Наконец, 4 февраля, в воскресенье, Елизавета въехала в Гвадалахару между герцогом Инфантадо и кардиналом Бургоса, в сопровождении ещё не менее тридцати членов дома Мендоса, прославившихся своей набожностью, богатством и учёностью. Она выглядела как сказочная принцесса верхом на лошади, покрытой серебряным чепраком, вышитым испанскими замками, французскими лилиями и другими эмблемами. Свои тёмные тонкие волосы королева спрятала, как обычно, под париком, и, благодаря прямой осанке, казалась выше ростом, чем была на самом деле. Красота Елизаветы произвела большое впечатление на её испанских подданных. Современные историки восхищались её милым выражением лица, большими живыми тёмно-карими глазами и изящной фигуркой. Один сопровождавший её пожилой придворный даже заявил:
– Мадам Елизавета является почти точной копией своей матушки, когда та впервые появилась при дворе короля Франциска!
По слухам, Екатерина Медичи очень гордилась этим сходством со своей царственной дочерью. По приказу Филиппа II за королевой в одних носилках следовали Сюзанна де Бурбон и графиня Уренья. Следующей ехала Анна де Монпасье в сопровождении Луизы де Бретань. Далее по рангу выстроились французские и испанские кавалеры и дамы. В условленном месте у ворот отцы города вручили Елизавете свой поздравительный адрес под звуки оркестра. На некоторых должностных лицах были свободные одеяния из малинового бархата, расшитые золотом и отороченные золотыми галунами, на других – камзолы из белого атласа с короткими мечами и плащами. Затем к Елизавете приблизилась процессия духовенства с крестами и реликвиями. Барон де Лансак отвечал всем по-испански от имени королевы. Как только она подъехала к дворцу, из часовни семьи Мендоса, посвящённой святому Франциску, до неё донеслись приятные голоса певчих, традиционно приветствовавших её «Te Deum Laudamus». Через огромную триумфальную арку Елизавета въехала в прекрасный дворик дворца с помостом, воздвигнутым под навесом из золотой парчи. На помосте стояла Хуана Австрийская со свитой дам, среди которых были невестка и внучка герцога Инфантадо, а также герцогиня Альба, принцесса Эболи и другие. Когда Елизавета слезла с коня и поднялась на трибуну, к ней приблизилась сестра короля, и, встав на колени, поцеловала сначала подол её платья, а потом руку. В ответ королева, которую очень смущал подобострастный испанский этикет, поспешно попросила её подняться. Вместе с хозяином дворца, его братом-кардиналом, Хуаной Австрийской, графиней Уреньей и Сюзанной де Бурбон, согласившейся в этот ответственный момент нести её шлейф, Елизавета достигла великолепного зала, створчатые двери которого были распахнуты, а на пороге стоял Филипп II.
Среднего роста, худощавый, с голубыми глазами на бледном широком лице и песчаного цвета бородкой и усами, тридцатидвухлетний король обладал важностью и сдержанностью манер. Однако его толстая нижняя губа и выдвинутая нижняя челюсть производили несколько отталкивающее впечатление. Филипп сделал несколько шагов навстречу своей невесте, но прежде, чем та успела преклонить перед ним колено, он обнял её и осведомился о её здоровье, вызвав удивление своих придворных таким непривычным отклонением от этикета. Так как обычаи Испании требовали незамедлительного совершения бракосочетания, король без лишних разговоров затем взял Елизавету за руку и подвёл к воздвигнутому тут же в зале временному алтарю. Пока кардинал Мендоса благословлял молодых, сестра короля и герцог Инфантадо в качестве свидетелей держали над ними балдахин. О прекращении религиозного обряда те, кто не присутствовал в зале, узнали по залпу пушек и звуку труб. Перед первой брачной ночью необходимо было отстоять ещё суточную мессу бдения. Но так как по европейским обычаям до наступления половой зрелости невеста не могла вступать в отношения с женихом, король решил сократить обряд. Посажённые отец и мать отвели супругов в брачный покой, а епископ Памплоны за недостатком времени благословил их через дверь. Спустя несколько минут новобрачные вышли и Филипп II объявил всем, что он счастлив.
Рассказывали, что через несколько часов после своего прибытия в Гвадалахару Елизавета, стоя рядом со своим супругом, вдруг принялась пристально рассматривать его лицо, как будто пыталась понять, что за человек ей достался в мужья. Филипп, некоторое время терпеливо переносивший это, наконец, раздражённо спросил:
– На что Вы смотрите? На мои седины?
Правда, заметив выступившие слёзы на глазах юной супруги, он попытался ласковым обращением успокоить её.
С наступлением темноты город и дворец ярко осветили. На площади перед дворцом для горожан устроили королевский пир с играми и представлениями за счёт герцога де Инфантадо. Тем временем Филипп и Елизавета устроили приём в зале, где проходила церемония их бракосочетания. После завершения официальной части был поставлен большой спектакль. Специально для этого собрались лучшие танцоры из Аранхуэса и Толедо, которые исполнили множество различных танцев, от старинных испанских плясок с кинжалами до арабских танцев живота. Они были одеты в зелёные бархатные костюмы, украшенные золотым кантом и чёрным бархатом. Затем пришли музыканты, которые спели песню в честь приезда королевы. После того, как всё было закончено, состоялась встреча между новой королевой и испанскими сановниками. Так, представители святой инквизиции подарили Елизавете арабского чёрного ястреба. За ними последовали 70 священников из орденов Калатравы, Сантьяго и Алькантры, а затем – консулы королевского совета Кастилии.
Тем же вечером во дворец вошла под звуки оркестра процессия, состоящая из офицеров и восемнадцати муниципальных чиновников со знамёнами. Причём каждый из этих лиц нёс серебряное блюдо, наполненное сладостями, которые они с многочисленными поклонами предложили королеве. Елизавета любезно приняла подарок и с одобрения короля приказала графу Альбе де Листа, своему дворецкому:
– Поделите конфеты между присутствующими дамами!
После чего первая приняла свою долю. На этом вечерние празднества закончились и все удалились, сильно утомлённые церемониями этого свадебного дня.
На следующее утро, 5 февраля, герцог де Инфантадо решил сделать побудку новобрачным с помощью громкого пушечного салюта и концерта военной музыки в просторном дворе дворца. Как только позволил этикет, хозяин в сопровождении ближайших родственников вошёл в королевские покои. Причём впереди него дворяне несли поднос, на котором были выставлены драгоценные украшения, веера и перчатки – подарки для короля и королевы. Вдобавок, от имени герцога главным дамам и кавалерам двора Елизаветы были розданы перья и зеркала в рамах из кованой стали. Такая демонстрация роскоши перед французами одним из его подданных чрезвычайно польстила гордости Филиппа II. Кроме того, он был очень доволен своей женитьбой и с теплотой высказался принцу де Ла Рош-сюр-Йон и другим послам о красоте и умственных способностях своей юной супруги. Несомненно, Филипп сделал всё, что было в его силах, чтобы примирить Елизавету с её новым домом и страной, и он, по-видимому, был полон решимости доказать ей, что нежные слова, которые он расточал ей в письмах, были искренними. Её изящные и почтительные манеры пришлись по душе властному Филиппу, также, как и достойное поведение Елизаветы по отношению к членам его двора. Доброта, которую проявил к ней при встрече король, тем не менее, не совсем рассеяла страх Елизаветы, но в целом она, кажется, была сильно тронута оказанным ей сердечным приёмом в Испании.
По приказу Екатерины Медичи принц де Ла Рош-сюр-Йон, его сестра Сюзанна де Бурбон и другие послы, за исключением барона де Лансака, уехали из Гвадалахары на следующий день после королевской свадьбы. Елизавета нашла время написать Франциску II письмо, в котором просила брата вознаградить принца за услуги, оказанные ей. Хотя она и поддерживала партию Гизов, но сожалела о том, что дом Бурбонов был отстранён от власти. Однако, доехав до Мадрида, принц де Ла Рош-сюр-Йон встретился с посланником короля Франции, вручившим ему регалии ордена Святого Михаила для награждения Филиппа II. Поэтому принц остался в Мадриде, где испанскому двору предстояло остановиться по дороге в Толедо, в то время как Сюзанна де Бурбон и её спутники продолжили свой путь во Францию. Тем временем герцог Инфантадо продолжал развлекать новобрачных турнирами, банкетами, балами и охотой в бескрайних лесах, окружавших его владения. Причём все расходы на празднества хозяин Гвадалахары взял на себя, отказавшись принять из королевской казны хоть одно мараведи. Однако Филипп нашёл всё-таки способ вознаградить его, приказав зачислить в свиту королевы невестку и внучку герцога. Кроме того, католический король назначил её фрейлиной художницу Софонисбу Ангиссолу, которую выписал из Италии, когда узнал об увлечении своей невесты живописью. Внимание супруга доставило Елизавете особое удовольствие.
