Осторожно, стараясь не потревожить завернутого в тряпье Фемистокла, Вадим, выщелкнул из рации кругляши аккумуляторов, принялся приспосабливать к приемнику. Если ненадолго, то ничего страшного. После подзарядит…

В динамике чуть слышно зашипело. Дымов склонился к магнитоле ухом, выкрутив громкость до предела, пошел гулять по частотам. Треск, хрип, космический шорох… А ведь еще совсем недавно некоторые из радиостанций давали о себе знать. Трубили о голоде в Китае, об индонезийских пиратах, о том что Калифорнийский полуостров все стремительнее уходит на дно океана. А еще была катастрофа в Мелтауне — первом и последнем акваполисе американцев. Утонуло, кажется, миллиона два или три — страшная цифра, если зажмуриться, если не знать других цифр. Потому как в других местах наблюдалось то же самое. Всяк сходил с ума по-своему, и террористы прошлого казались сегодня невинными шалопаями.

Вадим с упорством продолжал вращать рукоять настройки. Не все же, черт побери, сгинули на дне морском! Должны быть еще города-городишки с десятикратно подтаявшим, но уцелевшим населением, должны быть работающие радиостанции, землянки бетонного типа — вроде того же Бункера, возвышенности, переполненные лесной братвой, дремучими мутантами и зверьем…

Скрипучий голос выпорхнул на секунду из скупых потрескиваний и снова пропал. Вадим крутнул рукоятку обратно, но голоса уже не обнаружил. Прежний шорох, перещелкивающие разряды, мертвящая пустота. Шкала кончилась, далее палить аккумуляторы не имело смысла. Вновь снарядив рацию, Вадим устало погладил раненое плечо. Накладывая повязку, полковничий лекарь скупо объявил: все будет нормально, если не дергаться. Если лежать и лежать. Шутник! Это все равно что бобру запретить грызть деревья!..

Из прихожей послышался требовательный стук. Поморщившись, он обернулся. Действительно стучат. Гости незванные. Из тех, что хуже татар. Хотя при чем здесь татары? Давно уж и забыли злополучное иго. Тем более, что на дворе иное злополучье и иное иго…

Достав револьвер, Вадим вышел в прихожую. Если это снова окажется Пан, он его попросту пристрелит. Как нашкодившую крысу.

С той стороны продолжали барабанить. Выждав немного, Вадим бесшумно отодвинул щеколду, резко распахнул дверь.

— Добро пожаловать! — он поднял оружие.

Но это был не Пан. На лестничной площадке стояли дружинники, три человека. Желтые нарукавные повязки, кожаные ремни, портупеи. Все трое оторопело глядели на вооруженного хозяина квартиры.

— Особый патруль, — представился самый высокий. — Здесь только что кричали, был сигнал, мы хотели проверить.

— Обычное семейное дело. Валите.

— Секундочку! Вадим, ты?… Неужели не узнаешь? — один из компаньонов высокого оживленно шагнул вперед. Выпирающий под плащом животик, темные, скрывающие глаза очки, маловыразительный подбородок. Приглядевшись к человечку, Вадим равнодушно кивнул, сунул револьвер за пояс. Ни дать, ни взять — Шмондер из «Собачьего сердца». Только в черных очечках.

— Узнаю, Клоп. Только какого черта ты натянул очки? Или солнышко донимает?

Сказанное было принято за шутку. Хихикая, дружинник на мгновение приподнял очки.

— Старость, Вадим. Щуриться начинаю. Врачи рекомендуют прикрыться.

— Понятно…

— Только теперь я, знаешь ли, не Клоп. Сам видишь, некоторым образом состою в должности.

— Некоторым образом?

— Вроде того. Начальник уличного патруля. А это мои коллеги. Ты, я слышал, где-то в муниципалитете закрепился. Чуть ли не с самим Пульхеном дружишь.

— Точно, с ним, — Вадим нахмурился. — А ты по-прежнему здесь обретаешься?

— В общем да. Район-то мой.

— Замечательно. Значит, кто такой Пан, знаешь? Кстати, это не он тебе капнул насчет криков? Я его только что отсюда выкинул. Минут десять назад.

— Ну, я не знаю, как его звать, но человек был абсолютно голый… — Клоп почему-то замялся, и с ответом вылез все тот же высокий.

— Пан это был, кто же еще! Между прочим, в последнее время постоянно здесь ошивается. Почитай, больше месяца. Бузит, само собой, хотя в общем и целом держится в рамках.

— А в лапу еще не давал? Уличным патрульным?

— Обижаешь! — Клоп смущенно развел руками. — Да и чем давать-то?

— Тогда извини. Только насчет Пана лучше запомните! Я его выставил раз и навсегда. И тебя, Клоп, не в службу, а в дружбу, прошу: пригляди. Чтобы духу его здесь больше не было. Можно и шлепнуть, если есть такое желание. Разрешаю.

— Ну, в общем… Постараемся, конечно.

— Уж постарайтесь, ребятки, постарайтесь. А я услуг не забываю. Кто он, кстати, такой?

— Да видишь ли, Вадим… Пан — тот еще калач. — Клоп чуть понизил голос. — И зубки у него имеются. По слухам, кто-то из авторитетных с ним якшается.

— Надеюсь, сам ты среди этих авторитетных не числишься?

— Господь с тобой! — Клоп изобразил на лице обиду. — Пан — штучка еще та. Не чистой масти, но и не «бульдог». То есть одно время был у них кем-то вроде бригадира, но потом вроде отошел от дел. Так я во всяком случае слышал.

— Вот и хорошо, что слышал. Значит, со слухом порядок, — плечо вновь заломило, Вадим покривился. — В общем, мы договорились, верно? Бригадир он или нет — это мне без разницы. Знал бы раньше — вовсе свернул бы этому куренку шею.

— Понимаю, Вадим.

— А понадобится помощь, обращайся. Либо к Пульхену, либо прямо ко мне. Поможем по-соседски.

Клоп собирался сказать что-то еще, но имя полковника заставило его умолкнуть. Кивнув бывшему соседу, Вадим захлопнул дверь. Вернувшись в комнату, крякнул. Надо же! Клоп — и начальник патруля! Подумать только! Такое ничтожество. Хотя… Он ведь и раньше был каким-то управленцем. Или не был?…

Вадим остановился возле дверей в спальню. Сердце заныло. И Пан, и патрульные Клопа — все снова отошло на задний план. Из спальни доносились всхлипы, перемежаемые ругательствами. Плакала и ругалась его сестра.

Встречи — той, что ему представлялась, не вышло. Дверь оказалась незапертой, а в квартире, заваленной хламом, стоял густой запах самогона и блевотины. Пройдя в спальню, он увидел сестру в постели с патлатым незнакомцем. Но это была не его сестра, не Елена, — Вадим видел перед собой размалеванную куклу с лицом уличной шлюшки. Мутные глаза, не моргая, смотрели в потолок, туда же глядели соски ее обнаженных грудок. Волосатик лишь чуть повернул голову и сиплым баском предложил убираться. Протянув жилистую руку, включил стоящий на полу магнитофон. На присутствие Вадима ему было ровным счетом плевать. В то время, как одной рукой он включал магнитофон, вторая фамильярно погладила лежащую Елену по животу.

Дымов завелся с полоборота. Не думая больше ни о плече, ни о собственном состоянии, вонзил кулак в небритую челюсть лежащего, вторым движением вышиб блеснувший у волосатика пистолетик. А далее все слилось в единое хрипящее безумство. Не помня себя от ярости, он обрушил на детину град ударов, вминая ошеломленную физиономию в грязные подушки, в кровь расплющивая чужие губы и собственные костяшки. Затем полуживого, с разбитым лицом, за волосы выдернул детину из постели, волоком протащил через весь коридор и уже на лестничной площадке с силой спустил вниз по ступеням. Заперев дверь, стремительно вернулся в спальню и пинками заставил умолкнуть всхрапывающий магнитофон.

— Чистенький, да? Порядочный? — сестра нагишом сидела среди подушек, кривя накрашенный рот. — Чего приперся?

Голос у нее был чужой, подвизгивающий, и Вадим почувствовал, что его уже даже не трясет, а колотит. И не от ярости, а от страха. Он по-прежнему не видел сестры. Перед ним сидела чужая, совершенно посторонняя женщина.

— Кто это был? — сипло выкрикнул он.

— Кто… Пан! Вот кто! — она засмеялась булькающим злым смехом. — Завтра, как протрезвеет, приведет сюда всю команду. Так что сматывайся, братец. Подобру-поздорову.

Он медленно двинулся к ней. Сердце не билось, — оно судорожно сжималось, цедя кровь злыми, едкими порциями.