Я лежал на спине и смотрел в небо, которое постепенно заволакивало серыми тяжёлыми тучами, не оставляя ни единого светлого островка, через который смог бы прорваться лучик света. Как моя жизнь – без единого просветления, сплошная мутная серая хмарь.

Грустно улыбнулся, вспоминая, как после тяжёлого ранения меня списали и выбросили, словно ненужную игрушку. Как постепенно всё начало катиться под откос: вся моя жизнь, в которой не осталось ничего, кроме всепоглощающей безнадёги.

Я лежал и просто смотрел на небо, наблюдая за метаморфозами природы. В них не было ничего, что не повторялось бы циклично по кругу из раза в раз, изо дня в день, из года в год.

Чем дольше я смотрел, тем более зыбкими стали казаться воспоминания. Они словно растворялись в этом небесном свинце, поглощались им, не оставляя мне даже прошлого. Я уже не помнил ни голоса, ни внешности жены. А была ли она? Или это плод моего воображения, который тянул за собой отголоски других, кажущихся чужими, воспоминаний? Может быть, действительно никогда и не существовало этой женщины, что первой предала меня из целой вереницы, последовавших за ней близких мне когда-то людей.

 Или я, как всегда, заблуждался, считая их близкими, хотя они никогда таковыми не были? Как дальтоники путают зелёный цвет с красным, так и я в который раз перепутал белое с чёрным, и сейчас хотел лишь одного – забыть. Всё забыть, включая собственное имя, чтобы не осталось ни единого напоминания о том, что я когда-то вообще существовал.

Я так сильно хотел всё забыть, что теперь, когда моя память словно растворялась и перемалывалась в труху, я не тянулся к ней, чтобы остановить этот процесс.

Никогда не думал, что могу рассуждать об обычной грозовой туче, как о чём-то невообразимом, несущим в себе столько тайн и загадок мироздания. Усмехнувшись, на мгновение прикрыл глаза: может мне податься в философы? А что, многие неудачники после полного провала их жизни становились философами и даже учили других, как можно наилучшим образом спустить то, что тебе осталось, в унитаз.

А ведь я всего лишь хотел перестать чувствовать себя никчёмным инвалидом и ещё хотя бы раз послужить своей стране, доказать в первую очередь себе самому, что чего-то ещё стою.

Последняя картинка, промелькнувшая передо моим внутренним взором: накануне вечером поступил звонок, и равнодушный женский голос оповестил, что меня навестят с рабочим визитом новый командир нашей части и его заместитель. И чем быстрее тучи затягивали небо, тем более нереальным казались воспоминания о звонке и маленькой квартирке в двенадцать квадратных метров, и об инвалидном кресле, которое я ненавидел так, как ненавидел никого и ничего в своей не слишком-то и длинной жизни.

 Закрыл глаза, прогоняя наваждение, вяло отмечая, что пошёл мелкий дождь, и смотреть вверх становилось просто некомфортно, чувствуя при этом, что проваливаюсь в чёрный сон, словно в густое, затягивающее с головой болото, из которого мне уже не выбраться. Никогда.

***

– Ваше высочество, ваше высочество, что с вами?! Вы живы?! – я с трудом приподнял раскалывающуюся голову и мутным взглядом посмотрел в ту сторону, откуда раздавался крик. Ко мне бежал, смешно подкидывая ноги в белых чулках, пожилой господин. Если бы не стоящий в голове гул и не двоение в глазах, я точно ответил бы, что «нет, не живой», и посмотрел, как отреагирует господин на этот выпад.

Внезапно до меня дошло, как он ко мне обращался. «Ваше высочество»? Это что, шутка? Я же не… а, собственно, кто я?

Паника затмила головную боль и сопровождающее её головокружение, и я резко сел. Сделал подобную глупость, определённо зря, потому что меня тут же вырвало. В то время как я освобождал содержимое желудка на мягкую зелёную травку, на которой, как оказалось, лежал, а сейчас стоял на четвереньках, старательно блюя, до меня добежал господин в белых чулках. Упав прямо белыми чулками на траву, принялся охать и хлопотать вокруг меня, периодически обмахивая белоснежным платочком.

Когда звёздочки прекратили своё кружение вокруг моей многострадальной головы, а в желудке не осталось даже желчи, я сел и вытер рот рукавом. Затем, опираясь частично на землю, частично на всё ещё причитающего господина, поднялся на дрожащих ногах и, используя всё того же господина в качестве подпорки, осмотрелся.

При ближайшем рассмотрении я определил, что нахожусь в центре живописной полянки, окружённой со всех сторон огромными деревьями. Недалеко от меня возвышался просто монументальный дуб, из-под корней которого бил прозрачный источник.

Остановив взгляд на холодной, даже на вид воде, я поспешил к источнику настолько быстро, насколько позволяло моё состояние, и поддерживающий меня за талию господин. Возле дуба снова упал на колени и приник к живительной влаге. Предчувствия не обманули: вода была восхитительно холодной, настолько, что сводило зубы от холода. После того как изо рта исчез кислый привкус недавней рвоты, зачерпнул воду в горсть и тщательно протёр лицо. Вроде немного полегчало, теперь можно и осмотреться получше.

– Ваше высочество, это не засада. Вот, Мозес сумел перехватить, – я едва успел повернуть голову к говорившему, как передо мной упало явно мёртвое тело, облачённое в зелёный кафтан, – по-моему, именно так называется этот длинный пиджак, до колен. Хотя я могу и ошибаться.

Вид тела вызвал подкатывающий к горлу комок, но снова блевать мне категорически не хотелось, поэтому я попытался отстраниться от трупа, поднявшись на ноги.

 Вот теперь я мог рассмотреть тело получше. Так, дыра в груди, из которой уже не выплёскивалась кровь, давала понять причину смерти данного индивида даже без аутопсии. Скорее всего, при жизни он был высокий, слишком уж много места под дубом заняло тело. Худощавый, – я примерно прикинул размер натянутого на тело кафтана и попробовал мысленно надеть его на себя – нет, я вряд ли влез бы в этот предмет одежды, и это же относилось к штанам.

Переведя взгляд дальше, увидел длинные белоснежные волосы, заплетённые в сложную косу. Бог ты мой, неужели прирезали девчонку? Не удержавшись, дотронулся до косы и тут же отдёрнул руку, рефлекторно сунув в рот порезанный палец. Похоже, в волосы вплетено что-то сильно острое. Нет, девчонки подобные украшения, насколько я знаю, не носят.

Что там дальше? Дальше шло немного вытянутое лицо с длинным прямым носом, тонкими бледными губами и уже поддёргивающимися мертвенной плёнкой, бывшие ярко-зелёными чуть раскосые глаза. Длинные уши с сильно заострёнными кончиками и немного вытянутыми мочками, хоть украшений, способных так их оттянуть, я не заметил…

Так. Стоп! Мой взгляд снова переместился на уши парня, сейчас очевидно, что парня. Заострённые? Сильно захотелось протереть глаза, но я не стал этого делать. Что это? Точнее, кто? Заигравшийся до степени косметической хирургии толкиенист? Но почему тогда тот, кто называл меня высочеством, позволил кому-то по имени Мозес зарезать несчастного заигравшегося ребёнка?

– Ваше высочество, с вами всё в порядке? – мужик, швырнувший передо мной тело, приблизился, и я смог, наконец, его рассмотреть. Не слишком высокий, плотный, затянутый в броню воин, вооружённый полуторником… Затянутый в броню? Я всё-таки протёр глаза. Броня, да и сам мужик, также как и тело на траве, никуда не делись, а значит, нужно что-то отвечать.

– Капитан, ты что, не видишь, что его высочество не в себе, – от немедленного ответа меня освободил господин в чулках, за что я ему был в этот момент очень благодарен. – Его высочество головой изволили удариться, когда падали с убитого этим длинноухим отродьем жеребца.

– А я говорил, что нужно шлем носить, тогда и не ушиб бы голову до потери дара речи, – проворчал капитан и негромко добавил. – Хотя обычно его не заткнуть, так что хоть какая-то польза от ушастых всё-таки имеется.