Я вспомнил звонок матери в тот ноябрьский день 1978 года. Хотя это было много лет назад, но я четко помню первое, что она произнесла: "Что-то случилось с отцом, когда они охотились... и с Бучем". Она не хотела, чтобы я сразу же возвращался домой, потому что с ними обоими всё было в порядке. Но в выходные — обязательно. Она сказала, что они утверждали, будто заблудились, хотя оба знали Тридцатимильный лес слишком хорошо.

— Как свои пять пальцев, — пробормотал я. — Так она сказала. Но...

Я вернулся к рукописи папы.

"Я сказал ей... мы попали в переделку в лесу. Какой-то охотник выстрелил в оленя, как он думал... пуля прошла между нами".

Какая из версий была правдой? Согласно рукописи, ни одна из них. Думаю, именно тогда я начал верить в рассказ папы. Или... нет, не совсем так, потому что она всё еще казалась слишком фантастичной. Но именно тогда в моей душе пробудилась вера в его рассказ.

Рассказывал ли он ей когда-нибудь ту историю, которую считал настоящей? Возможно ли такое? Думаю, да. Брак — это честность и хранилище общих секретов.

Папа исписал только половину блокнота на пружине, остальные страницы были пусты. Я взял в руки блокнот, собираясь положить его обратно в нижний ящик, и тут на пол выскользнул лист бумаги, который находился между последней страницей и задней обложкой. Я поднял его и увидел, что это квитанция из муниципалитета города Харлоу, выписанная на имя "Эл-энд-Ди Хоулидж", компании, которую я считал давно не существовавшей, по крайней мере, лет пятьдесят, а может, и дольше. "Эл-энд-Ди" оплатила налог на имущество за годы с 2010 по 2050 ("по текущей ставке 2010 года") за участок земли, прилегающий к Джиласи-Крик в поселении Ти-Эр-90[204]. Оплачено единовременно.

Я откинулся в кресле папы, уставившись на сумму, указанную в квитанции. Кажется, я даже чертыхнулся. Платить заранее по ставке 2010 года, вероятно, было очень выгодно, но оплатить на сорок лет вперед — в городке, где большинство людей имели задолженность по налогам — это было неслыханно. Согласно этому листу бумаги, "Эл-энд-Ди Хоулидж" — Лэрд Кармоди и Дэйв ЛаВердье, другими словами — выложили 110 тысяч долларов. Конечно, к тому времени они могли себе это позволить, но зачем?

Подходил, как мне думается, только один ответ: они хотели защитить свою маленькую охотничью хижину от застройки. Но почему? Потому что тот футляр для очков с другой планеты всё ещё был там? Это казалось маловероятным; скорее всего, стервятники в человеческом обличии давно избавили хижину от всего, что представляло хоть какую-то ценность. А вот что казалось вероятным — и теперь в это было легче поверить, — так это то, что мой отец и его друг решили сохранить место, где они встретили существ с другого мира.

Я решил туда поехать.

Лесных дорог, по которым папа и дядя Буч добирались до ручья Джиласи-Крик, давно уже нет. Теперь на их месте возведён жилой район и трейлерный парк, оба называются Хемлок-Ран. Ти-Эр-90 тоже больше не существует. Сейчас это городок Причард, названный в честь местного героя, погибшего во Вьетнаме. На картах и в джи-пи-эс системе по-прежнему обозначен Тридцатимильный лес, но в наши дни это всего лишь десять миль леса, если не меньше. Возможно даже всего пять. Старый шаткий мост давно исчез, но чуть ниже по течению появился другой — узкий, но прочный. Смысл его существования — баптистская церковь "Благодать Иисуса", которая стоит на берегу ручья в Причарде. Я переехал через него и припарковался на церковной стоянке, хотя в тот день уровень воды в Джиласи был настолько низок, что я мог бы перейти его пешком, если бы додумался надеть болотные сапоги.

Я пошел вверх по течению и нашел сломанные опоры старого моста, глубоко утонувшие в сорняках и папоротниках. Повернувшись, я увидел тропинку к хижине, теперь сильно заросшую кустарником и тернием. Стоял знак с надписью "ОХОТА ЗАПРЕЩЕНА. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. ПО РАСПОРЯЖЕНИЮ ЛЕСНИЧЕГО". Я осторожно, боясь ядовитого плюща или ядовитого дуба, пробрался сквозь кусты. Четверть мили, писал Папа, и я знал по собственным поездкам сюда (их было немного; мне не особо нравилось стрелять в существ, которые не могут выстрелить в ответ), что это примерно так.

Я подошел к запертым воротам, которых уже не помнил. На них висел еще один знак с изображением лягушки над надписью "КВА-КВА, УБИРАЙСЯ С МОЕГО УЧАСТКА". Одним из папиных ключей я открыл ворота. Я обошел поворот, и вот передо мной хижина. За ней годами никто не ухаживал. Крыша не обрушилась от многолетнего снега, вероятно, потому что ее частично защищали переплетенные ветви великовозрастных сосен и елей, но она покосилась и вряд ли продержится долго. Дощатые бока, когда-то покрашенные в коричневый цвет, теперь выцвели и потеряли всякий цвет. Окна были заляпаны грязью и пыльцой. Место выглядело совершенно заброшенным, но, судя по всему, не подверглось вандализму, что я счёл своего рода чудом. На ум пришли строчки из какого-то старого стихотворения, вероятно, прочитанного еще в школе: "Сплети вокруг него тройной круг и закрой глаза с благоговейным страхом"[205].

Я нашел нужный ключ на папиной связке ключей и вошел в дом, где царили затхлость, пыль и жара. А также шорохи нынешних жильцов: мышей или бурундуков. Скорее всего, и тех, и других. Колода игральных карт "Байсикл" была разбросана по столу и полу, вероятно, её раскидали порывы ветра через дымоход. Когда-то мой отец и его друг играли в криббедж этими самыми картами. Перед камином лежала куча пепла, но не было ни граффити, ни пустых бутылок или банок из-под спиртного.

"Круг был сплетён вокруг этого места", — подумал я.

Я сказал себе (даже отругал себя), что у меня возникли глупые, суеверные мысли, но факт оставался фактом: хижина была не тронута. Хемлок-Ран (и жилой комплекс, и трейлерный парк) находился совсем рядом. Конечно, детишки могли исследовать эти леса, и, конечно, надпись "КВА-КВА, УБИРАЙСЯ С МОЕГО УЧАСТКА" не могла их остановить. Но, похоже, они действительно держались подальше.

Я взглянул на диван. Если бы я на него сейчас сел, пыль поднялась бы тучей, и мыши разбежались бы кто куда, но я мог представить молодого человека со светлыми волосами, сидящего там, пришельца, которого мой дядя Буч нарисовал со звездами в глазах. Теперь, когда я оказался здесь, в хижине, которую папа и дядя Буч оплатили, чтобы сохранить в целости (и сохранности) до середины века, поверить в папин рассказ было легче.

Гораздо легче.

Приезжал ли кто-то из них сюда снова, возможно, чтобы забрать футляр, похожий на те, в которых держат очки? Вряд ли Буч; по крайней мере, не после своего отъезда на Западное побережье... но я не думаю, что мой отец тоже здесь бывал. Они покончили с этим, и, хотя я был папиным наследником, я чувствовал себя незваным гостем.

Я пересек комнату и посмотрел на каминную полку, ни на что особо не надеясь, но серый футляр лежал там, покрытый слоем пыли. Я потянулся к нему и, когда положил на него руку, то вздрогнул, будто боясь, что он ударит меня током. Но он не ударил. Я смахнул пыль с верхней части и увидел волну, ярко-золотую, тиснёную на чём-то вроде серой замши. Хотя на ощупь это была не замша и не совсем металл. На футляре не было ни единого шва. Он был абсолютно гладким.

"Оно ждало меня", — подумал я. — "Всё было правдой, каждое папино слово, и теперь это часть моего наследства".

Поверил ли я в рассказ своего отца? Практически. Оставил ли он футляр мне? На этот вопрос ответить сложнее. Я уже не мог спросить двух талантливых засранцев, которые приезжали сюда поохотиться в ноябре 1978 года, потому что оба они были на том свете. Они оставили след в этом мире — картинами и книгами — и ушли в мир иной.