Мы с Иреной взялись за тачку и двинулись по дороге в деревню, путь нам освещала луна. Ида, волоча на себе свою шубу, засеменила рядом и, чтобы развлечь нас, стала болтать о том о сем, например, что тафта, которую Анна употребила на праздничное платье, не считается дорогой тканью, что она, Ида, предпочитает шелк, что шелк, мол, холодит, да и сам по себе элегантен, но зимой, конечно, шерсть всегда лучше всего.

«Ах мы бедняжки, — сказала она, как обычно, без всякого перехода, — трое в холодной ночи. Святое семейство в бегах».

И она принялась муфтой вытирать глаза.

В этот момент нам действительно показалось, что нас кто-то преследует: позади слышался топот лошадиных копыт, громыханье колес, пощелкиванье кнута. Повозка все приближалась и наконец лихо выскочила на деревенскую площадь. Мы отпрянули в сторону, тень церковной стены прикрывала нас, однако сами мы могли видеть, как повозка замедлила ход и через освещенную лунным светом площадь подкатила к дому Крюгера. Никто и не думал нас преследовать, просто Макс Штефан привез невесту домой. Когда он переносил ее через порог, она смеялась, она умела чудесно смеяться.

Мы пристально смотрели на освещенные окна дома.

«У Макса после земельной реформы осталось пять гектаров, не так ли, Даниэль?» — шепотом спросила Ида.

«Да».

Ида печально кивнула головой и затем сказала:

«А теперь женитьба принесла ему еще двадцать гектаров, лошадей и коров да прекрасный дом. Повезло ему, сел на готовое гнездо. Я от всей души рада за него. — И, тихонько вздохнув, она добавила: — Неприятный человек».

6. В то время нас называли «горе-кооператорами», и все-таки мы утверждали прогресс, ушли-таки вперед по сравнению с крюгерами и прочими хорбекскими единоличниками.

Понадобилось какое-то время, прежде чем мы сумели доказать это, прежде чем у нас, как говорится, тоже завелись деньжата. Гордые сознанием своей власти, мы разместили контору кооператива в Хорбекском замке. Но нашей основной материальной базой была заброшенная усадьба одного зажиточного крестьянина: бывшие владельцы буквально опустошили ее, они обратили все в деньги, даже государственное зерно, и в одну прекрасную ночь со всеми пожитками удрали на Запад. К нам перешли жалкие остатки их имущества, запущенные поля, голые стены усадьбы да целый груз забот.

В ночь свадьбы Штефана, когда мы вступили во двор кооперативной усадьбы, над остроконечной крышей сарая стояла луна и бледные звезды. В их свете каждый предмет резко выделялся на фоне другого, даже чересчур резко. Только теперь мы оценили истинные размеры разрушения: сползшие соломенные крыши, повалившиеся заборы, разбитые стекла окон, покосившиеся двери. У нас было такое чувство, будто мы попали посреди ночи на какой-то населенный призраками двор и табличка с надписью «Светлое будущее» была прибита над входом специально, чтобы посмеяться над нами.

«Вот и пришли».

Я повернул ключ в замке, толкнул дверь, и на нас глянула зияющая тьма коридора.

«Последняя дверь налево, Ида».

Она не решалась войти в дом первая: ей, мол, очень страшно. Тогда вперед пошел я, волоча свой сундучок по темному коридору. Дверь в свою комнату я открыл ногой, замок давным-давно кто-то украл. Я поднял руку к выключателю, и в комнате вспыхнул яркий свет.

«Прошу!

Женщины робко, как бы с благоговением, вошли в комнату. Она была довольно внушительных размеров, но скудно обставлена, и из-за этого казалась, пожалуй, еще более неуютной и холодной, чем на самом деле. С потолка свисала электрическая лампочка, освещавшая мою нехитрую обстановку: кровать с причудливо выточенными ножками и набалдашниками, стол, стул и шкаф, который с одной стороны стоял на кирпичах. Все это имущество мне удалось добыть за смехотворную цену. Ирена с удивлением осматривала жилье и все глубже куталась в свою шаль, словно ей было холодно. Фройляйн Ида, любившая патетические жесты, разглядывала комнату с полувоздетой рукой, будто она находилась в роскошном зале дворца. Онемев от восторга, она наконец растерянно опустилась на стул. Ирена с улыбкой сбросила шерстяной платок и принялась убирать в шкаф мои вещи.

«Ах, господи! — озабоченно воскликнула Ида, — уж лучше бы ты остался у Анны, Даниэль».

«Здесь теперь моя работа и мой дом, — сказал я. — Постойте, сейчас будет уютнее».

Я притащил два сломанных стула и ногами растоптал их у печки на мелкие деревяшки.

Ирена оттеснила меня в сторону, присела на корточки и ловко развела огонь. Вот уже запрыгали потрескивая языки пламени, сейчас мы согреемся.

«Вы написали над входом «Светлое будущее», — грустно произнесла Ида, — а не лучше ли написать что-нибудь другое?»

«Что?»

«Например: вера, надежда, любовь».

Я презрительно рассмеялся, однако Ида упрямо возразила:

«Человек должен верить в бога, иначе он здесь может пасть духом».

Ирена не сказала ни слова, она все еще сидела у печки. Я присел рядом с ней, и мы стали отогревать окоченевшие пальцы. Немного погодя я сказал:

«Помнишь, ты говорила, что все бросишь и пойдешь за мной?»

Она молча кивнула.

«Видишь, как я живу?»

«Я останусь с тобой», — сказала она.

Мы хотели поцеловаться, но на корточках это было неудобно, тогда мы крепко взялись за руки и помогли друг другу встать.

Мне так хотелось побыть наедине с любимой, мое лицо уже тонуло в ее волосах.

«Ида, — с намеком в голосе сказал я, — сегодня ночью Друскат с Иреной играют свадьбу».

«Как хорошо, что я стащила вино!» — радостно воскликнула старушка.

Она не поняла, что ей тонко намекнули: спокойной, мол, ночи, напротив, она почувствовала себя приглашенной, проворно сбросила шубу и начала приготовления к празднеству. Расщипав курицу на подходящие кусочки и изящно разложив их на салфетке, она до тех пор металась по комнате в непонятных поисках, пока не обнаружила пустые баночки из-под горчицы.

«Вот бокалы».

Потом она откупорила бутылку и позвала нас. Я прилепил к столу два свечных огарка, выключил беспощадно яркую лампочку, и комната сразу стала уютнее. Мы с Иреной сели рядышком на свое брачное ложе и чокнулись с фройляйн Идой.

За мерцающими свечами мы видели, как по ее старческому лицу текут слезы. Быть может, ее тронуло зрелище нашей бедности, а может быть, она завидовала нашему счастью. Она залпом осушила свой стакан и подала мне, чтобы я снова его наполнил.

«Я всегда находилась в тени из-за Анны, — сказала она, — всю жизнь. И мужчин она у меня всегда отбивала, а ведь я намного приятнее ее, сами видите. Если бы ко мне пришел красивый мужчина, я пошла бы за ним на край света, по крайней мере до Нойштрелица. Но он так и не пришел».

Она вздохнула и проникновенно заглянула мне в глаза, не слишком по-матерински, как мне показалось.

«Но этот принадлежит мне». — Ирена встала и, смеясь, потянула меня с кровати.

«Да, — серьезно сказала Ида, — я ведь тоже рада, что ты решила остаться с Даниэлем, так Анне и надо, пусть наконец поймет, что́ я для нее значу».

Ирена подвела меня к окну. Там в саду стояла яблоня, большая и старая, ее голые черные ветви, словно скрюченные руки, вытянулись на фоне светлой стены сарая. Вид был мрачный. Я испугался, что эта зловещая картина расстроит Ирену, и обнял ее. Она слегка улыбнулась.

«Дома у нас тоже был садик и такая же яблоня».

«Дарю тебе эту яблоню на свадьбу».

Она не восприняла это как шутку и сказала:

«Скоро она зацветет перед нашим окном, летом мы сможем сидеть в тени».

«Иногда, после обеда по воскресеньям», — заметил я.

«Интересно, будут на ней осенью яблоки?»

Я пожал плечами.

«Послушай, — сказал я, — не знаю, сколько времени понадобится, чтобы привести в порядок наш дом, привести в порядок кооператив, поля, но твой маленький сад, я тебе это обещаю, я приведу в порядок к весне».

Мы оглянулись на Иду, нам хотелось остаться одним — фройляйн сидела, подперев щеки руками, и смотрела на нас.