Харченко невесело усмехнулся.
— Зачем ты это делаешь, Зоя? И куда ты уедешь от меня? Ведь ты знаешь…
— Что я знаю?
— Никуда ты от меня не уедешь. Никуда! Я всюду найду тебя. Что мне без тебя? Нигде ты от меня не укроешься. Я все брошу, но мы будем вместе. Не уезжай, Зоя!..
— Что теперь говорить об этом, — вырвалось признание у девушки. — Поздно, поздно…
Она замолчала и быстро пошла к поселку. Харченко двинулся за ней. Зоя резко остановилась.
— Я сказала: одна.
Харченко стоял в темноте и слушал, как стихает скрип песка под быстрыми шагами девушки.
Утром на пирсе Василий Иванович увидел Харченко на том самом месте, на котором стояла в туманное утро Зоя. Харченко стоял широко расставив ноги, в брезентовой замасленной куртке моториста, потертой кожаной фуражке, и смотрел вслед уходящему катеру «Быстрый».
Группа Сережи Старовойтова выехала на Тюлений камень. С ними была и Зоя, отложившая свой переезд до окончания этой срочной работы.
Харченко мрачно поздоровался с Черкашиным.
— Моторная лодка готова, — глухо доложил он.
— Запускайте! — и Черкашин прыгнул в лодку.
Весь день новый моторист был угрюм и молчалив. Но Черкашин и не вызывал его на разговоры.
Домой они возвращались в темноте вдоль берега. Далеко в море белели ночные рыбачьи огни и где-то среди воды дрожал красноватый свет большого костра. Черкашин долго смотрел на него.
— Где это? — спросил он. — Неужели Тюлений?
— Там, — подтвердил Харченко. — Наверное, ребята решили заночевать. Торопятся с работой управиться.
Перед глазами Василия Ивановича встал угрюмый черный остров, лишенный зелени, выгнувшийся горбом, отделенный от берега широким проливом, открытый всем ветрам. С жалобными криками носятся над островом потревоженные чайки.
— Нескладно у вас, Харченко, получилось, — сказал Черкашин.
Моторист поднял голову.
— В обиде на меня? — прямо спросил Черкашин.
— Что заслужил — то и получил, — уклончиво ответил Харченко.
— Это еще все исправимо. А вот вы хорошего человека обидели — это грех большой.
— Отмолю этот грех… Отойдет Зоя, откипит ее сердце.
— Ой ли, характер ее вы плохо знаете.
— Но и моего вы не знаете.
— По двум поступкам, конечно, судить нельзя. Но оба не из положительных.
— Значит, с катером все кончено?
— Почему? Надо заслужить право на возвращение.
На море посвежело, моторка закачалась на волнах, холодный ветер подул в лицо.
— Капризничает, — заметил Черкашин.
— Тут это частенько бывает, — беспечно сказал Харченко. — То баргузинчик посвистит, то сарма налетит. Летом, как сейчас, ничего, осенние ветры страшны. Волны гремят, как из орудий. Дома дрожат.
Волны становились все круче, и лодка то взлетала, то проваливалась. У пирса Харченко с трудом закрепил лодку: море разбушевалось.
Красный огонь костра на Тюленьем острове виднелся и с берега. На крыльце Черкашин оглянулся и снова посмотрел на этот красноватый огонь на воде. «Молодцы ребята», — тепло подумал он.
Утром Черкашин не узнал Байкала. Сердитые валы кипели на море, волны с шумом перекатывались через береговые валуны, бросая на песок пену. Клочкастые облака мчались по серому небу. Посвистывал ветер, и стало заметно холоднее.
Катера пробивались по волнам и накрепко крепились к пирсу. Рыбацкие лодки плясали на воде и гремели, словно по камням катили пустые бочки.
Алексей Александрович стоял на пирсе и покрасневшими глазами смотрел на море.
— Сарма, — сказал он Черкашину, — наш частый байкальский ветер. Налетает, как разбойник, из-за угла, никогда его не угадаешь. И стихает неожиданно. Видите, как рыбаки торопятся? Но летняя сарма не страшна, часов на пять — шесть ее хватает. Вот осенью — страшно бывает. Плохо приходится тому, кого она в море захватит. Сила другая и сутками дует.
В этот день Черкашин не выехал с Харченко. Все моторные лодки и катера оставались у берега. Крупная волна била о деревянные сваи пирса, добиралась до дощатого настила. Тучи песка летели по улицам поселка, засыпая глаза.
С тревогой весь день Черкашин думал о геодезистах на острове Тюленьем. Если они во-время не выбрались на берег, то трудно приходится им сейчас среди голых камней под ветром.
Вечером Черкашин пришел к Алексею Александровичу.
— Не стихает сарма, — сказал Черкашин.
— К утру уляжется, — успокоил Алексей Александрович.
— У меня на Тюленьем камне люди работают.
Алексей Александрович быстро взглянул на Черкашина.
— Зоя с ними?
— И она там, их трое.
Алексей Александрович покачал головой и, словно успокаивая не только Черкашина, но и себя, повторил:
— Летняя сарма долго не шумит. А ваши ребята, конечно, на берегу у рыбаков.
Алексей Александрович пошел с Черкашиным на пристань. Они молча спустились к берегу, прислушиваясь к свисту ветра и гулу волн. Сегодня озеро было черное, без единого огонька, все рыбаки ночевали на берегу. Возле пирса кипела вода.
— Ветер радует рыбаков, — начал рассказывать Алексей Александрович. — Сарма гонит к нашему берегу рыбу. Послезавтра рыбаки привезут богатый улов.
Несколько человек сидело на бочках, лицом к озеру. Среди них Черкашин увидел Харченко. Моторист поднялся и подошел к ним. Глаза его тревожно блестели.
— Плохо ребятам на Тюленьем, — сказал он.
— Да их там, наверное, нет, — возразил Черкашин. — На моторке можно дойти до Тюленьего?
— И не думайте, — резко предупредил Алексей Александрович. — В такой ветер… Видели наши берега, везде камень. Разобьет о берег.
— Попытаться можно, — возразил Харченко.
— Ты, отчаянная голова, об этом и думать забудь, — рассердился Алексей Александрович. — Кто тебя выпустит?
Ночь Черкашин спал тревожно. Грозно-басовито гудело море, гулко били волны. Тонко звенели стекла, словно в них бросали песок и мелкие камушки: начался дождь.
На рассвете чья-то рука настойчиво и дробно застучала в окно. Черкашин сразу поднялся и распахнул окно. На улице стоял Алексей Александрович в резиновом черном плаще, в порыжелой фуражке, лицо его в слабом свете казалось бледным.
— Они на острове! — крикнул Алексей Александрович. — Пришел рыбак… Их видно с берега.
Через полчаса Черкашин и Алексей Александрович, торопясь, погоняя лошадей, ехали по угрюмой дороге, которая шла лесом вдоль побережья. Несколько лет назад здесь пронесся пожар, кругом стояли и лежали черные, обугленные стволы. Редкий подлесок только начинал закрывать голую, без травинки, желтую землю. Синий кипящий Байкал скрылся. На дороге было тихо, только над вершинами деревьев посвистывал ветер, ломая верхние сучья, да бежали торопливо к морю рваные тучи.
Через пять часов пути они опять увидели Байкал, пологий песчаный берег, черные рыбачьи лодки, словно туши морских зверей на песке, толпу и темный остров, на который накатывались волны. Все дали затянуло дождем.
Кто-то протянул Черкашину бинокль. Он поднес его к глазам, и остров придвинулся. Отчетливо видны стали все три геодезиста, они сидели тесной кучкой на самой высокой точке острова. Над ними носились чайки.
Ветер дул вдоль пролива, поднимая крутые зеленые валы, срывая с гребней пену, и она, как снег, летала над водой. Казалось, что волны вот-вот прокатятся через остров, накроют его с головой и смоют геодезистов.
— Вы правее посмотрите! — встревоженно сказал Алексей Александрович.
Черкашин отнял от глаз бинокль и увидел в проливе лодку. Он опять поднес к глазам бинокль и сквозь туманные стекла узнал гребца — Харченко. Он был в куртке, без фуражки, и волосы намокшими космами спускались на лоб. Он греб сильными рывками, но лодка, казалось, и не двигалась.
— Два раза пытались, — угрюмо сказал кто-то рядом. — На такой волне не удержишься.
— Что делает, что делает, отчаянная голова!.. — с досадой пробормотал Алексей Александрович. — Ведь снесет, не пробьется…
— Застынут и пропадут ребята! — громко сказал кто-то рядом.
