Пока королева читала письмо, её дамы пришли в большое волнение из-за своих сундуков с одеждой, которые так и не были доставлены в Памплону. То ли конвой с мулами сбился с проторенной дороги в Пиренеях, то ли они свалились в пропасть во время бури, начавшейся вскоре после того, как они покинули Ронсесвальес. (Через несколько недель после отъезда Елизаветы и её свиты конвой всё-таки добрался до Памплоны после опасного и утомительного перехода через горы, почти непроходимые из-за огромного скопления снега). Француженки были вынуждены довольствоваться помощью испанок, утешая себя надеждой на скорое прибытие своего остального имущества, отправленным из Байонны морем по приказу короля Филиппа. Вскоре вышла Елизавета с графиней Уреньей и сообщила, что католический король назначил донну Марию, одну из самых прославленных дам Испании, на пост её главной камеристки. И тут же добавила:

– Я рада принять на службу такую благородную и добродетельную даму, которую решила любить и уважать, насколько это возможно, и следовать её советам, как если бы моя матушка давала их мне.

Затем к новой главной камеристке обратилась, в свой черёд, Луиза де Бретань, которая подтвердила, что получила приказ от королевы-матери по приезде в Памплону уступить ей свои полномочия в связи с волей католического короля. В ответ испанка любезно ответила, что она всегда будет покорной служанкой Её Величества и надеется также стать подругой Луизы де Клермон. Таким образом, Уренья завладела шлейфом Елизаветы. Правда, перед этим предложила уступить эту честь Сюзанне де Рьё, на что та холодно ответила, что не собирается вмешиваться в прерогативу главной камеристки. После этого все, наконец, отправились в зал на банкет, во время которого местные дамы разглядывали королеву с чисто деревенским любопытством. Следует заметить, что испанки были очарованы манерами и красотой своей новой государыни. Елизавета же старалась следовать наставлениям матери, внушавшей ей, что её благополучие зависит, во-первых, от смирения и полного подчинения воле мужа, а, во-вторых, от того, сможет ли она внушить уважение своим придворным. Вдобавок, Екатерина Медичи посоветовала дочери:

– Избегайте фамильярности в отношениях с принцем (доном Карлосом), дочь моя, и подружитесь с принцессой, Вашей золовкой. Но полагайтесь только на нашего посла.

Однако королева-мать совершила серьёзную ошибку, полностью укомплектовав двор Елизаветы, что, естественно, вызвало неприязнь испанцев, обнаруживших, что все должности в свите королевы уже заняты. В свой черёд, французы не могли смириться с тем, что их не было в списке придворных королевы, который вручила ей графиня Уренья.

На следующий день королеву посетили самые знатные лица Наварры. После обеда Елизавета вышла на галерею, чтобы понаблюдать за боем быков, которых всадники кололи острыми пиками. Потом запустили фейерверк из ракет, сделанных в виде красивых ветвей. Туда же, во двор, вынесли раскрашенный замок, полный ракет и пороха, который сгорел с изумительной быстротой. Вечером графиня Уренья угостила королеву вареньем и фруктами в своих покоях. Перед визитом по просьбе графини Елизавета надела французское платье, которое испанка нашла очень красивым. Назавтра королева пригласила главную камеристку к себе и угостила её французским вином. Всю ночь и ещё день длился маскарад, на улицах жгли костры, звучали трубы, устраивались петушиные бои и танцы. Глядя на это веселье, кто-то из сопровождавших Елизавету испанцев завистливо заметил:

– Если бы королева была родом из Кастилии или другой страны, кроме Франции, наваррцы бы так не старались ради неё!

Десятого января вице-король и горожане проводили Елизавету под звуки труб. Однако перед отъездом произошёл неприятный инцидент. Королева предложила графине Уренье через Лансака сесть в её носилки, однако прибавила:

– Если Вы откажетесь, я приглашу госпожу де Клермон.

Испанка отказалась, но, по-видимому, затаила обиду. Потому что когда Сюзанна де Рьё и её племянница хотели последовать за королевой, внезапно их носилки столкнулись с паланкином графини Уреньи, слуги которой грубо оттеснили носильщиков-французов. Так как главная камеристка отказывалась унять своих лакеев, Лансаку пришлось подойти к королеве и объяснить причину задержки. Естественно, Елизавета была сильно возмущена такими действиями испанки по отношению к своим родственницам и приказала Лансаку передать повторно приглашение своей главной камеристке сесть в её носилки. Но тут же запальчиво прибавила:

– Если графиня предпочтёт ехать сама, то пусть, по крайней мере, не отказывает в почёте и уважении нашим принцессам крови, иначе я буду рассматривать выказанное им пренебрежение как оскорбление, нанесённое моей собственной королевской особе!

Выслушав дипломата, вдова покраснела, как рак.

– По лицу упомянутой дамы можно было прочитать, – писал де Лансак, – как сильно она была смущена этим упрёком и как тяжело она восприняла его.

Тем не менее, графиня де Уренья ответила:

– Я здесь только для того, чтобы повиноваться воле Её Величества.

Но, как выяснилось позже, донна Мария нашла возможность тайно через посланца намекнуть кардиналу де Лотарингии, что прежде, чем упрекать свою главную камеристку, Елизавета сначала должна завоевать любовь своего королевского супруга.

Через два дня прибыв в Олите, королева остановилась в прежней летней резиденции королей наваррских. Теперь в этом старинном замке, возвышавшемся на берегу реки Сидакос в окружении виноградников и садов, жил маркиз де Кортес, маршал испанской Наварры. Перед этим Филипп II прислал Елизавете письмо с сообщением, что собирается встретиться с ней в Гвадалахаре и, кроме того, попросил её быть любезной с маркизой де Кортес как с женой его любимого слуги. Впрочем, следовало признать, что эта дама оказалась прекрасной хозяйкой, в её замке было полно прекрасных гобеленов, буфетов с серебряной посудой и лакомств, в том числе, традиционного варенья и засахаренного миндаля. Поэтому, уезжая из Олите, Елизавета подарила ей драгоценное ожерелье в знак признательности за гостеприимство. Всего же перед отъездом Екатерина Медичи вручила дочери два ожерелья в качестве награды для лиц, которые окажут королеве наиболее ценные услуги во время её путешествия (Второе ожерелье, ещё более ценное, получила графиня де Уренья после прибытия Елизаветы в Гвадалахару).

На следующий день королева уснула в Каппаросе, а потом – в Вальтере, перебравшись, таким образом, через Пиренеи. Наконец, четырнадцатого января она въехала в Туделу, последний на её пути город Наварры, почти такой же большой, как Памплона, расположенный вдоль красивой реки Эбро. Как и в Памплоне, офицеры и знатные горожане выехали ей навстречу, чтобы поцеловать руку. Кроме того, сюда прибыли жители со всех окрестностей, желающие увидеть королеву. При въезде на красивый каменный мост была установлена арка, увитая плющом и прочей зеленью. Над королевой снова раскинули балдахин из малинового бархата с золотой бахромой и городским гербом. В конце моста её приветствовали стихами и повезли по улицам, украшенным коврами, в церковь, а оттуда в замок, где разыграли небольшую комедию в масках. После ужина двор осветили факелами и, горожане, разбившись на две группы, разыграли сражение с пиками, шпагами и аркебузами. На следующий день произошли бои с быками, а на реке инсценировали морскую битву, кидаясь друг в друга апельсинами.

После того, как Елизавета покинула Туделу, Филипп II внезапно прислал письмо герцогу Инфантадо и кардиналу Мендосе, в котором говорилось, что прибытие королевы в Гвадалахару следует задержать на один день из-за того, что государственные дела не позволяют ему встретиться там с супругой в назначенный срок. Таким образом, королева добралась до Хиты, последнего пункта назначения перед Гвадалахарой, только в пятницу 2 февраля 1560 года.

Из пригорода Гвадалахары юная королева могла видеть высокие зубчатые стены, окружавшие вотчину герцога Инфантадо, над которыми возвышался дворец Мендоса, где остановился Филипп II со своим двором. Вечером всё осветилось иллюминацией с изображением девизов и гербов Испании, Франции и дома Мендоса. Субботу Елизавета провела в Хите. Король, связанный жёстким церемониалом, не пытался раньше времени увидеть свою невесту. Он решил отпраздновать свою свадьбу в Гвадалахаре из признательности за преданность дому Мендоса. Казалось символичным, что герцог Инфантадо, в чьём дворце когда-то гостеприимно встретили Франциска I, пленённого испанцами под Павией, первым приветствовал внучку этого монарха на испанской земле. В предместье были возведены просторные павильоны, увенчанные флагами с королевским гербом, львами и девизом дома Мендоса, где стояли столы с закусками и с изысканным вином для свиты королевы. Неподалёку от городских ворот на пространстве, защищённом возвышенностью, где росла небольшая роща вечнозелёных дубов, вознёсся балдахин, под которым Елизавета должна была выслушать приветственную речь отцов города. Чтобы сделать приятное королеве, на ветвях деревьев повесили множество клеток с певчими птицами: соловьями и коноплянками, а внизу среди травы привязали оленей, кроликов, зайцев и фазанов, вызывавших восхищение у прохожих.