– Дядя Реза берет нас гулять, – сказала Мар-Мар.

Она помогла Мар-Мар просунуть руку в рукав.

– Реза! Реза! – крикнула она.

Реза зашел в гостиную. Он был одет в толстое бежевое пальто поверх свитера.

– Что такое, ханум-джун?

– Их мать не обрадуется, если узнает, что ты брал с собой детей, – сказала она.

– Что ж, тогда ей не стоит их сюда приводить. Если они здесь, то будут ходить с нами. Собирайся, Азра-ханум, ты тоже пойдешь. Время праздновать.

– Я со своим больным коленом далеко не уйду, – сказала Азра. – А мы ответственны за то, чтобы с Можи и Мар-Мар ничего не случилось.

– Не переживай, я с ними. Я хочу, чтобы они увидели этот исторический момент и запомнили его.

Азра больше не спорила. Все верили Резе. Он казался надежным и уверенным в своих словах.

Холодный ветер хлестнул по лицам, стоило только выйти из дома. Реза нес Мар-Мар на руках, а я держалась за руку Сабы, когда мы шли от Солнечной улицы к Вали-Аср, главной улице, разрезающей Тегеран с севера на юг. Чем дальше мы шли, тем больше людей толпилось на тротуарах перед магазинами. В то время я не знала, что такое «демонстрация». Едва мы завернули с Пастер-авеню на улицу Вали-Аср, я увидела перед собой людское море. Никакая машина не смогла бы проехать. Я вцепилась в руку Сабы в ужасе, что потеряюсь в толпе. Реза обернулся к нам и проверил, что мы идем следом, держась друг за друга. Он поднял в воздух кулак и трижды проревел «Марг бар шах!», как и люди вокруг. Это было то же пожелание смерти, которое я видела на стенах. Нас прижимало друг к другу и растаскивало в стороны, будто мы были попавшими в бурю кораблями, неспособными проложить путь на сушу.

Мар-Мар испугалась. Я слышала, как она плачет, хоть мне и не видно было ее лицо. Но я могла разобрать ее голос среди рьяных криков. Я тоже начала ерзать от желания уйти. Лейла взяла меня на руки и обняла.

– Не самая лучшая идея – брать их с собой. А я говорила, Реза! – крикнула Лейла.

На руках у Лейлы мне было видно лицо Мар-Мар. По ее щекам текли слезы, а губы раздуло от ледяного ветра. Она вертелась по сторонам, пытаясь найти нас. Я ей помахала, радуясь, что снова ее вижу. Она широко улыбнулась в ответ и вытерла щеки маленькими ладошками.

Каждый квадратный метр улицы Вали-Аср был забит людьми. Между прижимающихся друг к другу плечами людей не было свободного места. На плакатах, зависших над толпой, множилось лицо аятоллы Хомейни. Он так сурово хмурился, его глаза так полыхали, что никто, даже шестилетняя девочка, не мог это забыть. В воздух взлетали кулаки. Я представила, будто люди вокруг – разноцветные рыбки из сказки ака-джуна. В отместку за смерть своего любимого раба Отвратительная Колдунья превратила нижнюю половину своего мужа, царя Черных Островов, в камень. Затем она превратила жителей острова в рыб разных цветов и размеров. В толпе демонстрантов некоторые женщины были укутаны в платки так, что ни единой пряди волос не было видно, а другие были в модной одежде, как мои тети. Одни мужчины были с бородой, другие чисто выбриты, а некоторые с длинными волосами, как хиппи. И все как зачарованные раз за разом выкрикивали один и тот же лозунг.

Нас отнесло к центру толпы, на площадь 24-го эсфанда, где народ собрался вокруг бронзовой статуи. Это был мужчина в военной форме с остроконечной фуражкой на голове и мечом на поясе. С одной рукой на мече и другой на талии, он выглядел строго и надежно. Ряд солдат стоял стеной вокруг статуи, охраняя ее от людей, которые пытались взобраться на мраморное основание и свалить ее. Командиры солдат были одеты в ту же форму, которую баба́ носил на работу.

– Хале Лейла, это шах? – Я указала на статую.

– Это статуя шаха Резы, отца шаха, – сказала она.

– Почему люди хотят, чтобы шах умер?

– Потому что он монарх, а время монархии в Иране прошло, – встрял Реза.

– Что такое монархия? – спросила я.

– Можи и Мар-Мар, – сказал Реза, – я привел вас сюда, чтобы вы посмотрели на народное празднование. Сына диктатора, которого вы видите там, больше нет. Народ сверг шаха Мохаммеда Резу. Он бежал из страны.

Среди людского ликования я впервые услышала новости об отъезде шаха Мохаммеда Резы. Мы все стояли лицом к статуе шаха Резы в центре площади. Огромная толпа скандировала и кричала от восторга. Начал спускаться сумрак, но статуя шаха Резы молчаливо взирала на то, как люди желают смерти его сыну – неспособная отдать приказ или возразить на слова против своей династии. Он напоминал полукаменного царя: проклятый, порицаемый и обреченный на мрачную судьбу, от которой не мог спастись. Плакал ли он? Я стояла далеко, и оттуда не было видно.

Женщина-воительница

Баба́ покинул страну ровно за четыре дня до Исламской революции. Он получил визу в США в тот же день, когда отправился в американское посольство на улице Рузвельта. Мама́н считала, что мечта о поездке папы в Америку воплощается быстрее, чем внезапный дождь ранней весной. После того как шах покинул Иран, международный аэропорт Тегерана, Мехрабад, был закрыт, чтобы не дать аятолле Хомейни вернуться в страну из изгнания. Но ко всеобщему удивлению, временное правительство снова открыло аэропорт всего через несколько дней. Аятолла Хомейни прибыл в Тегеран, а баба́ улетел в Соединенные Штаты.

Перед его отъездом мы все собрались в доме ака-джуна. Азра приготовила на обед фесенджан – королевское карри с соусом из молотого грецкого ореха и граната, подаваемое с шафрановым рисом басмати – знак радостного праздника в персидской традиции. Кроме меня, все любили это блюдо. Мы расселись на ковре вокруг прямоугольной скатерти, которую Азра расстелила в гостиной. Ака-джун сел у короткого конца, опираясь на шелковые вишневые валики у стены. Баба́ сидел напротив. Это был первый раз после истории с луной, когда баба́ и Реза оказались в одной комнате. Хоть они и сохраняли дистанцию, обращались они друг к другу с уважением. В доме была атмосфера нервозности – все суетились и беспокоились, стараясь, чтобы отъезд папы прошел гладко.

Ака-джун налил половник фесенджана на рис у себя на тарелке и сказал:

– Даст то панджат дард накуне, Азра-ханум[11].

– Спасибо за фесенджан, Азра-ханум. Очень вкусно, – сказал баба́. Он передал миску с карри сидящей рядом мама́н.

Мы с Мар-Мар сидели тихо, пока все нахваливали Азру за приготовление вкусного гранатового соуса.

– Так когда, по-твоему, дети смогут присоединиться к тебе в Америке? – спросил ака-джун.

– Как только найду приличное жилье, я дам вам знать.

Лейла и Саба сидели рядом с мамой, почти расправившись с едой. Кудри у Лейлы были собраны резинкой на макушке. Она отодвинула тарелку и сказала:

– Здорово было бы поучиться в Америке. Я слышала, у них там отличные школы.

– И что в них такого хорошего? – спросил Реза.

– Одна моя подруга планирует туда ехать. Она говорит, там огромные библиотеки, большие ресурсы для исследований и отличные инструкторы, – сказала Лейла.

– В Иране школы будут даже лучше, иншалла, – сказал Реза. Он с уверенностью кивнул, продолжая жевать.

– Кто знает, что будет дальше в этой стране, – сказала Лейла. Она кивнула на тумбочку с телевизором в углу гостиной. – Завтра могут закрыть университеты, как уже закрыли старшие и младшие школы. Все теперь такое непредсказуемое.