В отряде я заметил и женщин, по большей части они выглядели усталыми и потрепанными, но некоторые были вооружены и казались столь же опасными, как и мужчины. Другие устроили бесстыдное шествие в награбленных атласных одеждах, на пальцах поблескивали кольца с самоцветами, словно они указывали на готовность женщин продать свое тело за будущую добычу.
Но больше всего меня удивила пара монахов в грязных сутанах, чьи тонзуры успели зарасти. Они не носили оружия, но выглядели такими же отбросами, как и остальные.
Что же до добычи, ее привезли на лошадях вместе с Гриббинсом – ему отказали ноги, и его попросту швырнули поперек седла.
Мешки вместе с Гриббинсом свалили в одну кучу, потом двое разбойников подняли его на ноги и поставили рядом с остальными пленниками. Когда с его головы сорвали мешок, он заморгал, глядя по сторонам мутными голубыми глазами, казалось, не понимая, куда попал. Из носа у него шла кровь, под глазом наливался синяк.
Из всех пленников пострадал только Гриббинс. Возможно, только он и оказал сопротивление: никто из крепких лакеев, чья работа состояла в том, чтобы нас защищать, не получил никаких ранений.
Под руководством высокого узкоплечего мужчины багаж вскрыли и осмотрели. Придворные одежды лорда Уттербака, сшитые из бархата и шелка ярких расцветок, вызвали веселые комментарии и смех.
Его кошелек и мешочек с серебром опустошили в большую деревянную чашу, принесенную специально для этой цели, как и кошельки Гриббинса, мой собственный и всех остальных. В чашу добавили кольца, снятые с Уттербака и Гриббинса.
Я не жалел об утраченной одежде, ведь я сам присвоил ее в брошенном доме в Этельбайте, чтобы заменить ту, что сгорела во время пожара, и вот она снова попала в руки грабителей. Однако я поморщился, когда высокий разбойник распутал шпагат, которым я перевязал шкатулку, найденную среди развалин отцовского дома. Мужчина посмотрел на шкатулку, вытащил золотую цепь ольдермена, принадлежавшую моему отцу, и поднял повыше, чтобы вся толпа смогла ее разглядеть.
– Смотрите! – крикнул он. – Среди нас крупное официальное лицо! Давайте должным образом поприветствуем вассала короля! – Толпа радостно взревела.
Я не удержался и бросил взгляд на Гриббинса, не сводившего глаз с цепи. Взгляд аптекаря снова стал осмысленным, как будто он начал что-то понимать. Гриббинс посмотрел на меня, затем перевел взгляд на цепь и снова на меня.
– Ты лжец, сэр! – прошипел он. – Ты заверил меня, что цепь пропала! Ты лжец и вор!
Я собрался спросить, не следует ли ему тревожиться о других вещах, но один из разбойников, решивший, что Гриббинс высказался по его поводу, ударил аптекаря по голове, и тот упал на четвереньки.
Слушая стоны несчастного, я решил держать язык за зубами.
Высокий грабитель продолжал рыться в моей сумке и вскоре наткнулся на две книги, которые я взял с собой в путешествие, открыл одну из них и посмотрел на заголовок.
– Кориниус? – сказал он. – «Сатиры…» – сильная вещь! – Хотя он был экои, разбойник хорошо владел языком людей. Он засунул первую книгу в карман и открыл другую. – Маллио! – Его голос исполнился презрения. – Разве ты не знаешь, что перевод Делварда лучше, чем Роулингса, который едва ли знал, чем отличается урезанная собственность от движимого имущества? – Он посмотрел на пленников. – Ты станешь тупоумным, мерзким адвокатом, если рассчитываешь на перевод Роулингса! – Он швырнул книгу в общую кучу и продолжил разбирать багаж, пока не обнаружил золотую цепь Гриббинса, лежавшую в дорожном сундуке аптекаря.
– Еще один член магистрата! – вскричал он. – Следует ли нам склониться перед их величием? Следует ли дрожать от ужаса перед представителями общественного порядка? Несомненно, безделушки, украшающие карету, говорят про их высокое положение!
Большую карету, забрав из нее всю добычу и убедившись, что орнамент из золотых листьев всего лишь краска, столкнули в реку. Когда я бросил на нее последний взгляд, она плыла на боку, и течение уносило ее прочь.
«Она может увидеть Селфорд раньше, чем любой из нас», – подумалось мне.
Любопытно, что не принадлежавших посольству лошадей отпустили на свободу – мы получили их на последнем почтовом постоялом дворе, и отвечал за них форейтор. Я решил, что хозяева гостиниц платили разбойникам, чтобы не терять постоянно своих лошадей, – возможно, даже предупреждали разбойников загодя о появлении на дороге богатых путешественников.
Вождь разбойников закончил рыться в багаже, поднялся по лестнице, ведущей в верхнюю часть форта, и встал перед пленниками. Он был высоким и худым, одет в ярко-зеленый камзол и короткие штаны, желтые лосины и сапоги выше колен – я решил, что все это он отобрал у других путников. В темной заостренной бородке пробивалась седина, длинные волосы спадали на спину. Плащ, серый, точно вялый утренний свет в горах, окутывал лодыжки, наряд завершала шляпа с высокой тульей. Он повернулся к пленникам.
– Лорды, члены магистрата и тому подобные болваны! – Он заговорил с рокочущими модуляциями северного Форнланда. – Я сэр Бэзил из Хью. – Свои слова он произнес с акульей усмешкой, и я вспомнил, что действительно о нем слышал, впрочем, я знал лишь, что он знаменитый разбойник.
Медленным театральным жестом сэр Бэзил завел руку за спину и вытащил оттуда длинный кинжал с прямым лезвием и железной рукоятью в форме желудя.
– Это мой кинжал! – сказал он всем нам. – Он находится в моей семье вот уже две сотни лет, его выковали темные чародеи Ночного братства Амбрус Эквитус. Двенадцать некромантов молились над железом в течение двенадцати ночей, двенадцать девственниц замуровали живьем, чтобы гарантировать чистоту стали, и двенадцать пленников принесли в жертву, чтобы собрать кровь для закалки клинка.
Он медленно провел кинжалом над головой, словно перерезал горло невидимому великану.
– Из-за того что кинжал создан Ночным братством, он предназначен для ритуальных жертвоприношений развращенных негодяев и волшебников-убийц, а потому алчет крови. – Сэр Бэзил громко рассмеялся, и его взгляд поочередно остановился на каждом из пленников. – Мне с огромным трудом удается удерживать клинок, чтобы не дать ему вонзиться в ваши печени! Вот почему, – он снова взмахнул кинжалом, – мне потребуется ваша помощь, чтобы его остановить. Вы должны мне помочь, чтобы уцелеть! А лучший способ, – и вновь на его губах появилась акулья усмешка, – это убедить вашу родню заплатить за вас щедрый выкуп! Лучший и единственный способ помешать ритуальному оружию испить вашей крови.
Усмешка осталась, хотя кинжал вернулся в скрытые от глаз ножны.
– Сначала я буду говорить с лордом Двойная Спина, или как там тебя зовут. Подойди ко мне, юный сэр.
Уттербак не пошевелился.
– Я бы предпочел, чтобы мне развязали руки, – сказал он. – Вам не следует меня опасаться, ваши люди уже убедились, что я безоружен.
Разбойник сделал вид, что его удивили и позабавили слова Уттербака, затем снял шляпу и отвесил ему низкий поклон.
– Я боюсь, у меня недостаточно мужества, чтобы без трепета посмотреть в лицо Невооруженной Кривой Спины, или как там звучит твой титул. – Он встал и улыбнулся. – Однако я призову остатки храбрости, все еще оставшейся от моего подпорченного рыцарства, и осмелюсь встретиться с тобой лицом к лицу, даже если меня будет сотрясать дрожь. – Он сделал широкий жест. – Развяжите его. Развяжите всех!
Веревки на руках Уттербака разрезали, и он некоторое время стоял, глядя на свои распухшие руки, приобретшие пурпурный оттенок и ставшие совершенно бесполезными, потом поднялся по лестнице на второй этаж, где возле древнего резного камина находился стол и несколько стульев. Разбойник и его пленник сели и, как мне показалось, начали вполне цивилизованный разговор.
Между тем мои путы также упали на землю, и я посмотрел на руки, такие же распухшие и бесполезные, как у лорда Уттербака. Сначала онемение никуда не уходило, но, по мере того как кровь снова потекла по жилам, я ощутил острую боль. Я твердо решил не становиться объектом насмешек, сдержал стоны и не стал корчиться из-за своих несчастных рук – я стоял, сжав ладони перед собой и сморгнув навернувшиеся слезы.
