Он шел до тех пор, пока деревья не слились в сплошную темную стену.

На ночь он прикорнул возле сосны. Здесь было несколько суше. Изредка Афанасий Семенович забывался коротким тревожным сном. В минуты забытья перед ним возникали бессвязные картины встреч, разговоров, споров. Он попадал в какие-то опасные положения. Мелькнула мысль, что все это дурной сон, что стоит только собрать всю волю и открыть глаза, как призраки исчезнут, и он увидит себя дома, в спальне.

Открывая глаза, Афанасий Семенович убеждался в другом: тяжелый сон продолжался и наяву. Ему действительно угрожала опасность.

Дождь кончился, но стало очень холодно. Афанасий Семенович вставал, делал три шага вперед и три назад, чтобы согреться. Обессиленный, он опять присаживался, прижимаясь спиной к теплому, как казалось, стволу сосны, вытягивал ноги и закрывал тяжелые веки.

Временами ему слышались близкие голоса людей, стук топора, бренчание сбруи… Он открывал глаза и прислушивался. Нет, ничего! Обман слуха.

А ведь люди где-то близко…

«Температура не менее сорока», — вяло соображал доктор.

Рассвету Афанасий Семенович обрадовался. Тайга молчала, ни одна птица не подала своего голоса. Он встал и медленно двинулся дальше.

Опять вода преградила дорогу. Река далеко вышла из берегов. Между стволами желтела неподвижная вода, поверх которой плавал лесной мусор.

Афанасий Семенович стал медленно обходить новое препятствие.

Так он брел весь день, позволяя себе лишь короткие передышки. Он знал, что должен идти. Если только он остановится и присядет, то вряд ли уже сможет встать и двигаться дальше.

Под вечер Афанасий Семенович снова вышел к реке. Вода попрежнему бурлила и клокотала. На противоположном берегу стоял угрюмый и молчаливый лес. За весь, день доктор никого не встретил, хотя следы людей попадались чуть ли не на каждом шагу. Он не знал, какое расстояние прошел, далеко ли до моста.

Афанасий Семенович присел на корточки и долго смотрел на воду. Он настолько обессилел, что даже не мог держать голову, и она клонилась все ниже и ниже. Афанасию Семеновичу вспомнилась сосна, упавшая в реку. Он хотел одного: прилечь. И он откинулся навзничь, хотя, понимал всю гибельность своего поступка. Земля показалась ему мягкой, теплой и доброй.

…Геологи набрели на лежавшего без сознания у самой воды Афанасия Семеновича. Только через три дня они смогли привезти его в больницу.

Домой из больницы Афанасий Семенович вернулся в средних числах августа. Начало осени на Севере всегда хорошее. Теплый душистый воздух шел из тайги, хотелось, дышать и дышать. С каждым вздохом сила и бодрость вливались в тело. Леса стояли приветливо зеленые. Облака, похожие на отары овец, шли весь день над ними.

За воротами звонким, заливистым лаем захлебнулся Барсик. Марья Васильевна, с утра поджидавшая возвращения мужа, поняла, что он встретил Афанасия Семеновича, и вышла на крыльцо.

— Вот и попрощался, Машенька, с тайгой, — не удержался Афанасий Семенович от шутки, обнимая за худенькие плечи жену.

— Попрощался? — Марья Васильевна не могла так: легко отнестись к тому, что было. — Как ты можешь шутить?

— Да ведь это уже прошлое… Вот я и снова дома.

Марья Васильевна только покачала головой.

В доме пахло пирогами, а в столовой на накрытом столе Афанасий Семенович увидел бутылку вина, фрукты.

На пороге своей комнаты Афанасий Семенович остановился и с удивлением посмотрел на связки книг.

— Что это?

— Ты же просил отобрать книги, которые обязательно надо взять. Вот и приготовила.

— Ах да, забыл, забыл…

И пошел во двор умываться. Он так мечтал о том, что дома первым делом умоется у колодца.

— А где наши ветрогоны?

— Где они могут быть? На реке или в тайге.

— Это хорошо, очень хорошо. Пусть бегают… А осень-то началась какая. Чудо! У кедров, говорят, ветки от шишек ломаются.

Потом Афанасий Семенович долго сидел один в своей комнате. Марья Васильевна, повеселевшая и помолодевшая, заглянула в комнату. Муж, положив руки на подлокотники кресла, о чем-то задумался.

Прибежали сыновья — старший, Валентин, двенадцати лет, и младший, восьмилетний Геня. Послышались веселые восклицания, смех, шум. И громче всех звучал голос Афанасия Семеновича.

Марья Васильевна заглянула в комнату и застала всех за горячим спором.

— Позволь, позволь, — говорил Афанасий Семенович старшему сыну, рассматривая его самодельный детекторный приемник, смонтированный на куске фанеры. — В доме имеются трансляционная точка, радиоприемник… А зачем же этот нужен? Ведь это вчерашняя техника. Такие и в деревнях теперь не найдешь.

— А вот пойдем в лес, захочется радио послушать… Антенну закинул, заземление сделал, и можно радио слушать.

— Он спать ляжет, наушники наденет и слушает, — вставил младший Геня, с завистью смотревший на приемник брата. — Мама даже ругается.

— Обширная область применения, — сказал, любуясь ребятами, Афанасий Семенович. — Все же, брат, это — вчерашняя техника.

— У нас в лагере все слушать приходили. Сколько мы их наделали… На всех деревьях антенны висели.

Обедали на застекленной веранде, с которой открывался вид на скалистый берег Ваграна и на лесистый увал. Марья Васильевна с тревогой смотрела на мужа. Он был молчалив и рассеян за столом.

— Пойду вздремну, — сказал Афанасий Семенович после обеда. — Приучили меня к режиму в палате.

В течение дня непрерывно раздавались телефонные звонки. Сослуживцы, друзья и знакомые поздравляли доктора с возвращением домой и интересовались здоровьем.

Марья Васильевна подходила к телефону и всем говорила, что Афанасий Семенович спит и просила позвонить позднее. Но, заглянув в спальню, она увидела, что муж лежит с открытыми тревожными глазами. Что-то беспокоило его.

Раздался стук в окно. Марья Васильевна выглянула и увидела старика с черной в колечках бородой.

— Дома ли хозяин?

Афанасий Семенович, услышав голос гостя, вышел:

— Арсений Кузьмич, — обрадовался он, — заходи, пожалуйста.

У порога Арсений Кузьмич взял веник, которым сметали мусор с крыльца, и начал старательно обмахивать сапоги.

— Да входи, входи, — смеясь, приглашал доктор таежника.

— Слышал о беде с супругом вашим, — сказал Арсений Кузьмич, обращаясь к Марье Васильевне. — Уж не пеняйте. От нас тогда Афанасии Семенович поехал. Как в тайге-то его нашли?

— Довольно, довольно, Арсений Кузьмич, — вмешался Афанасий Семенович. — Скажи, как твои живут? Что с дочерью?

— Поправилась… А я ведь в дорогу тронулся, Афанасий Семенович. Попрощаться пришел, как рассказывали вы, что уезжаете. Может, правда, больше не увидимся, а ведь пятнадцать годов, как один день, рядом прожили.

— Прощаться? — спросил Афанасий Семенович, тревожно оглядываясь на жену. — А куда же сам?

— Ухожу с насиженного гнезда. Сыновья уговорили, да в тот раз и вы советовали. Подумал-подумал — не проживу одни. Старухи нет, сыновья ради меня в лесу держались. Зачем, думаю, им жизнь портить. Вот и решил пойти разведчиком. В Калье жить будем. Я и дом наш смотрел. Ничего, хороший дом. А это сыновья меня к вам послали. Просили и от них пути вам хорошего пожелать.

— Спасибо, спасибо, — растроганно проговорил Афанасий Семенович, опять оглядываясь на жену.

Когда Арсений Кузьмич, несмотря на уговоры остаться переночевать, ушел, Афанасий Семенович задумчиво сказал:

— Хороший старик. Вот пошел пешком в Калью… А знаешь, сколько ему лет? Около восьмидесяти, а в бороде седого волоска не бывало. И семья у него хорошая, здоровьем в него, крепкая. В тайге первый охотник. Не легко ему от тайги оторваться.

Доктор вздохнул и, помолчав, сказал:

— Машенька, нам необходимо поговорить…

Но поговорить им не дали. Зашел Константин Сергеевич, тот, который подобрал доктора в тайге, потом сослуживцы по больнице, соседи.

Расходились гости поздно.

Афанасий Семенович постоял на крыльце, проводил всех гостей и вернулся в комнату.