- Что-за тяжёлые времена. И откуда ты знаешь?

- Пап, я тебе не могу сказать, откуда я знаю. Просто прошу тебя отнестись к моим словам серьёзно.

- Так что за тяжёлые времена?

- Пап, очень скоро всё перевернётся с ног на голову. Всё во что ты всю жизнь верил, и считал незыблемой истиной, окажется никому не нужно. Так будет не только с тобой. Вся страна потеряет ориентиры, все люди потеряют опору и почву под ногами. Это будет очень внезапно и неожиданно. И очень многие не найдут себя в изменившемся мире. И я очень хочу, чтоб вы были к этому готовы.

- Да что случится-то? Война?

- Да что вы вцепились в эту войну? Не будет войны. Вернее, будет, но совсем не та, которую вы ждёте.

- Кто это – мы?

- Да вы все. Старшее поколение. Я понимаю, у вас тяжёлое наследие и генетическая память. Но наши противники прекрасно понимают, что поработить нас в прямом противостоянии им не удастся. Поэтому применят другое оружие.

- Это какое-такое другое? – я видел, что отец не относится к моим словам серьёзно, уже начал ёрничать.

- Психологическое, пап.

- Ой! Уже боюсь!

- Пап, я не знаю, как до тебя донести мои слова, но пожалуйста, прекрати бухать каждый день. На тебя мама уже надеяться перестала. Ты не идёшь на контакт, не хочешь ничего ни от кого слышать. А когда им понадобится твоё плечо, ты не сможешь им его подставить. Просто, потому что будешь валяться пьяный. Слышишь…

- Ты мне тут не указывай, сопляк! Я жизнь прожил, и кое-что видел, в отличие от тебя! Будешь ты меня тут жизни учить! Щенок! – отец встал и вышел из комнаты. Ну, я должен был попытаться. Ладно, не получилось, так не получилось. Что там у меня по отъезду? Вещи все, что планировал - закуплены. Денег осталось – чуть. Ладно, главное, чтоб на дорогу хватило. У родителей всё равно нет. На следующей неделе надо выписываться. Это процесс не быстрый. Где-бы ещё денег взять, хоть рублей пятьдесят? Вагоны что-ли разгружать пойти? А может лучше на рынок? На овощной. Там тоже грузчики нужны. Надо съездить потолкаться, поузнавать. Так, что у нас время? Пол-одиннадцатого. Нормально, ещё успею. Я надел старые потрёпанные шмотки, взял денег на перекусить, и поехал в центр. По дороге пришла в голову ещё одна дельная мысль. Надо телеграмму дать на предприятие, чтобы встретили. Так проще будет, не с чемоданами таскаться. Ладно, сейчас всё равно вызова с собой нет, а адрес я наизусть не помню. Завтра сделаю.

Не занимался я этим никогда. И в прошлой жизни тоже. Не знаю, к кому подходить. Пошёл по рядам спрашивать, не нужна ли кому-нибудь помощь. Мне показали на администрацию рынка, мол все вопросы решаются там. Пошёл в администрацию. У кого спрашивать – непонятно.

- Ты работу ищешь? – спросил меня кто-то со спины.

- Ищу, - я повернулся. Передо мной стоял сухой жилистый мужик в непромокаемом фартуке.

- Ну, пойдём, раз ищешь.

- Вы сначала скажите, что-за работа и сколько платят.

- Я – мясник. Работа – фуру разгрузить с тушами. Плачу пятьдесят рублей за полную разгрузку. По рукам?

- Я один что-ли разгружать буду? – спросил я. Я знаю, что такое – туши ворочать. Работа нифига не лёгкая. Тем более в одинокого, - и большая-ли фура?

- Нет, там ещё один желающий есть. А фура – пятьдесят туш.

- Не. Мало. Не пойду.

- А за сколько пойдёшь?

Я не знаю никаких расценок. Но это рынок. Можно торговаться. В итоге, наверняка к нужной цене и придём.

- Двести пятьдесят за разгрузку фуры на двоих, сказал я свою цену.

- Ну, ты завернул! – сказал мясник, но по лицу видно, что удивился не сильно, - сто, и ни копейки больше.

- Там туши или полутушки?

- Туши. Свиные. И бараньи.

- Ладно, двести.

- Нет, двести – много. Не хочешь – не иди.

- Не пойду.

- Ладно, кого-нибудь ещё найду, - он сделал вид, что уходит. Я молчал. У дверей он остановился:

- Последнее слово – сто пятьдесят.

- Сто восемьдесят.

- Ладно, уговорил.

К мясному отделу задом была пришвартована длинная фура - рефрижератор. Внутри на крюках висели туши. Их все надо было перетащить в холодильник мясного отдела, и тоже развесить на крюки. Простой фуры стоит дорого, поэтому мясник и согласился. Ему выгодней сейчас отдать деньги за разгрузку, чем потом платить и за разгрузку, и за простой. Там-же мотался ещё один мужичок. С виду маленький и согбенный, но я знал, что вот такие обычно и тянут всю работу, когда с виду здоровые бугаи сдыхают через час. Мясник выдал нам крюки и тележку, и мы начали. Тридцать свиных туш были самыми тяжёлыми. На них мы потратили три часа. Двадцать бараньих перетаскали быстро. На всё про всё ушло часов около пяти. Я уже предчувствовал, как получу деньги и мне хватит на всё, и работать больше не придётся, когда из коридора к нам вышел Андрей Витальевич.

- Вот-так встреча! И что мы здесь делаем? Нетрудовые доходы получаем?

- И вам не хворать, Андрей Витальевич, - ответил я, - что-ж не трудовые-то, вон, машину разгрузили. Пятьдесят туш.

- Ну, пошли, раз разгрузили, будем разбираться.

- Сейчас деньги получу, и пойдём, Андрей Витальевич, - сказал я, предчувствуя, что у меня проблема и денег мне не видать. Мужичок, как бы невзначай отодвигался от нас всё дальше и дальше, приближаясь к углу и стремясь исчезнуть за ним.

- Нехрен ждать, - Андрей Витальевич вдруг сделался злым и колючим, - пшёл вперёд, я сказал!

- Андрей Витальевич, у вас ко мне какая-то личная неприязнь? – спросил я. Мужичок уже слинял.

- Иди, сказал!

- Вы меня в чём-то обвиняете?

- В отделе разберёмся!

- Ладно, пойдём, - сказал я.

Мы вышли из мясного отдела, сразу на улицу, через служебный вход. У тротуара стоял жёлтый ментовский жигуль с водителем. Меня усадили на заднее сидение, Андрей Витальевич сел на переднее и мы поехали. Ехали мы в сторону того района, где жила Света с отцом. «Странно, это-же не его участок», - думал я. «Скорей всего он в сговоре с мясником, а возможно, не только с мясником. Мы разгружаем машину, мясник, видя, что работа заканчивается, звонит ему, и он за мзду малую, оставляет работников без оплаты. Забирает в участок, там их пугают всеми карами небесными, работнички соглашаются с любой фигнёй, лишь бы свалить из участка. На этом он имеет вряд ли много, но курочка по зёрнышку клюёт. Сейчас не девяностые. Вот в девяностые он будет крышевать бандосов во всю широту души. Ладно, разберёмся.»

Меня привезли в отдел и запихнули в обезьянник. «Понятно, чтоб пришёл в нужное душевное состояние. Сейчас пять часов доходит, рабочее время кончается, вряд ли будут мариновать долго. Посмотрим». Я уселся на скамейку. В обезьяннике, на удивление, никого не было. Блин, жалко, смартфонов нет сейчас. Сидел-бы да книжки читал.

В полшестого на меня соизволили обратить внимание. К решётке подошёл какой-то лейтенант:

- Ты кто? – тон наглый, хозяйственный.

- Конь в пальто.

- Что-о?! Ну-ка встал!

- А-то что?

- Ну пи%дец тебе! В допросную его!

К обезьяннику подбежали двое подручных, открыли дверь, выволокли меня и потащили к какой-то двери, запихнули внутрь. Внутри стоял стол и стул посреди комнаты. Меня усадили на этот стул, придавив руками на плечи.

- Ты кто такой?! – заорал на меня летёха брызжа слюной.

- Это вы – кто такой? Представьтесь пожалуйста и поясните мне основания для моего задержания и допроса. И не надо брызгать… БАЦ! – это он влепил мне затрещину.

- Умничать будешь?! – снова заорал летёха.

- Буду, - я потрогал языком левую щёку, - обязательно буду.

- Ну-ка вы, двое, объясните клиенту, как надо разговаривать с представителями власти.

Руки с моих плеч убрались, но оба появились в поле моего зрения. Один поднял меня за грудки, второй сразу ударил кулаком в живот. Ударил, надо сказать, так-себе. Мне на тренировках и сильней прилетало. Увидев, что я удар выдержал, он размахнулся и ударил сильней. Это было уже чувствительней, но удар я держать привык. Тот, что держал меня за грудки, видя такое дело, отпустил одну руку и тоже ударил меня в живот.