвращается, и в этой своей непринужденности он обращает внимание на вошедшую в залу из коридора справа Настю, тихо плетущуюся в его сторону, – ладно, Петь, пойду я, там надо лед подробить.
– Да, давай, мне тоже тут давно надо кое-чем заняться.
И как будто державшийся за разговор с коллегой исключительно из приятельских чувств, из обязательств, налагаемых этим местом, отходит от второго в противоположную сторону, к повороту барной стойки, врезающийся в правильный прямоугольник зала, портящий геометрическую идиллию помещения, мешая любому составить впечатление о нем без захвата русской народной, глиняной в кирпичах, печке, замыкающей угол и тупик стойки с правой ее стороны.
Вышедший туда Петр вынужден пройти широкий холодильный стол POLAIR TM2GNPIZZA-G, купленный нарочно для приготовления «домашней» пиццы, являющейся фирменным блюдом этого заведения: «Домашняя пицца ручного приготовления самых разных размеров, вы можете заказать у нас пиццу диаметром до одного метра, самые свежие овощи, натуральное мясо и соусы, уникальные рецепты, разработанные одним из лучших шеф-поваров в Москве», – и взрыв фейерверков из салями, порезанных помидоров, линии соуса песто и красного – кетчупа – по верхним бокам флаеров PizzaDiz, которые каждую среду выносятся и раздаются на дворике, на ведущей ко входу выложенной дорожке, – являющейся уже законным и согласованным с городскими властями владением собственников этого заведения, – кем-то из официантов, на которых увертисто составленные трудовые договора, в главе «обязанности работника» которых даже не пытается раскрыться пункт об «обязательном исполнении поручений администратора заведения», что освобождает совесть этих администраторов от йотированных колебаний, что находит почти манкуртам широкое применение. Нержавеющая плоскость стола оканчивает обязательную противостоящую стойке прямую, начало же поворота с этой, близкой к стене, стороны венчает двухметровая стол-тумбочка, служащая больше для складирования на и в ней важных для готовки предметов и частей. В тупике, оперевшимся на узкую деревянную полоску, примыкавшую к холодильным витринам, выступающим для зрителей как низ русской печи и хранящим самые извращенные для сладкоежек угощения, Петя находит Азиза, человека здесь обитающего и следящего, чтобы пиццы в PizzaDiz готовились по «уникальным рецептам».
Брови Азиза подпрыгивают, он не привык к частым гостям. Как правило, удостаивается оклика, часто невидимого, сбоку, пока за столом крутит тесто для пиццы, но тут Петр самолично ворвался в пространство его обитания. Азиз, подобравшись, встает, чтобы встретить, хранит молчание, выжидая пока гость объяснит ему сам, зачем явился. Но тот молча следует до конца, к тупику, на который обычно выкладывают уже готовую, разрезанную диаметрами пиццу, заботливо уложенную на деревянный поднос, и зависает на том конце, непонятно что высматривая в зале, даже не подперев по-девичьи голову руками, что с претензией отмечает Азиз… в том месте именно так он сам любит стоять, в задумчивости, когда пицца уже не обжигает щеку жаром справа, когда в зале гостей – по пальцам, обычно уже с пивом или любой другой алкашкой, допиваются, когда уже и официанты – больше аудиостойки, чем обращающиеся элементы. С некоторой болью Азиз смотрит на Осквернение жилища и мест медитаций, осаживает себя напоминанием о том, кто на самом деле он здесь сам, успокаивается и даже позволяет морщинками на лице собраться, но до обращения к Пете не поднимается: этот русский любит быть главным. Скажешь что – съест, оставит больше в душе твоей боли, рассеет ее семенами, всходящими ненавистью и страхом. За три года работы в ресторане Азиз выучил правила поведения с каждым из персонала, и к Пете выработались, устойчиво, неприязнь и осторожность. Большинство его просто игнорирует. Общаются они в основном только между собой: Азиз, Фатхулла и Юсуф.
Последние двое с разной периодичностью, но позже, трудоустроились сюда. Занимаются в основном какой-то черновой работой, что-то связанное с мусором, ношением тяжестей, тычками и матами, сбитыми мозолями, стертыми плечами, жильем в коммуналке, частым употреблением супов быстрого приготовления, насвая, дешевой колбасы, дешевых пельменей, самых дешевых сосисок и чая, мечтами о покупке квартиры или женитьбе на толстой, на крайняк – пожилой, москвичке, нон-стоп дрочке и преждевременной смертью.
Говорить они пытаются пока никто не видит, и чаще на родном – узбекском, – потому что не получается избавиться от дымных подозрений, что кто-то их может подслушать – случайно услышать, но в вероятностность последнего, честно, не верится. Что докажет отсутствие желание что-то обнаружить у «случайно услышавшего»? За три года сдружились. Он им больше отец, что не лезет в их полуночные дела, которыми те периодически занимаются. Из троих только Азиз нет-нет да задумывается о будущем, у остальных память очищается примерно (ровно?) в 00 часов. Сказки цикл перезапущен.
Азиз краем уха слышал о какой-то эпидемии, которая распространяется по городу, но значения этому не придает. Это кажется ему слишком далеким, чтобы о таком зря беспокоиться. Его голова в осаде других забот: семьи, которую недавно перевез к себе поближе, коликами ребенка, обнаруженными намедни и лечение которых не дает слышимых результатов, количеством получаемых денег, которых в России, и вообще в СНГ, до подсоса в животе нехватка. Что-то пока удается складывать, какие-то копейки, но он старается все больше не думать о том, куда мог бы их потратить. Потому что натыкается всегда на до буквы симметричный ответ «нет». И как бы он ни пытался менять аргументацию в мысленном споре с самим собой, окольные пути подводят его всегда к одному и тому же. И обмануться не может. Не может оторваться от реальности к мечтам, забыться там, отринуть ошметки сущего – хотя к чистой духовной пище уже начал привыкать, но эта еда растет на почве чувства долга, что идет от статуса отца, – каждый вечер, глядя на жену с детьми, приземляется, ради них живет этим тошнотворным реальным. Тело через ночь мечется в узком диапазоне кровати, стукаясь о теплый бок супруги, каковы шансы теме вируса, даже черной чумы статуса, завладеть им?
– Азиз, с тобой Светлана Николаевна поднимала тему эйтеловируса?, – уверенно оборачиваясь, уверенно встав, спрашивает низкорослый шеф-повар PizzaDiz.
– Нет, Петь, мне она ничего не говорила, – чтобы говорить непринужденно, Азизу приходится прикладывать усилия, но не тема его волнует, а личность вопрошающего. Хотя где-то на окраине, около нижнего левого угла головы, почти у шеи проявилось и пропало чувство, робко подсказывающее, что сейчас Петя обращается нормально, что никогда до этого он с ним так не разговаривал, что сейчас он – больше человек. Но от этого шепота интуиции Азиз отказывается, предпочитая не менять выработанную и проверенную манеру поведения, которая пока не подводила…
Петя не берется продолжать разговор, хмыкнув, уходит. И когда его силуэт – затемненность в уголку левого глаза Азиза, тот живо чувствует как волосинки по хребту встают и утыкаются в изнанку белой кухонной сорочки. Обычно его реакция к общению с Петей мягче, но напряжение как будто само собой разрослось внутри ответом на странный, новый, чуждый тип поведения. Какое-то время вынужден вдыхать воздух глубоко ртом, чтобы собственное состояние привести к средним параметрам, но делает это скорее механически. В голове небольшая перемотка до слов об эйтеловирусе, пытается понять, что в этом вопросе было не так, откуда вдруг появилось эта новая для Петра идентификация, но скоро лимит попыток на разбор исчерпывается и он отбрасывает заклейменной ненужностью тему. По-настоящему, в первые раз за последний, наверно, час оглядывается и не находит в зале никого из посетителей, только скучающую фигуру бармена, пытающегося пробурить чистоту в очередном ромбовидном стеклянном стакане…
