Когда утро перешло в полдень, он начал ругать себя за то, что тянет резину и тратит время попусту. Надравшись пива, он не решил проблему, потягивая имбирный эль, не решил её, и теперь, любуясь осенней листвой, тоже не найдет решения. И всё же он подозревал, что его поглощенность природой и общение с ней были неслучайны. Это было либо частью решения, либо попыткой его разума увильнуть от решения, которое определит его жизнь и жизнь его невесты.

Это часть моего взросления, сказал он себе.

Да, но сама идея выбора чего-то одного была ему отвратительна. Он понимал, что это необходимо сделать, но это не означало, что он должен приходить от этого в восторг. Разве это не было похоже на выбор тюремной камеры, в которой ему предстояло провести свой срок? Пожизненный срок. Конечно, это было глупое преувеличение... и всё же не совсем.

Его дилемма была проста и очевидна, как заноза в заднице: где ему заниматься юридической практикой? Каждый выбор был чреват своими последствиями.

Отец Фила был старшим партнером в старой престижной бостонской юридической фирме "Уорвик, Лодж, Нестор, Паркер, Олбёртон и Фрай". Отец Салли Энн так же был старшим партнером в этой фирме. Джон Паркер и Тед Олбёртон считались лучшими друзьями еще со времен колледжа. Оба женились почти одновременно и были шаферами друг у друга на свадьбах. Фил Паркер родился в 1912 году, а Салли Энн — в 1914-м. В детстве они дружили и сохраняли симпатию друг к другу даже в тот сложный период раннего подросткового возраста, когда мальчики и девочки склонны публично выражать презрение к противоположному полу, независимо от того, что они чувствуют на самом деле.

Родители с обеих сторон, возможно, были не самыми удивленными людьми на земле, когда Фил и Салли Энн начали "водиться", как говорили в те времена, но никто из них не смел надеяться, что их дети сохранят свои чувства после четырех лет разлуки: Салли Энн училась в Вассаре[65], Фил — в Гарварде. Когда же выяснилось, что их привязанность сохранилась, родители были в восторге, как и Фил с Салли Энн (разумеется). Проблема была не в любви. По крайней мере, не напрямую, хотя любовь сыграла свою роль (как это почти всегда бывает).

Проблема заключалась в Карри, маленьком городке у границы штатов Мэн и Нью-Гэмпшир, где у Паркеров и Олбёртонов были летние дома на соседних участках у озера.

Фил любил Карри не меньше, чем Салли Энн, и теперь оказалось, что ему придется выбирать между ними. Он хотел открыть свою практику в Карри, хотя там проживало всего две тысячи человек. В центре городка, где пересекались маршруты 23 и 111, находились ресторан, две заправки, магазин хозтоваров, магазин "Эй энд Пи"[66] и ратуша. Не было ни бара, ни кинотеатра. За этими благами цивилизации нужно было ехать в Норт-Конвей, расположенный совсем не близко. Была начальная школа (в те времена называемая грамматической), но не было средней школы. Подростки из Карри автобусами ездили в Паттенскую среднюю школу, что находилась в десяти милях.

А еще в городе не было юриста. Фил мог стать первым. Паркеры и Олбёртоны считали, что он спятил, даже рассматривая вариант с Карри. Джон Паркер был оскорблен и зол от того, что его сын не думает присоединяться к фирме, в которой его дед был старшим партнером еще в эпоху, когда люди ездили на лошадях. По его словам, трудно было поверить, что молодой человек, с отличием окончивший юридический факультет Гарвардского университета, будет даже рассматривать возможность практиковать в глуши Нью-Гэмпшира... которую он называл забытой глушью Нью-Гэмпшира (иногда, после коктейля или двух, — ублюдочной глушью).

— Твоими клиентами будут фермеры, которые судятся друг с другом из-за коров, ломающих заборы, — сказал Джон Паркер. — Твои самые крупные дела будут касаться браконьерства или мелких дорожных аварий. Ты, должно быть, шутишь. — Но, судя по выражению лица его сына, он понимал, что тот не шутит.

Тед Олбёртон был зол ещё больше. У него была особая причина для гнева, помимо тех, что Джон уже озвучил своему сыну: Фил собирался совершить необдуманный акт разрушения собственного будущего не в одиночку. Он планировал взять заложника, и этим заложником была дочь Олбёртона.

Когда Фил продолжил упорствовать, Олбёртон жёстко и решительно подвел черту.

— Я запрещаю этот брак.

— Сэр, — ответил Фил, стараясь держать свой голос ровным и (как он надеялся) вежливым, — я люблю Салли Энн. Она говорит, что тоже любит меня. И она совершеннолетняя.

— Ты имеешь в виду, что она может выйти за тебя без моего согласия. — Тед был крупным, широкоплечим мужчиной, неравнодушным к подтяжкам (которые он называл бретелями). Его голубые глаза могли быть теплыми, но в тот день они были кремнеподобны. — Это правда, она может. Ты мне нравишься, Фил. Всегда нравился. Но если ты совершишь то, что задумал, этот брак будет заключен без моего благословения. А это, как я полагаю, сделает её очень несчастной. Честно говоря, я вообще сомневаюсь, что она на это пойдет.

Фил заглянул в эти кремниевые глаза и осознал, что Тед Олбёртон еще смягчает суть дела. Он был уверен, что Салли Энн на это не пойдет.

Фил не знал, согласится она или нет, особенно если мистер Олбёртон решит не давать денежное приданое. Фил знал, что Салли понимала его стремления лучше, чем их родители, которые либо не понимали, либо не хотели понять. Частично она тоже хотела этого. В конце концов, она так же выросла, проводя лето, а иногда и снежное волшебное Рождество в Карри.

Она была готова слушать рассуждения Фила, верившего в подъем Карри и всей южной части Нью-Гэмпшира.

— Он начнет потихоньку расти, — рисовал он ей радужные картинки тем летом, когда ещё надеялся, что если не Олбёртонов, то хотя бы собственных родителей сможет привлечь на свою сторону. — До конца депрессии еще очень далеко, лет семь или около того... если только не начнется война. Мой отец считает, что она будет, а я нет. Рост начнется с Норт-Конвея и распространится оттуда. К 1950 году будет больше автомагистралей. Больше автомагистралей — больше туристов, а больше туристов — больше бизнеса. Люди будут приезжать из Массачусетса и Нью-Йорка, Сал, и они будут приезжать тысячами. Десятками тысяч! Чтобы купаться в чистых озерах летом, смотреть на смену листвы осенью, кататься на лыжах зимой. Твой отец полагает, что я буду жить бедно и умру бедным. Думаю, он ошибается.

К сожалению, тогда был не 1950 год и даже не 1945. На дворе стоял 1937 год, и ему не удалось их переубедить. Он ещё не решился — во всяком случае, пока не решился — попросить Салли сделать выбор, что могло привести к её отказу от своей семьи... либо отказу семьи от неё. Это казалось ужасно несправедливым, но оставлять её в подвешенном состоянии из-за своей дилеммы тоже было несправедливо. И поэтому он сказал ей, что собирается приехать сюда, провести выходные и принять решение. Либо фирма на Коммонвелс-авеню, либо маленький деревянный офис за ратушей Карри, рядом с заправкой "Суноко"[67]. Бостон или Карри. Невеста или тигр[68]. А пока он решил...

— Совершенно ничего не решил, — пробормотал он. — Боже Всемогущий!

Сейчас он ехал по шоссе 111 и направлялся обратно к озеру. Желудок напоминал ему, что неплохо было бы подкрепиться, но делал это тихо и с уважением, словно его тоже смущала возникшая дилемма.

Больше всего на свете ему хотелось, чтобы его отец и мать поняли, что фирма просто не подходит ему, что он будет там не на своем месте. То, что фирма подходила его отцу и деду (не говоря уже о достопочтенном Теодоре Олбёртоне и его отце), не делало её автоматически подходящей для него. Он всячески пытался донести до них, что, возможно, сможет должным образом исполнять свои обязанности в особняке на Коммонвелс-авеню, но при этом будет чувствовать себя бесконечно несчастным. Просочится ли это несчастье в его семейную жизнь? Очень может быть.