— Что ты?

Она не ответила. Я посмотрел на Буча.

— Давай отнесём её в хижину,— предложил он. — Я её понесу. Держи наготове второй эпинефрин, если она снова начнёт задыхаться и хрипеть.

Он поднял её на руки. Я помог ему встать, но он понёс её легко, когда выпрямился. Её тёмные волосы свисали вниз, и когда подул ветерок, они развевались, как нормальные волосы. Слипшихся прядей больше не было.

Я оставил дверь хижины открытой. Он занёс её внутрь, положил на диван, затем наклонился, упершись руками в колени и переводя дыхание.

— Мне нужна моя камера. Она в моём рюкзаке. Не достанешь?

Я нашёл её, завернутую в пару футболок, и отдал ему. Женщина — теперь она почти выглядела как женщина — смотрела на него. Её глаза были выцветшего голубого цвета, как коленки старых джинсов.

— Улыбнись, — сказал Буч.

Она не улыбнулась. Он всё равно ее сфотографировал.

— Как тебя зовут? — спросил я.

Ответа не последовало.

Буч сделал ещё одну фотографию. Я подался вперёд и положил руку ей на шею. Я думал, что она отстранится, но она не шелохнулась. На вид это была кожа (если не присматриваться), но на ощупь не чувствовалась как кожа. Секунд двадцать я держал руку там, потом убрал её.

— У неё нет пульса.

— Правда? — Он не удивился, и я тоже не почувствовал удивления. Мы пребывали в шоке, наше сознание было перегружено.

Буч попытался засунуть руку в правый передний карман её вельветовых брюк, но не смог.

— Не настоящий карман, — сказал он. — Ничего настоящего. Она вся как... костюм. Думаю, она и есть костюм.

— Что нам с ней делать, Буч?

— Да хрен её знает.

— Позвонить в полицию?

Он поднял руки, а затем опустил их, эти жесты нерешительности были не в его духе.

— Ближайший телефон — в магазине "Брауни". Это не близко. И "Брауни" закрывается в семь. Придётся тащить её через мост к джипу...

— Я помогу нести, — произнёс я с видимым энтузиазмом, но продолжал думать о том, как мои пальцы утонули в том, что выглядело как сапоги, но таковыми не являлось.

— Значит, снова проверять мост, — сказал он. — А по поводу её перевозки, она сейчас в стабильном состоянии, но... что? Чему ты улыбаешься?

Я указал жестом на женщину — на то, что выглядело как женщина, — лежавшую на диване.

— У неё нет пульса, Бучи. Она клинически мертва. Стабильнее некуда.

— Но она дышит! И она... — Он проверил, чтобы убедиться. — Она смотрит на нас. Слушай, Лэрд, готов ли ты попасть на первую полосу всех газет и стать главной новостью на всех телеканалах не только в Мэне или США, но и по всему миру? Потому что если мы вывезем её отсюда, так оно и будет. Она инопланетянка. Прибыла из грёбаного космоса. И, видимо, у неё нет страсти к земным женщинам.

— Если только она не лесбиянка, — сказал я. — Тогда она вполне может охотиться на земных женщин.

Мы начали смеяться так, как смеются люди, пытающиеся не сойти с ума. Она по-прежнему смотрела на нас. Ни улыбки, ни хмурого взгляда, никакого выражения вообще. Женщина, которая не была женщиной, у которой не было пульса, но которая дышала, которая носила одежду, которая не была одеждой, но с каждой минутой всё больше походила на одежду. У меня мелькнула мысль, что если сейчас Буч попытается залезть к ней в карман, то его рука проникнет внутрь. Возможно, он даже найдет там мелочь или упаковку конфет "Лайф Сейверс".

— Почему она оказалась на мосту? Как думаешь, что с ней случилось?

— Понятия не имею. Я думаю...

Я так и не услышал, что он хотел сказать. В этот момент в окно главной комнаты нашего домика, выходящее на восток, обрушился поток света. Мысли нахлынули, сбивая друг друга, как домино. Первая: время как-то незаметно пролетело, и солнце уже взошло. Вторая: рассвет никогда не был таким ярким в нашей хижине, потому что с той стороны было много деревьев. Третья: за этой женщиной приехала какая-то правительственная организация, и это были их прожекторы. Четвёртая: кто-то действительно пришел за ней... но это не правительство.

Свет становился всё ярче. Буч прищурился и поднял руку, чтобы заслонить глаза. Я сделал то же самое. Я подумал, что, возможно, мы получаем сильную дозу радиации. За мгновение до того, как в комнате стало так ярко, что в моих глазах побелело, я взглянул на женщину на диване. Помните, я говорил, что эти картинки никогда не сотрутся из моей памяти? Всё-таки есть одно исключение. Я не помню, что увидел, когда посмотрел на неё в этом ужасном сиянии. Или, быть может, мой мозг заблокировал это. В любом случае, я не думаю, что смотрел на неё. Я пытался заглянуть в неё. Из того, что я увидел, я запомнил только одно слово: ганглии.

Я закрыл глаза руками. Ни капельки не помогло. Свет проникал прямо сквозь мои руки и закрытые веки. Тепла не было, но свет всё равно пытался выжечь мои мозги дотла. Я услышал, как закричал Буч. В этот момент я потерял сознание и был даже рад этому.

Когда я очнулся, ужасное сияние исчезло. Вместе с ним исчезла и женщина. На диване, где она лежала, теперь сидел молодой человек — может, лет тридцати, а может, и моложе — с аккуратно причёсанными светлыми волосами, с пробором, прямым как линейка. На нём были брюки цвета хаки и стёганый жилет. Небольшая сумка висела у него на плече на ремне, перекинутом через грудь. Моей первой мыслью было, что это охотник не из наших краёв, житель равнин с патронами в сумке и винтовкой с прицелом неподалёку.

Вторая мысль: скорее всего, нет.

У нас было полдюжины ламп на батарейках, и он включил их все. Они давали много света, но не могли сравниться с тем неземным (в буквальном смысле) сиянием, которое вторглось в наш домик ранее. Насколько ранее — вопрос, на который у меня не было ответа. Я даже не был уверен, что это та же самая ночь. Я посмотрел на свои часы, но они остановились.

Буч сел, огляделся, увидел меня, увидел незнакомца. Он задал вопрос, который был одновременно безумным и — при данных обстоятельствах — совершенно логичным:

— Вы — это она?

— Нет, — ответил молодой человек. — Та ушла.

Я попытался встать на ноги, и у меня это получилось. Я не чувствовал похмелья или оцепенения. Скорее, наоборот, бодрость. И хотя я видел дюжину фильмов про злобных пришельцев из космоса, у меня не было ощущения, что этот молодой человек опасен. И я не верил, что он был на самом деле молодым человеком.

В нашем маленьком холодильнике стоял кувшин с водой и последние три банки пива. Я поколебался, но выбрал пиво.

— Дай мне одну, — попросил Буч.

Я бросил ему банку, и он поймал её одной рукой.

— А вам, сэр? — спросил я.

— Почему бы и нет?

Я отдал ему последнюю банку. Наш гость выглядел нормально — как любой молодой человек на охоте с друзьями или отцом, — но я все равно старался не касаться его пальцев. Я могу описать, что произошло, но своё состояние... это описать гораздо сложнее. Могу лишь повторить, что не чувствовал угрозы, и позже Буч признался в том же самом. Конечно, мы были в шоке.

— Вы ведь не человек, да? — спросил Буч.

Молодой человек открыл банку пива.

— Да.

— Но в лучшем состоянии, чем она.

— Она была сильно ранена. Вы спасли ей жизнь. Это было то, что вы называете "удачей". Вы могли ей вколоть то, что легко убило бы её.

— Но ЭпиПен сработал, — сказал я.

— Так вы это называете? Эпи? ЭпиПен?

— Сокращение от эпинефрина. Наверное, её свалила аллергия.

— Может, её ужалила пчела, — предположил Буч и пожал плечами. — Вы знаете, что такое пчёлы?

— Да. Вы также дали ей своё дыхание. Вот, что её по-настоящему спасло. Дыхание — это жизнь. Больше, чем жизнь.

— Я сделал то, чему нас учили. Лэрд поступил бы точно так же.

Мне хотелось бы думать, что Буч был прав.

Молодой человек сделал глоток пива.

— Могу я забрать банку с собой?

Буч сел на подлокотник старого кресла.