Левая нога сильно выдвигается вперёд, меч опускается к правому боку, словно я хочу вложить его в ножны, только с другой стороны, корпус поворачивается, и вот я уже стою боком к предполагаемому противнику. «Закрытый небенхут» – руки скрещены, что даёт эффект сильно сжатой пружины, которая готова разжаться в любой момент, именно в тот, что мне будет нужен. Очень эффективная стойка, единственный минус – она подходит только для опытных мечников, потому что практически полностью открывает для атаки голову и бок. Я знаю её, и мой разум отдаёт чёткие команды моим рукам и ногам, чтобы они заняли полагающееся им место. Я опытный мечник? Или всё-таки нет?
Правая нога неуклюже сдвигается назад, и я словно слегка приседаю, поднимаю меч и мягко укладываю его сильной частью клинка на предплечье согнутой левой руки, практически на локтевой сгиб. Правая рука вжимается в гарду, левая поддерживает рукоять за навершие, готовая в любое мгновение протолкнуть меч вперёд. Иоахим Мейер называл эту стойку «ключом ко всему». Она позволяет отбивать любые атаки и наносить любые удары и уколы, практически по всем направлениям.
Делаю сильный выпад. Вот! Я всё это помню. Я всё это умею, или умел, когда-то раньше. Я не помню, кто такой Иоахим Мейер, и почему он столько хороших слов мне говорил, возможно, это мой учитель, но я же всё это умею! Только почему-то моё тело не согласно со мной. И даже этот выпад вызвал болезненные ощущения в суставах и мышцах. Да что же это такое, вашу маму восемь раз?!
С силой вогнав меч обратно в ножны, я пошёл по дну оврага, пытаясь привести в порядок разбегающиеся мысли, словно тараканы по кухне, когда включили свет. Солнце практически не пробивалось сюда сквозь растущие по краю оврага деревья, создавая этакую вечную затенённость, дающую прохладу даже в отсутствие ветерка.
Постепенно разгорячённая голова начала остывать, и я остановился. Внезапно пришло осознание, что я довольно далеко ушёл от места аварии. Настолько далеко, что уже не слышу переругиваний моих рыцарей и отборных матов, руководившего сбором добра капитана Гастингса. Эти маты перебивали даже причитания Бакфорда, раздающееся фоном сверху, потому что спуститься в овраг по верёвке, учитывая его возраст, мой верный Бакфорд не смог.
Громко выматерившись, я развернулся, чтобы пойти уже в обратном направлении, но тут прямо передо мной сгустилась тень. Стало совсем темно, настолько, что я перестал различать даже стену оврага, расположенную в паре метрах от меня, и мне это ни черта не понравилось.
Нахмурившись, я на ощупь отступил к стене оврага, прислонившись к ней так, чтобы защитить спину, и вытащил из ножен меч. В наступившей локальной темноте, а темнота была локальной, потому что я прекрасно видел, как буквально в десяти метрах от того места, где я стоял, тьма отступала, и овраг продолжал жить своей обычной дневной жизнью, неярко вспыхнули камни на рукояти, создавая незнакомый мне тускло мерцающий узор. Словно это была не рукоять меча вовсе, а лампа, которая горела всё тусклее, из-за того, что начали садиться батарейки.
Сложно принимать правильные решения, когда совершенно не ориентируешься в окружающей обстановке и не понимаешь, чем то или иное действо может закончиться. В окружающей меня тьме, которая становилась всё непроницаемей, начали раздаваться какие-то невнятные шорохи, всхлипы, чьи-то бормотания.
Сияние, исходившее от камней, ничуть не рассеивало мглу, а делало её ещё более жуткой. Всё это давило на психику, заставляя делать беспорядочные выпады в сторону каждого шороха, и всё больше и больше вжиматься спиной в земляную насыпь, превратившуюся со временем в монолитную стену.
Именно в этом состояла моя ошибка – я понятия не имел, что подобные, кажущиеся незыблемыми, стены таких вот многовековых оврагов могут скрывать в себе опасности пострашнее непонятных страшилок, пока только пугающих, но не причиняющих никакого вреда.
Возле лица пронеслось нечто, опалившее кожу щеки потусторонним холодом и заставившей замереть на месте жутью. В это же самое время стена, на которую я опирался внезапно словно растворилась за моей спиной, лишив тем самым опоры и хоть какого-то чувства защищённости, и я провалился внутрь, нелепо взмахнув руками. Упав на спину, чудом не зарезавшись при этом собственным мечом, я покатился куда-то вниз по накатанной горке, со всё больше и больше нарастающей скоростью. Так как упал я спиной вперёд, то катиться мне пришлось головой в неизвестность. Чем могут закончиться подобные покатушки, я прекрасно осознавал и принялся ёрзать и извиваться до тех пор, пока мне не удалось развернуться, чтобы в случае чего удариться ногами, потому что когда-нибудь этот спуск всё-таки закончится. Горка уходила круто вниз, и я ехал, даже не пытаясь тормозить, чтобы не переломать руки. Никогда не любил американские горки, что бы ни значило это развлечение.
Так как никого из моих воинов поблизости не наблюдалось, и я при всём желании не смог бы перед ними сейчас потерять лицо, показывая свою слабость, я решил не скромничать и громко заорал. Своим криком выражая протест против такой несправедливости этой грёбанной вселенной в целом и моего какого-то кармического невезения в частности.
Как я и думал, всё когда-нибудь заканчивается. Вот и мой сумасшедший спуск подошёл к своему логическому концу. Постепенно гора становилась всё положе, скорость моего передвижения, соответственно, замедлялась, и в просторную подземную пещеру я вкатился уже совсем медленно. Проехав по инерции ещё пару метров, остановился, стараясь унять колотящееся сердце и прижимая к груди меч.
Немного успокоив сердцебиение, огляделся: попал я в большую пещеру с высоченными потолками, теряющимися у меня над головой в вышине. Сталагмиты и сталактиты, как в любой уважающей себя пещере, росли сверху и снизу, хотя откуда растёт сталактит, а откуда сталагмит, я не смог бы ответить с первой попытки даже под страхом немедленной гибели.
Прошло, судя по ощущениям, минут десять, прежде чем я почувствовал холод и определённый дискомфорт, а также небольшое жжение в том месте, на котором сидел. Медленно поднявшись, я протянул руку назад, чтобы оценить ущерб, и тут же подпрыгнул, потому что кожу на заднице защипало от простого прикосновения… Кожу на заднице?! Сунув меч в ножны, я судорожно стащил с себя штаны и едва не взвыл: мой ошеломляющий во всех смыслах этого слова спуск не остался без последствий – штаны сшоркались до приличной такой дыры, неудивительно, что я, судя по всему, ещё и задницу расцарапал.
– О, сэр рыцарь решил сразу же продемонстрировать мне свои возможности, – раздавшийся сзади грудной женский голос заставил отбросить пришедшие в негодность штаны, и резко развернуться, выхватив меч. Вот только я упустил из вида, что штаны снимаются не только сзади. – Хм, я впечатлена, тебе есть чем гордиться.
Передо мной стояла белокурая красавица, облачённая во что-то полупрозрачное и воздушное. Её взгляд был прикован к… я почувствовал, что краснею. Однако проснувшееся чувство опасности никак не хотело успокаиваться, поэтому я продолжал держать меч в правой руке, левой же чисто рефлекторным жестом попытавшись прикрыть пах.
– Кто ты? – спросил я, чувствуя, как пересыхает горло, потому что красавица изящно потянулась, при этом, то полупрозрачное, что было на ней условно надето, натянулось на груди. Это была такая грудь – просто песня, а не грудь. Я уставился на неё, невольно сглотнув, а она, откинув голову, рассмеялась серебристым смехом.
– Ну что же ты, рыцарь, иди сюда, зачем ты мучишь девушку, – и она протянула ко мне руки. Я невольно сделал шаг вперёд, но вовремя заметил торжествующий блеск, промелькнувший в её глазах, и, превозмогая себя, отошёл на два шага назад. – Не тушуйся, рыцарь, тебя ждёт самая неповторимая ночь в твоей жизни.
– Самая неповторимая ночь у меня уже была. Я тогда застрял на необитаемом острове с тремя супермоделями. Они та-а-а-кое со мной вытворяли. Жаль, что это был всего лишь сон, – я заметил, что она по какой-то причине не может сама сдвинутся с места и подойти ко мне, словно что-то её удерживает. Немного приободрившись от сделанного открытия, я снова задал вопрос, на который так и не получил ответа. – Кто ты?
