— Я оплакивал тебя, Тэд, но отпустил. Со временем и Донна отпустила. В этом ведь нет ничего плохого? Забыть — вот, что было бы плохо. А держаться слишком крепко... думаю, это порождает монстров.

Палка от змей лежала у меня на коленях.

— Если ты оставил ее для меня, мне на самом деле не помешала бы помощь.

Я ждал. Не было ничего. И в то же время что-то было, то ли чье-то присутствие, то ли надежда старика, которого до смерти напугали и заставили вспомнить старые боли и обиды. Каждую старую змею, когда-либо кусавшую его.

Затем мысли вернулись, прогоняя всё, что могло бы прийти ко мне.

"Наряди нас, покатай нас, посмотри на нас. Посмотри на нас, наряди нас, покатай нас!"

Я был нужен детишкам. Детишкам, которые хотели стать моими детьми. И они также были моими мыслями, вот в чем заключался ужас. Когда твой собственный разум обращен против самого тебя — это прямая дорога к безумию.

Прервал их — по крайней мере, частично — гудок машины. Я повернулся и увидел, что кто-то машет мне рукой. Виднелся всего лишь силуэт на краю двора, но по очертаниям тонких ног под мешковатыми шортами я понял, кто прибыл составить мне компанию. Я помахал в ответ, прислонил палку от змей к перилам беседки и направился обратно по дощатому настилу. Энди Пелли встретил меня на полпути.

— Доброе утро, мистер Трентон.

— Вик, помните?

— Вик, Вик, точно. Я был в этих краях и решил заглянуть.

"Чушь собачья", — подумал я. И снова эти навязчивые мысли, — "покатай нас, наряди нас, посмотри на нас, мы ждем тебя".

— Что я могу для вас сделать?

— Я подумал, что стоит рассказать вам о результатах вскрытия.

— Офицер Зейн уже звонил и рассказал мне.

Из-за маски и его кустистых усов я не мог определить, понравилось ли ему это, но судя по тому, как сошлись вместе его густые брови, думаю, что не понравилось.

— Ну, хорошо. Хорошо.

"Не трынди, не считаешь ты, что это хорошо", — подумал я, а затем снова мысли, — "покатай нас, покатай нас, тебе станет легче, ты знаешь, что станет".

Мы пошли обратно к дому. Дощатый тротуар был слишком узок, чтобы мы могли идти бок о бок, поэтому я шел впереди. От мыслей — моих мыслей, которые я не мог прогнать, — у меня разболелась голова.

— Конечно, всё ещё ждем результатов токсикологического анализа.

Мы дошли до конца дощатого настила и пересекли двор мимо его пикапа, я по-прежнему шел впереди. Он пришел сюда не просто рассказать мне о результатах вскрытия. Я знал это и понимал, что мне нужен ясный ум, чтобы противостоять Пелли.

— То же самое сказал офицер Зейн. А еще, что мне всё равно придется дать показания. У вас есть что-то ко мне, помощник шерифа? Потому что я сидел там, размышлял и пытался обрести покой. Можно сказать, медитировал.

— Вы вернетесь к своей медитации. Всего несколько вопросов, и я уйду.

Мы зашли в гараж, где было немного прохладнее. Я подошел к коляске. По мере моего приближения к ней мысли всё усиливались: "НАРЯДИ НАС! ПОКАТАЙ НАС! ПОСМОТРИ НА НАС!"

На мгновение мне показалось, что я вижу их, но не как чудовищ, а как детей, которыми они были, когда погибли. Всего лишь на мгновение. Когда я схватился за одну из ручек коляски, они исчезли... если вообще были там. И сводящая с ума литания в моей голове прекратилась. Я начал катать коляску взад и вперед.

"Просто нужно чем-то занять свои руки, Энди. Не придавай этому значения".

— Я немного изучил вашу биографию, — сказал Энди.

— Я знаю.

— Ужасно то, что случилось с вашим маленьким мальчиком. Просто ужасно.

— Это было очень давно. Энди, вы ведете это дело? Если, конечно, есть дело. Вас на него назначили? Потому что я как-то сомневаюсь в этом.

— Нет, нет, — сказал он, подняв руки в жесте, означающем "да упаси Бог". — Но вы же знаете, как это происходит — бывших полицейских не бывает. Можно уйти из полиции, но полицию из человека не выгонишь. Наверное, в вашей работе то же самое. Вы вроде занимались рекламным бизнесом, да?

— Вы прекрасно знаете, чем я занимался, и ответ на вопрос про бывших — нет. В редких случаях, когда я смотрю сетевое телевидение вместо стриминга, я выключаю звук на рекламе. Вам ведь совсем нечем заняться, я прав?

— Ну, я не стал бы так говорить. Просто... понимаете, мне любопытно. Это забавное дело. В смысле, странное и необычное, а не смешное. Вы же понимаете.

Коляска ходила туда-сюда: несколько футов вперед, несколько футов назад. Успокаивая детей, укачивая их.

— Почему она оставила всё вам? Вот что меня поражает и не дает покоя. И я уверен, вы знаете причину.

Он был прав. Я знал.

— Я не знаю.

— И почему вы всё время прикатываете эту коляску из её дома? Ведь это вы? В это время года здесь больше никого нет.

— Это не я.

Он вздохнул.

— Поговорите со мной, Вик. Почему бы и нет? Если токсикологический анализ окажется отрицательным, вам всё сойдет с рук.

Вон оно что. Он уверен, что я убил её.

— Помогите старому дурню. Мы тут только вдвоём.

Мне не нравился этот двойник Уилфорда Бримли, который прервал меня в тот момент, когда я пытался сделать что-то важное. Возможно, это всё равно не сработало бы, но это не улучшало моего отношения к нему, поэтому я сделал вид, что обдумываю его просьбу. Затем я сказал:

— Покажите мне свой телефон.

Даже его пышные усы не смогли скрыть улыбку на его лице. Я не мог точно определить природу этой улыбки, но готов был поспорить, что она была из разряда "ты меня поймал, приятель". Из-под мешковатых шорт показался телефон, и да, он записывал.

— Наверное, случайно нажал.

— Не сомневаюсь. А теперь выключите запись.

Он сделал это без возражений.

— Теперь мы действительно только вдвоём. Удовлетворите моё любопытство.

— Хорошо. — Я сделал драматическую паузу — какая обычно срабатывала с клиентами перед тем, как представить рекламную кампанию, ради которой они пришли, — и затем выдал две лжи, за которыми последовала чистая правда.

— Я не знаю, почему кто-то всё время привозит мне её коляску. Это первое. Я не знаю, почему она оставила это безумное завещание. Это второе. И вот третье, помощник шерифа Пелли: я не убивал её. Следствие убедительно доказывает, что она умерла естественной смертью. Токсикологический отчёт доведёт это до конца.

Я надеялся, что так и будет. Надеялся, что близнецы-призраки каким-то образом не проникли в её голову и не заставили проглотить кучу лекарств от сердца, чтобы перебраться в более здорового хозяина-носителя. Можно было бы подумать, что токсикологический отчёт, показывающий, что она проглотила слишком много таблеток, противоречил бы их интересам, и вы были бы правы... но они в конце концов были всего лишь детьми.

— Теперь, думаю, вам следует уйти. — Я прекратил катать коляску. — И заберите эту штуку с собой.

— Мне она не нужна, — сказал он и, казалось, сам удивился ярости в собственном голосе. Он знал, что с ней что-то не так, о да. Он направился к выходу из гаража, а затем оглянулся. — Я ещё не закончил с тобой.

— О, ради Бога, Энди, займитесь чем-нибудь другим. Поезжайте на рыбалку. Наслаждайтесь выходом на пенсию.

Он вернулся к своему пикапу, сел в него, завёл двигатель и сорвался с места так резко, что оставил резиновый след на брусчатке двора. Я подумал, что, может, стоит вернуться в беседку... по крайней мере, до тех пор, пока снова не начнутся эти навязчивые мысли.

Не совсем навязчивые мысли. Змеи[149]. Змеи в моей голове, две из них, и если я не сделаю то, чего они хотят, они впрыснут свой яд из мешочков, которые никогда не опорожнялись.

В каком-то смысле я не винил Пелли за его подозрения. У адвоката Элли, Резерфорда, наверняка, тоже были свои. Всё было неправильно. Самым неправильным из всего было моё нынешнее несчастное положение. Что было неприятно утром, станет ужасным ночью. Ночью они были сильнее. Как там сказал Джим, смотритель моста? "Сумерки, сумерки. В сумерках реальные вещи кажутся тоньше".