Положительные аттестации врачей высоко ценились и самими медиками, и специально приглашавшими их на работу полисами. В качестве иллюстрации можно привести документы из Амфиссы, где врач Менофант в первой половине II в. заслужил горячую благодарность полиса и проксенические права. После Амфиссы Менофант был приглашен на службу в Скарфею. Власти этого полиса и сам врач написали в Амфиссу послание с просьбой выслать копию почетных документов, касающихся Менофанта. Высшие магистраты Амфиссы не ограничились посылкой своего ответа и копии проксении в Скарфею, но выставили у себя в городе на всеобщее обозрение стелу с обоими официальными документами, отправленными в Скарфею (IG, IX, I2, 3, № 750). Обстоятельность всей процедуры выправления свидетельств Менофанта ясно показывает, с какой ответственностью относился эллинистический полис к выдаче положительной оценки государственному врачу.
Иную картину рисует источник периода римского владычества, когда греческим полисам было оставлено лишь ограниченное внутреннее самоуправление. Мы имеем в виду неоднократно упоминавшийся декрет из Гифия, подробно излагающий заслуги врача Дамиада. Постановление народного собрания заканчивается указанием эфорам города высечь текст на стеле и поставить его на самом видном месте на агоре; если же эфоры не сделают этого, то сам Дамиад или любой желающий могут взять с эфоров штраф в две тысячи драхм (IG, V, 1, № 1145). Столь высокая сумма пени заставляет полагать, что теперь городские власти относились к своим обязанностям достаточно прохладно, не придавая большого значения постановлениям народного собрания. Зато благодарные Дамиаду гифиаты понимали, сколь важна для него публикация этой псефисмы, и постарались обеспечить выполнение своего постановления. Возможно, что в гифийском акте получило отражение то захирение институтов полисной жизни, которое явилось неизбежным следствием порабощения Эллады римлянами. Правда, пассивность городских магистратов в Гифии встречала неодобрение народной массы, причем достаточно действенное в финансовом отношении[446]. Пристальное, как показывают документы, внимание эллинистических полисов к тому, достойный ли образ жизни ведет лекарь, свидетельствует, сколь живуч был созданный еще Гиппократом и его учениками свод правил моральной безупречности врача. Теперь к этому образцу обращались не только в кругах профессионалов, но и гражданские власти рабовладельческих государств Греции[447]. Не так давно В. Пеек составил перечень декретов, содержащих указания о добродетельном поведении врача[448]. Примечательно, что такие документы происходят как из отдельных, даже небольших, государств, так и из крупных политических объединений полисов. Среди документов единичных полисов назовем постановления Амфиссы в честь врача Менофанта, сына Артемидора[449], декрет Астипалеи, восхвалившей врача Идриарха, сына Карпона[450], а также псефисму Элатеи, отмечающую заслуги врача Аск[лепиодора?], который вел благопристойный образ жизни наряду с ревностным исполнением обязанностей (SEG, III, № 416). Особенно весомым было суждение брикунтян на острове Карпафе — чествуемый ими Менокрит, сын Метродора, прослужил в их полисе свыше 20 лет, так что их мнение следует считать весьма обоснованным (IG, XII, 1, № 1032). Довольно многочисленную группу составляют псефисмы, принятые совместно несколькими отдельными государствами или же постоянным союзом полисов. Несомненно, что столь высокую аттестацию получали особо выдающиеся специалисты, достигшие широкого признания за пределами своей родины. Поэтому вполне правдоподобно, что столь авторитетные доктора действительно отличались образом жизни, безупречным с точки зрения рабовладельческого общества того времени. Таков был врач Гермий, сын Эмменида, которого около 222 г. его сограждане, жители Коса, специальным голосованием избрали для отправки на Крит по просьбе Кносса. Самоотверженный труд косского медика в качестве военного врача был особо отмечен кноссянами и их союзниками в Гортине, пославшими на Кос копии своих постановлений в часть Гермия[451]. В 216/5 г. в Дельфах специальным постановлением амфиктионов были отмечены заслуги и добропорядочный образ жизни практиковавшего там уроженца Коса врача Филиста, сына Мосхиона (Syll. 3, № 538). Это было мнение не только самих дельфийцев и контролировавшего их тогда Этолийского союза, но и представителей Афин, Хиоса, Танагры и еще двух трех полисов. Совершенно очевидно, что чествуемый Филист получил столь широкое признание в силу своего выдающегося мастерства и действительной порядочности. Аналогичную оценку около 188 г. получил от острова Теноса и от союза Островитян врач Аполлоний, сын Гиерокла, милетянин (Syll. 3, № 620). В союз Островитян входило много полисов Эгейского моря, следовательно, названный доктор широко прославился как гуманный специалист. Уроженец острова Андроса врач Героид, сын Неона, во II в. был почтен за те же добродетели полисом Стратом, всем Этолийским союзом, а затем и родным полисом[452]. В декрете особо отмечалось, что он надолго уезжал с Андроса и много времени служил на чужбине. Союз Акарнанов около середины IL в чествовал пергамского врача Диогена, сына Диогена, который практиковал в полисах Акарнании и вел там образ жизни, который был достоин и его самого, него родины (IG, IX, I2, № 209а). С копией такого декрета чествуемый медик имел все основания претендовать на штатную должность врача в любом полисе, как бы далеко он ни отстоял от его родины[453]. Вероятно, официальная документация помогала греческим врачам успешно выдерживать конкуренцию с иноземными лекарями, которых мы почти не встречаем в качестве государственных врачей. Исключение составляет лишь Хартад, сын Филоксена, уроженец Береники (в Киренаике), который около 240—230 гг. занимал должность врача на Калимне[454]. Возможно, что здесь сыграли роль внешнеполитические факторы: как отметил М. Сегре, остров находился тогда под властью Птолемея III Евергета и кроме Хартада туда прибыли и другие уроженцы Береники[455]. Но это свидетельство остается пока единичным: врачи в эллинистической Греции были или аборигенами, или выходцами из греческих городов Малой Азии — Милета, Галикарнаса, Кизика. Пример уроженца Македонии Менофанта, работавшего в Амфиссе, не может изменить основного вывода[456]. Государственные документы о медиках имели значение не только для чествуемых врачей. Они ставили надежный заслон различным шарлатанам и лже-лекарям, которые выдавали себя за врачей. Судя по словам Полибия, в его время было много лекарей-болтунов, которые странствовали из города в город и собирали вокруг себя толпы легковерных слушателей[457]. Следует думать, что бродячие лекари чаще всего подвизались в полисах, не имевших достаточного медицинского персонала. Вряд ли они решились бы появиться на Косе или на Книде, славившихся своими медицинскими кадрами[458]. К сожалению, источники почти ничего не сообщают о странствующих лекарях, хотя они были хорошо известны Псевдо-Гиппократу[459].
Здесь уместно было бы коснуться вопроса о греческих медиках, выезжавших в соседние страны. Однако эта тема столь обширна, что требует специального исследования. По-видимому, немалое число лекарей уезжало из Эллады на запад и восток. Вероятно, не все эти специалисты работали безупречно, среди них могли быть и неучи, и неспособные к врачеванию люди. На последнее указывает враждебное отношение Катона к греческим врачам, практиковавшим в Италии. Однако авторитет эллинских медиков стоял в Средиземноморье весьма высоко, и многие эллинистические монархи стремились заполучить в качестве врачей именно греков[460]. Возможно, что и в чужих странах документальные свидетельства безупречной работы врача на государственной службе могли укреплять авторитет медика-грека. вернуться Псефисма Гифия весьма красноречиво рисует напряженные отношения между широкими слоями городского населения и правившей знатью. Постановление демоса восхваляет Дамиада за искусство целителя и за то, что он равно внимательно лечил бедных и богатых, рабов и свободных (в тексте рабы упомянуты перед свободными — явное следствие популярности стоических учений о равенстве людей!), а в тяжелое для города время предложил работать бесплатно в течение полугодия, остающегося до конца контракта. Совершенно очевидно, что Дамиад, которого гифиаты именовали «служителем Асклепия», руководствовался в своей практике идеями высокого гуманизма. Правда, отвечая нарастающей сакрализации общественного мнения, он указывал на высшую мудрость своего божественного покровителя Асклепия. Но, по-видимому, власти Гифия не разделяли народных симпатий к Дамиаду и не собирались торопиться с опубликованием восхвалявшей врача псефисмы. Поэтому демос точно указал, что поставить стелу с текстом проксении на самом видном месте должна та коллегия эфоров, которую возглавляет Биад. Тем самым был назван совершенно точный календарный срок выполнения постановления народного собрания. вернуться Само сохранение этого раздела учения Гиппократа в теории медиков является достаточно весомым возражением мнению Э. и Л. Эдельшейнов, категорически утверждающих, что филантропия для врача была лишь идеальным требованием, на практике все зависело от усмотрения отдельного лица (Edelstein L. Asclepius, II, p. 174—175). Названные авторы проходят мимо реально существовавших общественных институтов, которые содействовали поддержанию моральных связей внутри гражданства полисов. Именно поэтому официальное признание порядочности и человеколюбия врача было так важно для репутации каждого отдельного лекаря. вернуться Реек W. Inschriften von den dorischen Inseln, S. 38—40, N 87. Здесь упомянуто восемь надписей: IG, IX, l2, N 209a* IG XII, Sappl., N 249 — AM, 1934, 39, S. 68-70, N 23; Schwyzer, N 369; Guarducci M. Inscr. Cret., IV, p. 230, N 168 *; Ibid II, p. 16, N 3*; Syll.3, N 620; Syll.3, N 538; Wilhelm A. Neue Beitrage zur griechischen Inschriftenkunde, IV. — Kaiserliche Akademie der Wissenschaften in Wien. Phil-hist. Klasse. Sitzungsberichte, Bd. 179, Abhandlung 6, 1915, S. 53—60. Правда, последняя надпись происходит из Перги, города Памфилии, и относится ко второй половине II в. до н. э. К перечисленным В. Пееком надписям следует добавить декрет из Элатеи (SEG, III, № 416). вернуться IG, IX, l2, 3, Ν 750 = Schwyzer, Ν 369. Правда, данный документ был опубликован не только для Амфиссы, но и для полиса Скарфии. вернуться Реек W. Inschriften von den dorischen Inseln, S. 38—40, N 87. вернуться Guarducci Μ. Inscr. Cret., I, p. 62, Ν 7*; IV, p. 230, Ν 168*. вернуться Peek W. Griechische Inschriften, Ν 23. вернуться Приведенные декреты показывают, что медики часто совершали выезды в отдельные государства Эллады, причем движение шло не только из крупных центров в захолустные полисы, но и наоборот. Например, в Афинах служил Евенор, сын Евепия, выходец из Акарнании (IG, II, I2, № 373, 374), на Делосе работал врач с Кеоса Архипп, сын Полихара (IG, XI, 4, № 693). Достойно внимания то обстоятельство, что имена афинских граждан не встречаются в источниках об инополисных врачах. Видимо, в III—II вв. потребность афинян в лекарях была столь велика, что этим специалистам не было смысла уезжать со своей родины. Заметим попутно, что дельфийские декреты о проксении афинянам Кассандру и Келайну, датируемые Р. Фласельером последними годами IV в. (FD, III, 4, № 140, 141), в которых Г. Стамирес восстанавливает профессию чествуемых как ιατρός (Slamires G. Л. Greek Inscriptions. — Hesperia, 1957, XXVI, p. 40. η. 32), из-за лаконичности текстов не могут служить достаточным аргументом в пользу того, что эти врачи (?) служили в Дельфах. Они могли заслужить благоволение дельфийцев своей помощью в самих Афинах. вернуться Segre Μ. Tituli Calymnii. — Annuario della regia Scuola Archeologica di Atene, 1952, v. 22—23, N 58. вернуться Интересно отметить, что декрет Хартада начинается довольно сухо, даже слишком официально. вернуться По-видимому, иноземные врачи долгое время не пользовались популярностью у греков. Ярким примером может служить александрийский врач Дорофей. В I в. до н. э. он глубоким старцем скончался в Тифорее, фокидском городке, затерянном в горах. См.: Реек W. Griechische Grabgedichte, № 135. Видимо, даже обладая большим стажем, этот выходец из Египта не смог найти в Греции более удобного места работы. Ведь Тифорея еще во времена Павсания не имела своего водопровода, и жители ее носили воду от реки, протекавшей внизу в ущелье (Paus., X, 32, 11). Правда, практика в Тифорее могла быть не очень беспокойной и жизнь здесь шла равномернее, чем в крупных центрах. Эти обстоятельства могли привлечь престарелого александрийского медика. вернуться Интересно наблюдение Л. Коун-Хэфта о том, что на Косе известны служащие врачи только из числа граждан (Cohn-Haft L. The Public Physicians..., p. 64). Полная публикация всех эпиграфических источников с Коса позволит уточнить этот вывод. Но очевидно, что местные косские врачи стремились держать в своих руках всю медицинскую практику. Дело было не только в обыденных экономических интересах, но в принципиальном поддержании престижа рациональной медицины Коса. В эллинистическое время всякого рода знахарство и спекуляции на какой-то магической силе мошенников, объявлявших себя целителями, были распространены достаточно широко. Недаром тогда появился термин ίατροσοφιστής, который обозначал предсказателя, обладающего искусством магии. Несомненно, что специалисты в оккультных науках брались за лечение страждущих и душою и телом. Напомним, что сицилийская школа медиков не отказывалась от использования магии и суеверий в лекарском деле. См.: Jones W. Η. S. Philosophy and Medicine in ancient Greece, p. 11. вернуться Правда, Птолемей IV Филометор (181—146) начальником над своими врачами поставил александрийского грека Хрисерма, сына Гераклита. Хрисерм носил весьма высокие титулы, как гласит посвятительная надпись на его статуе: («сородич царя Птолемея и начальник над врачами и эпистат Мусейона), которую в середине II в. посвятил на Делосе Аполлону, Артемиде и Латоне афинянин Арей, сын Памфила (Durrbach. Choix, № 90). Начальник врачей принадлежал к семье, издавна близкой к царям Египта (Plut. Cleom., XXXVI) и получавшей проксению в Дельфах (Syll.3, N 585). Имел ли Хрисерм медицинское образование, сказать трудно. Бесспорно то, что он был тесно связан с эллинским миром. |