– Как? Кричать в небо?
– Не думаю, что поможет, да и почему именно в небо? Нет, Рене, мне это представляется несколько иначе… Смотри, вот в семье растет ребенок. По воле родителей он пришел в мир, и связь его с родителями прочна. Пусть по мере взросления ребенка она истончается и, наконец, почти иссякает, с ребенком все равно остается нечто, данное ему родителями. Так подумай, если же между обычным человеком и тем, кто участвовал в его создании, сохраняется связь, может ли она быть совсем утрачена между миром и тем, кто сотворил этот мир? Думается мне, что нет. Как ребенок, раненный жизнью, может прийти к родителю, так и создание может явиться к Создателю. Сам Создатель оставил нам упоминание о месте, с которого, возможно, начался наш мир. Месте, где стоит храм Создателя, откуда, возможно, можно докричаться до него.
Рене удивленно распахнул глаза.
– Оставил упоминание? Как?
– Книги.
– Книги? И вы так безусловно верите в то, что написано в книгах?!
– Нет, – спокойно ответил Абеляр. – Мне приходится верить. Потому что без знаний из этих книг у меня нет другого варианта, как все исправить. Если есть у тебя, поделись.
Рене замолчал. Абеляр некоторое время помолчал, затем продолжил:
– О существовании книг, которые, по некоторым версиям, появились волей самого Создателя как способ созданиям не терять связь с творцом, знало несколько человек в Академии, еще несколько при дворе Великого Князя… Может быть, они догадались, что к чему, а может быть, истаяли как пар в жаркий летний день, прежде, чем связали происходящее в мире с Создателем… А может быть, кто-то все же успел заглянуть в книгу, и на встречу с Создателем уже едет вот такой же парень, вроде тебя… Слушай внимательно, Рене. В мире было несколько книг, в которых записана легенда о Создателе. Из этой легенды известно, откуда пошел наш мир и в каком месте мира можно докричаться до Творца. Раньше книг было четыре. Две из них были утрачены: одна при пожаре, другая во время наводнения. Третья хранилась в Академии, но около столетия назад случилось так, что ее затребовали к Великому Князю вместе с хранителем книги, да так и не вернули обратно. Четвертая была в сокровищнице самого Великого Князя, да там и пребывает до сих пор. В итоге в столице две книги, да толку нам от этого никакого.
– Почему о книгах знает так мало людей?
– А как ты себе представляешь несение такого знания в народ? ОН ни разу не дал понять, что ему нужно наше поклонение. Рене, когда я был маленький, у меня была коробочка, в которой я держал муравьев. Я насыпал им сосновых иголок, положил им еды и устроил поилку. Как думаешь, мне было важно, что муравьи думают обо мне?
– Но если бы муравьи кричали, прося новой еды?
– А если бы я забыл коробочку на полке и убежал играть с друзьями?
Рене содрогнулся:
– То, что вы говорите сейчас, магистр… это очень страшно.
– Да. Поэтому посвященные и не несут знание в народ. Как можно выйти к людям и сказать, что есть тот, кто их сотворил, но они ему не нужны? Это действительно страшное знание. Мне больно, что пришлось поделиться им с тобой. Так вот… книга. Я не видал ее ни разу, я не знаю ее содержание. Но слушай: лет пятьдесят назад в сокровищницу Великого Князя получил доступ один лукавый маг. Он собирал сказания о духах, живущих в разных частях княжества и уж не знаю, каким образом, он добрался и до Книги. Он выписал из нее в том числе и отрывок, говорящий о Храме Создателя. Том самом месте, где Создатель может услышать человека. Отрывок стал частью сборника. А сборник был переписан повторно. Подумай только, по случайности великое знание стало доступно кому угодно… Но никому так и не понадобилось! Я узнал о том случайно… сам переписчик рассказал мне перед смертью… Рассказал, что великую тайну описал как детскую сказку! О, я схожу с ума при одной мысли, как порой удивительные знания… Ну ладно, я разошелся. Сборник переписан. Один из экземпляров – оригинал – утрачен. А второй – копия – хранится у частного книготорговца. Я пытался выкупить его, но книготорговец не продал. Если бы я знал, как важно это будет, я бы упорствовал… но я не знал, я решил: потом. Ведь это лишь отрывок… Ведь у нас есть целые книги… А что теперь? Теперь сборник полусказок – наша единственная ниточка, ведущая к Создателю… Тебе нужна эта книга, Рене. Тебе нужно добраться до нее и узнать, где находится Храм Создателя.
Рене прижал руку к груди, где трепетало, выбивало немыслимые ритмы сердце.
– Почему я?
– Потому что рядом с тобой бытие словно становится гуще.
Молодой маг, не веря, покачал головой. «Похоже, я – не самая удачная мысль Создателя», – внезапно подумал он, и ему стало понятно: он поверил Абеляру. Поверил, и оттого стало еще страшнее. И вдобавок накатился новый ужас. Впервые за последние часы Рене осознал: он умирает. Они все умирают, и он, и Эмиль, и Абеляр, и вдруг будто молнией пронзило создание: Амайя! Он думал о ней редко, гнал болезненные мысли, злился на нее, но сейчас вздрогнул от боли, понимая, что где-то вдали от него она тоже умирает.
Абеляр, понимая, что происходит в душе его ученика, какое-то время помолчал, а потом проговорил спокойно и веско:
– Да, Рене, я отправляю тебя на встречу с Создателем. Мальчик мой, если кто и сможет проделать этот путь, то только ты. Рене, я возлагаю на твои плечи тяготы всего мира, ты понимаешь?
– Но что я скажу ЕМУ, – прошептал Рене помертвевшими губами, – если найду… если дойду?
– Расскажи ЕМУ. Расскажи о красоте этого мира. О тяготах и страданиях, которые мы переносим, о радостях и восторгах, которые переживаем. Расскажи, как нам больно и страшно. Как мы не хотим терять свои жизни. Обо всем. Говори обо всем, что у тебя на душе, мальчик мой. Я верю, что, если ты откроешь ему душу и попросишь пощадить нас, Создатель вновь обратит к нам свой лик.
– Но если… если ничего этого нет…
– Тогда мы все равно все умрем, – спокойно ответил Абеляр. – Исчезнем. Не бойся, Рене. Если ничего не выйдет, мы ничего не теряем.
Рене с силой сжал голову и застонал. И теплая сухая ладонь Абеляра легла ему на плечо, словно старый маг пытался разделить боль и отчаянье молодого.
– Так мне… ехать в столицу? Или все же к торговцу?
– Я думаю, к книготорговцу. Из столицы давно не приходило вестей, я всерьез боюсь, что уже может не быть ни столицы, ни княжеского дворца с сокровищницей и библиотекой.
– А книготорговец, – проговорил через силу Рене, – почему вы думаете, что он еще есть? Что не истаял как магистр Милиссар.
– О, на то существуют веские причины, – мрачно промолвил Абеляр. – Я думаю, имеются основания верить, что он все еще в порядке. Я говорил тебе сегодня, Рене: люди, связанные с тобой, покуда еще держатся. Имя торговца – Фредерик де-Прежан.
Рене шумно выдохнул. Абеляр безжалостно продолжал:
– Олькон называется город, в котором живет книготорговец. Ты поедешь туда. Если город и книга на месте, ты прочитаешь ее, узнаешь, где Храм Создателя, направишься туда и расскажешь, почему ЕМУ нужно смилостивиться над нами.
Рене застонал. Он понимал, как мелка его боль, как несущественна обида перед тем страшным, что грозит всему миру… Но не мог преодолеть себя и ядовито промолвил:
– Что же, магистр, теперь вы сами толкаете меня к Амайе?
Абеляр спокойно ответил:
– Я уже сказал тебе. В гибнущем мире условности теряют значение.
И Рене уехал. Полчаса назад, седлая коня, он взмолился провожавшему его Абеляру:
– Магистр, быть может, вам лучше отправиться со мной?
Но тот лишь печально улыбнулся.
– Я ничем не помогу, мой мальчик. Только задержу тебя, ведь я стар для поездки верхом. Удачи тебе. Мое благословение всегда с тобой.
Добрые слова учителя не могли помочь. Слишком велика и тяжела была ноша на плечах Рене, на его душе. Его разрывали страх, горечь и боль, и он совсем запутался в этом диком смешении. Боялся, что сойдет с ума при мысли, что он, Рене, со всеми его чувствами, целями, помышлениями, намерениями – лишь проблеск чужого сознания, сознания равнодушного, потустороннего. Что жизнь будто бы дана ему на время, что настала пора возвращать ее тому, кто ее дал. Потом от мыслей о бытии Рене переходил к более обыденным вещам. Он страдал, понимая, что может уже не увидеть Абеляра. Испытывал ужас при мысли, что ведь и Олькона со всеми жителями может не быть, а значит, нет и Амайи… Одно дело не видеть ее никогда, другое – знать, что ей грозит страшная опасность, что ее, быть может, уже захватил в плен вездесущий туман… И в то же время он боялся встречи с ней, боялся увидеть ее замужней женщиной… И хотел этой встречи.
