Его забрали. Мы много лет дружили, водой не разольешь, жили в одной халупе, всегда держались вместе — до той единственной ночи, последней военной. Потом Даниэль вернулся в деревню с Гомоллой, то ли на следующий день, то ли через день, в парне появилось что-то странное, не от мира сего, мне пришлось его защищать, и я не раз защищал, как младшего брата, всегда защищал, пока Друскат вдруг не начал хорохориться, да как!

Прямо не узнать мужика, с тех пор как вернулся из районной партшколы. В глазах эдакий фанатизм, как у того монаха, в старину, в Италии — в Вероне, что ли? Нет, то, верно, была Флоренция. Такой вот взгляд, по моему разумению, был у того монаха, Савонаролы[4]. Да, Савонарола... взбунтовался против власть имущих и был очень популярен среди простого люда, пока не велел на рыночной площади во Флоренции сжигать все, что возбуждает чувственность, — и прекрасные картины, и дешевку, и прочее... Все должны были каяться и предаваться скорби, но никогда ничего не получается, если у людей хотят отнять удовольствие от жизни, да... вот почему Савонаролу и сожгли, я читал.

Тогда на озере Даниэль при всех объявил, что я‑де вреден обществу. Прямо изрыгая лозунги: мы-де в Хорбеке живем за чужой счет, тысяча таких, как я, способна-де развалить социализм... ой, парень, ну и повеселились же мы, от удовольствия себя по ляжкам хлопали, просто-напросто обсмеяли его. Ну ладно, без драки тоже не обошлось, я, кажись, то ли бутылку уговорил, то ли две, и Даниэль оказался сильнее — единственный раз, — но кому придет в голову, что я из-за этого на него донес, кому, Хильдхен?

Думаешь, Ане? Из-за скандала здесь, в доме? Из-за того, что я сказал: «Я могу тебя уничтожить»?

Случилось это прошлым летом.

Звонок из райкома: завтра Штефану нужно явиться в Совет округа.

«Завтра? Не могу!»

У него же своя работа есть, он ее четко планирует и, между прочим, привык выполнять свои планы.

«Товарищ, ты обязан. Дело весьма важное. Большая честь для Хорбека, для всего Веранского района. К нам едет делегация — генерал Войска Польского, — хочет ознакомиться с развитием сельского хозяйства. Мы его нацелили на Хорбек».

«Ага».

Это другое дело, хотят осмотреть его образцовую деревню? Что ж, пожалуйста.

«Значит, будешь наверняка? Речь пойдет об организации встречи, о программе и так далее. Понимаешь?»

«Разумеется».

За десять лет с шестидесятого года у них в кооперативе многое переменилось к лучшему, пусть полюбуются: по крайней мере уже лет пять Хорбек самый передовой кооператив в районе. Пусть генерал приезжает, у нас найдется, чем его удивить. Будут журналисты, может, кто-нибудь с радио, фотографы, как водится. Тиснут фото в газету, статью, а крупица того почета, который выпадет округу или району, глядишь, достанется и Хорбеку. И ему, может, малость перепадет. Кстати, на фотографиях он получается недурно, есть на что посмотреть, фигура, что ни говори. А известная личность всегда добьется большего, взять хотя бы вопрос о запчастях.

Все собрались за столом в окружном исполкоме — современное здание у дороги, сплошь стекло, сталь и бетон, над входом подобие козырька из ярких эмалированных пластин, у въезда — фонтаны, клумбы с розами... Растет центр округа.

Итак, собрались в конференц-зале, сам Штефан и еще кое-кто. Программу им уже сообщили. Наконец Гроссман, чистенький и аккуратный молодой человек, начальник бюро секретариата — таково было точное название должности, — обвел взглядом присутствующих:

«Есть еще вопросы, товарищи?»

«Да», — Штефан поднял руку.

У него есть вопрос, точнее, предложение.

«Пожалуйста».

«Так вот, товарищи. Польскому генералу надо кое-что показать, и нам есть что показать. План у вас превосходный. Мы в Хорбеке готовы, нам к официальному визиту особо готовиться незачем, в нашей деревне порядок и на буднях в почете. И все же одно меня огорчает, товарищи. Позвольте мне быть совершенно откровенным...»

«Да, прошу вас!..»

Штефан встал и подошел к карте округа, которая закрывала всю стену комнаты.

«Автомобильный кортеж, — начал он, показывая по карте, — должен, стало быть, проехать из Верана в Хорбек по деревням. И как назло, именно здесь имеется парочка «достопримечательностей»: развалюхи-сараи и все такое, съехавшие набекрень соломенные крыши с поломанными стропилами, неухоженные поля у шоссе — позор! Критиковать я никого не собираюсь, просто констатирую: впечатления мы этим не произведем.

Зато с другой стороны, друзья, мы можем продемонстрировать совершенно исключительное — красоту озера Рюмицзее, изумительный прибрежный пейзаж, и на деревни посмотреть приятно, — издалека. Стало быть, делегация могла бы добраться из Верана в Хорбек пароходом, на борту — небольшой оркестр, приятная музыка, или без музыки, как хотите, это всего лишь предложение». — Он слегка развел руками, как бы говоря: решайте, мол, сами, — и скромненько сел на место.

А начальник бюро наверняка подумал: у этого Штефана всегда есть идеи, надо взять его на заметку, перспективный кадр, прежде-то он, правда, как говорят, не стоял в списке передовиков, но ведь то-то и оно — растет человек!

Предложение встретили с энтузиазмом. Итак, дело решенное. Подвоха никто не предполагал.

За три дня до приезда делегации, после обеда, у Штефана затарахтел телефон: начальник бюро требовал председателя. Макс возбужденно замахал рукой, прошипел жене, чтобы та побыстрее утихомирила телевизор, потом спокойно ответил:

«Слушаю».

Тут Штефан узнал, каких трудов стоило изменить маршрут поездки и пробить его предложение. Теперь все наконец улажено.

«Так вот, — восторженно кричал на своем конце провода начальник бюро, — программа утверждена. В четверг, ровно в одиннадцать, делегация сойдет на берег».

«Едва ли, товарищ», — сказал Макс.

«То есть как?»

«Я же ясно сказал, что прежде нужно согласовать кое-какие детали...»

Ни слова он не говорил.

«Да разве я не упомянул про сходни... В позапрошлом году, помнишь, страшный был ледоход, их и затопило, сходни-то».

Человек на том конце провода онемел и лишь через несколько секунд сумел выдавить:

«Минуточку, минуточку, давай-ка по порядку. Значит, в Хорбеке нельзя пристать к берегу?»

«Совершенно верно, товарищ», — грустно подтвердил Штефан.

Собеседник, к сожалению, не мог видеть, как Макс состроил глазки и послал телефонной трубке поцелуйчик. Уложил его на обе лопатки, этого воображалу, вечно он из себя чуть не шефа окружного исполкома корчит. Пусть-ка теперь покажет, умеет он действовать или нет.

«Что же теперь будет?» — уныло спросили на другом конце линии.

Макс Штефан молчал, отлично представляя, что за мысли бродили у того в голове: делать нечего, придется подъехать к начальству и признаться, что в протоколе, мол, ошибка, кое-что проглядели, к сожалению, программа неправильная — и это за три дня до приезда делегации... Нет, не пароход из Верана, а договор с «Белым флотом»... переиграть, значит, но как? Может, ансамбль народного танца? Да нет, культурные мероприятия только на второй день...

«Слушай-ка, — сказал Макс, прижимая трубку щекой к плечу и закуривая; разговор затянется, потому что он, Макс, выступит сейчас в роли спасителя. — Мой мальчик, все не так уж страшно, — продолжал он. — Слушай меня внимательно».

Значит, так: материал для сходней и все прочее давно готово, частью уже лежит на лесопилке. Дерево, балки, доски в кооперативе всегда положено иметь про запас. Но к несчастью, лесничество наложило арест... Согласен, во время рубки леса позволил себе чуточку посамовольничать, но тем не менее в целом все это бюрократические перегибы лесничества — иначе не назовешь.

«Ты слушаешь?»

Тот слушал.

«Итак, первое: ты снимаешь арест — звонок на лесопилку, звонок главному лесничему в Зезенберг, еще нынче вечером успеешь, объяснишь исключительность ситуации, объяснишь чрезвычайное положение... Да я пошутил! Делай как хочешь, ты же умный парень. Второе: нашей армии определенно не захочется, чтобы мы опозорились перед польским генералом, поэтому завтра — понимаешь? — прямо завтра с утречка... для армии это мелочь, командовать им не привыкать... Ты слушаешь?»