У меня была своя, но я не предложил, внезапно осознав, что ничего не понимаю в происходящем и могу этим жестом опять что-то испортить.

Она подписала все четыре экземпляра, потом придирчиво осмотрела их, один даже понюхала и пометила галочкой в углу, видимо, чтобы оставить себе.

– ТыПахнешьТакБудтоЯТебеЕщеНравлюсь, – сказала она, отдавая мне четыре листа.

– Ты мне нравишься, – признался я.

Раннэ заставила меня остаться в комнате, сама вышла и некоторое время что-то кричала – почти на ультразвуке, у меня не было ни единого шанса разобрать сказанное.

Ей отвечали, потом она что-то еще говорила. Это заняло не больше минуты – затем она вернулась, взяла меня за руку и потащила за собой.

Теперь все двери были закрыты, а в коридоре горел свет. Я разобрал запах – пахло кориандром и немного женским потом. Запах был именно тем, который я вчера чувствовал от Раннэ.

Мы вышли из дома. В дневном освещении я увидел, что ее лицо осунулось и выглядит она гораздо хуже, чем вчера. По крайней мере, чем вчера утром.

– Ты не заболела? – уточнил я.

– ДуракУМеняВчераБылБлеск, – огрызнулась она.

Я окончательно перестал понимать, как мне себя с ней вести. То, что она назвала меня дураком, с одной стороны, казалось очевидным оскорблением, а с другой – словно котенок ударил лапой, скрыв когти, – вроде бы и напал, но совсем не страшно и не больно.

Когда я сел в «экватор», она уверенно плюхнулась на пассажирское кресло.

– ТыБезМеняНеЗаверишь, – сказала она. – ПрямоПоворотНалевоИПоворотНаправоДваКвартала.

В управлении женской самообороны на входе дежурила размазавшаяся по стулу пухлая женщина лет под сорок. Я, конечно, совершенно не разбирался в женских статусах, но тут было очевидно: этой даме не повезло занять хоть сколько-то приличное место в жизни, и статус у нее очень низкий.

Она долго ковырялась в аппарате на поясе, прежде чем оттуда раздался мелодичный голос:

– Сообщите цель визита.

– РМЖЧХ, – на ультразвуке сообщила Раннэ.

Охранница, глядя только на меня – куда-то в область солнечного сплетения, – проигнорировала ответ Раннэ и еще пару минут копалась в аппарате, после чего динамик на ее груди озвучил:

– Вам на второй этаж, кабинет двадцать шесть, в порядке живой очереди.

Раннэ посмотрела на охранницу, та ответила взглядом, некоторое время они словно сверлили друг друга, потом Раннэ отвернулась, взяла меня за руку и потащила вперед – хотя уж второй-то этаж я мог и сам найти.

Но, обернувшись, я обнаружил, что охранница смотрит потухшим взором на то, как мы держимся за руки, и понял, что моя спутница использовала этот жест как некий аргумент в их споре.

– ДавайДокументы, – сказала она около нужного кабинета.

Там выстроилась очередь – четыре женщины, довольно невысокие, только одна моего роста, то есть все из низшего класса.

Раннэ взяла документы и вошла в кабинет без очереди. Очередь ей не возразила, но из кабинета я услышал ультразвуковой незнакомый голос – кто-то внутри явно был недоволен явлением Раннэ.

Через мгновение ультразвук стих, а еще через секунду дверь открылась и вышла Раннэ, но уже с папкой, в которой бумаги было явно больше трех листов.

Дальше начался какой-то жогский бардак. Мы шли к очередному кабинету, Раннэ заходила внутрь без очереди, чаще всего ее просто пускали, иногда кто-то возмущался, и тогда моя спутница что-то вопила на ультразвуке.

В кабинетах тоже иногда орали. Но заканчивалось все почти мгновенно, каждый раз Раннэ выходила с видом победительницы, а папка в ее руках становилась все толще.

Мы прошли через полтора десятка кабинетов, затем вернулись в некоторые второй раз, а потом – и третий.

При этом сидевшие в очередях женщины начали ворчать – я заметил, что за это время они не продвинулись вперед ни у одного кабинета.

Это был мир, незнакомый и непонятный мне. Если бы мне пришлось проходить через все это самому – даже не представляю, как я смог бы это сделать, да еще и за один день.

В итоге из очередного кабинета Раннэ вышла без папки и сообщила:

– НадоОплатитьПошлинуСорокКопеек.

Мы прошли в кассу, и я оплатил пошлину. Раннэ с чеком вернулась в последний кабинет, вышла оттуда с тремя листами, забрала себе помеченный, свернула его вчетверо и спокойно сунула сверху в платье, так что из лифа торчал небольшой белый уголок.

– МыСделалиЭто, – улыбнулась она.

– Ты сделала это, – ответил я, не желая брать на себя даже часть этого триумфа.

Когда мы вышли и я сел в машину, Раннэ осталась стоять снаружи. Видимо, здесь мы должны были расстаться. Я уже отъехал на приличное расстояние, когда в зеркале заднего вида разглядел ее далеко позади – она так и смотрела мне вслед.

На выезде из анклава меня тормознули, и две тетки из самообороны деловито осмотрели «экватор», заставили открыть все дверцы и багажник, а одна из них сосредоточенно обнюхала пассажирское сиденье, глядя на меня искоса, словно надеясь, что я признаюсь в каком-то страшном грехе.

Но каяться мне было не в чем, и в итоге меня пропустили. Из анклава я поехал сразу в ГУМД – главное управление милиции дистрикта, где спросил у скучающего сержанта на вахте, где я могу заверить отказ от претензий.

Сержант молча протянул руку, я вложил туда два документа. Он внимательно прочел первый, затем просмотрел второй и сказал:

– Там за углом сберкасса, оплати полтора рубля пошлины. И дальше два варианта: если хочешь по правилам – отдаешь в семнадцатом кабинете лейтенанту пошлину и документы и через неделю получаешь свой заверенный экземпляр.

– А если не по правилам? – уточнил я через минуту, поняв, что сержант молчит, потому что ждет от меня этого вопроса.

– А не по правилам – купишь там же пару пачек белой бумаги и отдашь мне. Я все заберу, отойду минут на двадцать и потом сразу вынесу тебе заверенное по всей форме. Ну как?

Я рассмеялся.

– Пойдем по второму варианту.

Тут был большой нюанс: сержант на самом деле просил не взятку, точнее, не совсем взятку. Наши чиновники – я имею в виду мужских, насчет женских могло быть точно так же, но этого я не знал – время от времени начинали против чего-то бороться.

Против глобального потепления, против лишней бюрократии, против опозданий, хамства и очередей.

Каждый раз при этом у исполнителей на местах что-нибудь исчезало, и хорошо, если это была бумага или степлеры, гораздо хуже – если премии или надбавки.

Потом борьба сходила на нет, люди в высоких креслах получали галочки, ордена и моральное удовлетворение, а бумага и надбавки возвращались туда, откуда их ранее забирали, приводя в восторг тех, кто во время этого искусственного кризиса выживал, вместо того чтобы жить.

В сберкассе стояла очередь в мужское окно, и я направился в женское. Еще вчера я бы по инерции встал в мужское и потратил бы полчаса жизни впустую, но количество моего общения с женщинами за последние сутки неожиданно перешло в качество, и я понял, что меня совершенно не смущает вариант воспользоваться женской частью инфраструктуры.

Женщина в окошке нервно косилась на меня все время, пока оформляла мне пошлину, принимала деньги, отсчитывала сдачу и выдавала две пачки бумаги.

Я на всякий случай проверил все реквизиты – она все сделала правильно.

За то время, пока я оплачивал пошлину, мужская очередь продвинулась на одного человека из десяти. Один из стоящих дернулся было к женскому окну, но почти сразу вернулся. На меня глядели как на инопланетянина.

Сержант уточнил:

– Чего так быстро? Неужели очереди нет?

– Да я в женском взял, – ответил я спокойно.

– Главное – туалеты не спутай, – невпопад пошутил сержант.

Теперь он смотрел на меня с опаской и, видимо, на мгновение даже засомневался, имеет смысл брать с меня бумагу или лучше отправить по длинному, но официальному пути с недельным ожиданием.

Но в итоге выбрал правильное решение.

Через двадцать минут он еще не вернулся, и через полчаса, а через сорок спустился дед Митяй.