Наконец, когда прошел, казалось, целый год, я услышала, как шуршат по бетонным плиткам кожаные тапки ака-джуна. Он вернулся с терме – особой вышитой тканью, в которую заворачивал важные вещи, – под мышкой, поднял сетку и на корточках проскользнул под полог. Он положил терме возле своей подушки и снова подоткнул кромку полога под матрас, чтобы за ним не последовали комары. Затем снял заколку, на которой держалась куфи, и убрал шапочку под подушку. Он бросил взгляд на Азру, которая уже крепко спала.

– Хотите послушать сказку? – спросил он тихим голосом.

– Да, – сказали мы.

Он положил терме на колени и развернул ее, обнаруживая старую толстую книгу. Это и был его волшебный подарок? Уголки коричневой кожаной обложки казались потрепанными, но корешок выглядел крепким и надежным. Спереди был портрет девушки вполоборота. У нее были большие раскосые глаза и прямые черные волосы, сбегающие по плечам.

– Кто эта тетенька? – спросила я.

– Это Шахразада. Можи, если потерпишь, то услышишь ее историю. – Он прочистил горло и голосом, который заворожил мое сердце, рассказал историю Шахрияра, могучего царя Багдада. Отправившись в гости к брату в соседнюю страну, царь узнал, что его прекрасная царица предала его и переспала с одним из их рабов. Несчастный и разъяренный, по возвращении он убил царицу, пока та спала, и поклялся из мести каждую ночь брать в жены девушку, только чтобы убить ее наутро после свадьбы.

Сперва, когда ака-джун только начал рассказ, я подумала, что девушка на обложке была той царицей. Но по мере того как он плел кружево истории, я уверялась, что рисунок никак с ней не связан. Испуганные и запутавшиеся, мы с Мар-Мар сидели в обнимку на матрасе и слушали сказку.

– День за днем, – сказал ака-джун, – убивали девушек, пока в городе не осталось незамужних. У царя Шахрияра был визирь, у которого было две дочери по имени Шахразада и Дуньязада. Настало время визирю предложить своих дочерей царю.

– Ох, нет, – сказала я. – Их тоже убьют?

– Когда визирь рассказал об этом дочерям, Шахразада, старшая дочь, которая была очень умной и начитанной, уверила своего отца, что выйдет замуж за царя и обманом заставит его не убивать себя и свою сестру.

– Каким обманом? – спросила Мар-Мар. Ее большие черные глаза были широко открыты и сияли в лунном свете.

– Шахразада рассказала сказку настолько захватывающую, что царь Шахрияр хотел следующей ночью услышать продолжение. Он позволил ей прожить еще одну ночь…

– Что это была за история, ака-джун?

– А остальное я расскажу завтра ночью. Вам пора спать. – Он заложил сложенный листок бумаги между страниц и снова обернул книгу в терме.

Мы вскочили с матраса, устроились у него на коленях и стали упрашивать его почитать нам еще немного. Он погладил нас обеих по голове, поцеловал волосы и уложил под одеяло. Он улегся сам и укрыл ноги белой простыней. Вскоре я услышала его храп. Мы с Мар-Мар уставились на ночное небо Тегерана сквозь москитную сетку, зачарованные рассказом ака-джуна. Мы понятия не имели, что под теми же блестящими звездами вскоре разгорится революция.

Для меня ака-джун становился совсем другим человеком, когда снимал куфи, – странник превращался в старика, чей голос завладевал моими детскими снами. Каждый четверг и пятницу мы приходили в дом на Солнечной улице, а он читал нам с Мар-Мар «Тысячу и одну ночь». Я часто забывала, что он является рассказчиком, и его голос уносил меня в далекие города вроде Багдада, Дамаска или Басры, в порты, к которым я в своих фантазиях плыла на огромном корабле. Я представляла, что моя пуховая подушка – это судно, что качается на лазурных волнах моря. Я выдергивала торчащие из наволочки перышки, надеясь, что смогу вызвать ифрита. В сказках ака-джуна эти призрачные создания появлялись, когда кто-то произносил заклинание и сжигал темной ночью перо. Ифриты становились слугами того, кто вызвал их, и исполняли желание хозяина. Они пугали и завораживали меня одновременно. Они могли бы отнести меня в загадочные места и показать немыслимые вещи. Они также владели злыми силами и могли творить страшные дела. Читая, ака-джун одергивал меня, чтобы я не вытаскивала из подушки перья. Ощипывать дражайшего ночного друга он считал преступлением. Но какой ребенок откажется от соблазна, если верит, что сможет призвать ифрита? Ака-джун никогда не приукрашивал сказки, из снисхождения к нашему возрасту. Прекрасные юные девы изменяли мужьям и жертвовали жизнями ради возлюбленных. Их ловили, пытали и убивали, их останки заворачивали в ковры, укладывали в сундуки и бросали в глубокие синие моря, только чтобы многие годы спустя те были найдены одиноким моряком, который рассчитывал на огромную рыбу.

На рассвете я проснулась, дрожа от холода. Мар-Мар обмотала все одеяло вокруг ног, и мне укрыться было нечем. Прохладный ветерок раннего утра свистел между черных сосен в саду. Ака-джуна не было видно, но все остальные еще спали. Голуби тихонько ходили по краю рыжей кирпичной стены сада, курлыкая между собой. В моем детском воображении они тайно общались. Возможно, они несли мне важное сообщение от Шахразады. Но в соснах прятались вороны, и они закаркали, чтобы помешать мне разгадать шифр. Голуби замолчали и оборвали передачу. Я проползла к краю тахты, вытянула ноги и соскользнула в деревянные сандалии. Стук сандалий по плитке эхом разнесся в тишине утра.

Куфи ака-джуна двигалась между ветвей лозы неподалеку от главных ворот в сад. Я пробежала между смоковницами, которые он полил рано утром, и поскользнулась на скользкой грязи, которая покрывала землю. Толстый слой влажной земли прилип к сандалиям и испачкал подол ночной рубашки. Ака-джун пытался подвязать ветви лозы, которые разрослись по шпалере.

– Салам, ака-джун! – крикнула я.

Он стоял на второй ступени узкой лестницы, спиной ко мне. Он бросил на меня взгляд из-под мышки и заметил испачканную ночнушку.

– Ты что, возишься в грязи? Если мать заметит, тебе несдобровать.

Я замялась с ответом, но не могла сдержаться и не спросить про вчерашнюю сказку.

– Ака-джун, Шахразада в конце выживет?

Он оборвал свое занятие и на несколько секунд уставился на меня. Затем подбородком указал на тонкую веревку, кольцом свернувшуюся возле лестницы, и сказал:

– Раз уж ты и так испачкалась, почему бы не помочь?

Я не сдвинулась с места. Он стоял на лестнице, ожидая, что я принесу веревку.

– Не торчи там без дела! Подними веревку и подай мне.

Я неуклюже подняла моток веревки и вытянула руки, чтобы он взял ее. Он развернул веревку и закрутил виноградную ветвь вокруг главного столба шпалеры. Гроздь винограда коснулась верхушки его куфи. Золотистое сияние рассвета посверкивало между скрещенных перекладин. Крошечные круглые виноградины сверкали на ветках лозы и на серебристых нитях его куфи.

– Ака-джун, какую сказку Шахразада рассказала следующей ночью?

Он был человеком, который мог зараз заниматься только одним делом. А еще не выносил, когда дети мешали в саду, и ему не хватало терпения отвечать на вопросы не в меру любопытной шестилетки с самого утра. В ответ он закричал из-под лозы:

– Вечером! Остальное я расскажу сегодня вечером!

Ифрит из кривой вазы

Мама́н уверяла, что с крыши дома видела принца Голяма, когда тот гулял в своем цветущем саду. Я верила ей, но, выглядывая из окон второго этажа, ни разу никого не видела. Красивый дом принца соседствовал с домом дедушки, и из окон, выходящих на задний двор, был виден и его сад. Он был младшим братом шаха Мохаммеда Резы и много раз заменял того на разных церемониях, особенно национальных спортивных мероприятиях. Многие считали, что принц был повинен в загадочной смерти любимого всей страной чемпиона по борьбе Голамрезы Тахти. По слухам, он был разъярен, когда заметил, что толпа не хлопала ему, когда он вышел на арену перед чемпионатом по борьбе, но топала и кричала Тахти, едва тот ступил на мат. Его мрачная, сомнительная репутация убийцы чемпиона витала среди жителей Ирана.