– Естественно.

– И у Сани не будет неприятностей из-за плаката.

– Никаких, – уверенно ответила она. – Неприятности будут у меня, но это мой выбор.

Я встал и вышел из ее кабинета, заканчивая разговор. Если бы она была мужчиной, мы бы еще минут десять рассыпались в бисере фраз, подтверждающих наше взаимное уважение, хлопали бы друг друга по плечам, ритуально показывая, что близость второго нам не неприятна.

Но в разговоре мужчины и женщины не требуется дополнительное подтверждение договоренности: любой такой союз временен, любая договоренность держится только на взаимной выгоде.

И – иногда – на сексе или ненависти к общему врагу.

Плакат ушел в печать, а я весь остаток дня занимался лонгридом, который делал на основе работы в командировке, про завод, создающий оборудование для спутников.

Завод был новаторским, и он использовал как мужские, так и женские наработки в части технологий и архитектуры решений.

Объединяла это все команда из десятка женщин и троих мужчин, общающихся между собой, естественно, по сети.

Я, как мужчина, брал интервью у одного из мужчин и по разговору понял, что у него нет полной картины: но вынужден был писать статью с его слов. Правильнее всего было бы отправить письмо с несколькими вопросами одной из архитекторов-женщин, но это выглядело бы оскорбительно по отношению к интервьюированному мною специалисту, и потому при подготовке я извивался как уж на сковородке, стараясь обойти в материале все места, в которых он сомневался во время разговора.

Работа меня затянула, и я совсем забыл про Раннэ, которая ждала меня к семи тридцати. Обычно я задерживался на работе, иногда – надолго. Сегодня у меня была задача, к тому же по-настоящему интересная, и я обо всем забыл.

В семь сработала напоминалка от дяди Лёни о том, что завтра будет семейный ужин и от меня ждут, что сегодня я куплю свежее мясо.

Непостижимым образом это вытащило из памяти Раннэ, я тут же понял, что уже опаздываю, сохранил файлы и побежал, по пути прощаясь с ребятами. Саня работал в своем кабинете, я прекрасно видел его за стеклянными дверями, но прощаться заходить не стал, так как это в лучшем случае затянулось бы минут на пять, а их у меня не было.

К парковке у ТЦ я подъехал в семь пятьдесят две. Я собирался выйти и передать место пилота девушке, но она уверенно села на пассажирское кресло, махнув рукой – мол, чего стоишь?

По ее виду я понял, что она не в духе – причем основательно. Спрашивать было бы себе дороже, поэтому я просто поехал в сторону своего дома, предполагая, что там передам машину Раннэ и пусть дальше она делает что хочет.

На этот раз ехал я гораздо лучше, чем утром, заглохнул едва пару раз, и дважды мне удалось разогнаться до четвертой передачи – благо поток позволял.

Следить за дорогой и одновременно за Раннэ я не мог, все мое внимание занимало управление автомобилем, но, проехав больше двух третей пути, я внезапно отметил, что со мной что-то не так.

Я был возбужден и все происходящее воспринимал в контексте фрикций, комментируя внутри себя чужие поступки, перестроения и торможения с помощью мата и эвфемизмов.

В какой-то момент мне стало тяжело дышать, и я припарковался у обочины. Взглянув на Раннэ, я понял, в чем проблема. У нее начинался Блеск.

Губы покраснели и увеличились, глаза ушли чуть в глубину и теперь светились, ноздри расширились.

От нее пахло сексом. Долбаный жог, она в этот момент и была сексом! Я еще пытался отстегнуться и выскочить из машины, когда она медленно, как в старинном фильме ужасов, протянула ко мне руку и дотронулась кончиком ногтя до моей верхней губы.

Меня снесло в одно мгновение. Все годы обучения, все правила медитации и самоконтроля, десятки способов не допустить собственного транса – оно не работало против Блеска.

Сознание оказалось заперто в глубине черепа, испуганно наблюдая за тем, как тело – точнее, два тела, – полностью покорившись животному началу, яростно исследуют друг друга, избавляясь от своей одежды и одежды партнера, а затем сливаются вместе, с криками, стонами, пытаясь расширить вокруг себя пространство, занятое сиденьями, рычагами, кнопками и стеклами автомобиля.

Никогда до этого момента я не сталкивался с женщиной в Блеске. Впрочем, кому я вру, никогда до этого я не спал ни с кем, кроме жены, – а о том, чтобы она не впала в животное состояние Блеска, я должен был заботиться, свято соблюдая супружеские часы.

И сейчас я внезапно понял, чего лишал себя сам все эти годы. Случившееся оказалось болезненным – Раннэ, равно как и я, не контролировала себя, и кусалась, и рвала меня на части ногтями, и била, заставляя подстроиться под свой темп, ритм и ощущения.

Это было грязно – я чувствовал себя животным, у меня лезли вверх инстинкты, подавляя тонкий слой знаний и правил, стирая его, как яростный водопад срывает с кожи мыльную пленку.

И это было потрясающе ярко и чувственно. Оргазм разорвал меня на части, на несколько мгновений лишив не только речи – о таком я слышал, – но и зрения, и слуха, и осязания.

– СлезьСлезьСлезьСлезьСМеня, – бормотала на высокой речи Раннэ, притом что сверху была именно она. – БатюТвоегоБатюБатюКакЭтоСлучилось!

Тело ее было расслаблено, глаза пусты – Блеск сошел, и я больше не чувствовал возбуждения. Я как можно осторожнее снял ее с себя и положил на сиденье рядом.

Я взглянул на нас обоих – и если у меня рубашка и костюм просто лишились пуговиц, а штаны съехали вниз с так и не расстегнутым ремнем, то комбинезон Раннэ висел на ней клочьями.

Зато на ней не было заметных ран, кроме покрасневших запястий и небольшой царапины над левой ключицей, а у меня от шеи до низа живота шла глубокая царапина, плечо сзади довольно сильно болело, притом что у Раннэ были окровавлены зубы, и я догадывался, какой именно кусок мяса она пыталась откусить.

В запотевшее окно постучали, и я, не пытаясь понять, что происходит, просто открыл его, и внутрь машины проник холодный воздух.

Снаружи стояла офицер самообороны. Она поднесла ко рту микрофон и сказала что-то на высокой речи.

– Вы будете жаловаться на проявление Блеска вне установленных зон? – раздался механический голос с ее пояса.

Должностные лица, вынужденные по работе общаться с противоположным полом, носят такие устройства, которые ускоряют или замедляют вашу речь. Естественно, речь не о высшем классе: нас слишком долго учат правильному произношению, чтобы мы потом все это смазали механическими интонациями.

– Я не буду подавать заявление, – ответил я хрипло.

– ВПРВТЖЛТ? – абсолютно неразборчиво спросила офицер у Раннэ.

– ЯПодтверждаюЧтоМеняНеУдерживалиНасильно, – старательно замедлила свою речь Раннэ так, чтобы я услышал ее слова.

Офицер посмотрела на нас неодобрительно, и я понял: она решила, что мы любовники, которые специально использовали Блеск для получения острых ощущений.

Она нажала у себя на поясе комбинацию из пары кнопок, и из динамика раздалось мелодичное, явно записанное в студии:

– Хорошего вечера.

Я закрыл окно и обернулся к Раннэ, которая достала с заднего сиденья легкую куртку и натянула ее до колен. Впрочем, при каждом движении куртка тут же подскакивала вверх, обнажая бедра.

– ПростиПростиПрости, – забормотала она так, что я едва слышал, что она говорит. – ДураДураДура!

И в этот момент я вдруг понял, что вся моя жизнь внезапно раскололась на две части: то, что было до сегодняшнего дня, – и то, что будет дальше.

Потому что происшедшее в тесном женском автомобиле оказалось самым ярким событием в моей жизни. Все, что было раньше, все, включая подростковые чувственные эксперименты, тот случай, когда я едва не утонул и меня откачивали на реке, свадьбу и регулярный секс с Айранэ, – все это недотягивало даже до тройки по шкале, на которой сегодняшнее безумие с Раннэ встало на уровень твердой десятки.