Однако, если одни видели в этом лишь научную загадку, то другие, более рассудительные, особенно в Америке и Англии, сочли необходимым избавить океан от страшного чудовища, чтобы обезопасить трансокеанские сообщения. Большинство газет, освещавших вопросы промышленности и торговли, придерживалось именно этой точки зрения. «Шиппинг энд Меркэнтайл газетт», «Ллойд», «Пакебот», «Ревю-маритим-колониаль» – все издания, защищающие интересы страховых компаний, грозивших поднять расценки, высказались единодушно.
Фрегат «Авраам Линкольн».
Как только общественное мнение было обнародовано, Соединенные Штаты первыми перешли к активным действиям. В Нью-Йорке началась подготовка к экспедиции, целью которой было преследование гигантского нарвала. Быстроходный фрегат «Авраам Линкольн» готовился выйти в море в ближайшее время. Военное ведомство открыло свои арсеналы капитану Фаррагуту, который настойчиво просил предоставить вооружение для судна.
Но как всегда случается, в тот самый момент, когда было принято решение отправиться на поиски чудовища, оно перестало показываться на глаза. В течение двух месяцев о нем никто не слышал. Ни один корабль с ним больше не встречался. Казалось, таинственный единорог каким-то образом узнал о затеваемых против него заговорах. Ведь об этом трубили повсюду! Сообщались даже по трансатлантическому телеграфному кабелю! Некоторые шутники говорили, что хитрая рыбина перехватила одну из телеграмм и с выгодой использовала полученные сведения.
Так что теперь фрегат, снаряженный для дальнего похода и оборудованный гигантскими рыболовными снастями, не знал, куда держать курс. Всеобщее нетерпение нарастало, когда 2 июля поступили сведения, что пароход, следующий из Сан-Франциско в Шанхай, три недели назад снова заметил морское чудовище в северных морях Тихого океана.
Новость вызвала бурю чувств. Капитану Фаррагуту не дали и суток на сборы. Провиант загрузили на судно. Трюмы ломились от угля. Команда была полностью укомплектована. Оставалось лишь разжечь печи, разогреть котлы и отчалить! Ему не простили бы задержки и в полдня! Впрочем, капитану Фаррагуту и самому не терпелось отправиться в плавание.
За три часа до того, как «Авраам Линкольн» должен был покинуть бруклинский пирс, я получил письмо следующего содержания:
«Господину Аронаксу,
профессору Парижского музея естествознания
Гостиница «Пятая авеню»
Нью-Йорк
Милостивый государь!
Если вы желаете присоединиться к экспедиции на фрегате «Авраам Линкольн», правительство Соединенных Штатов Америки будет счастливо видеть Вас в ее составе как представителя Франции. Капитан Фаррагут уже распорядился подготовить для Вас каюту.
С искренним почтением,
Дж.-Б. Хобсон,
Министр военно-морских сил»
Глава третья
Как будет угодно господину профессору
Еще за три секунды до того, как письмо Дж.-Б. Хобсона попало ко мне в руки, я думал об охоте на единорога не больше, чем о попытке преодолеть ледовые поля Северо-Западного прохода[15]. И уже через три секунды после прочтения письма уважаемого министра военно-морских сил я вдруг понял, что мое истинное призвание, единственная цель всей жизни – отправиться в погоню за этим грозным зверем и освободить от него мир.
Однако я только что вернулся из опасного путешествия, уставший и мечтающий об отдыхе. Больше всего на свете мне хотелось вновь увидеть родину, друзей, свою скромную квартирку возле Ботанического сада и милые сердцу драгоценные коллекции! Но ничто не могло меня остановить. Позабыв обо всем – об усталости, друзьях, коллекциях, – я без лишних раздумий принял предложение американского правительства.
«Впрочем, – думал я, – все пути ведут в Европу! Единорог наверняка проявит любезность и приведет меня к берегам Франции! Это благородное животное непременно даст себя поймать в европейских морях – исключительно чтобы доставить мне удовольствие, – и я добуду для Музея естествознания не менее полуметра его костяной алебарды».
Ну а пока мне предстояло отправиться на поиски нарвала в северные воды Тихого океана – то есть в противоположную сторону от родной Франции.
– Консель! – нетерпеливо крикнул я.
Консель был моим слугой. Молодой фламандец сопровождал меня во всех путешествиях. Я любил его, и он платил мне взаимностью. Флегматичный по природе, честный из принципа, усердный по привычке, ничему не удивляющийся, сноровистый, всегда готовый услужить, он, вопреки своему имени[16], никогда не давал советов – даже когда к нему за таковыми обращались.
Пообтесавшись среди ученых в нашем тесном мирке Ботанического сада, Консель нахватался кое-каких знаний. В его лице я получил специалиста, весьма подкованного в области естественно-научной классификации, который с ловкостью акробата взбирался по всем ступеням лестницы типов, групп, классов, подклассов, отрядов, семей, родов, подродов, видов и разновидностей. На этом его научные познания заканчивались. Классифицировать – вот все, что он умел и чем интересовался в жизни. Очень сведущий в теории классификации, но не в ее практическом применении, Консель, пожалуй, не отличил бы кашалота от кита. И все же это был на редкость славный и достойный малый!
На протяжении последних десяти лет Консель следовал за мной всюду, куда забрасывала меня наука. И никогда не приходилось слышать от него ни слова жалобы на слишком долгое или изнурительное путешествие. Ни единого возражения против того, чтобы собраться в дорогу и отправиться в далекий Китай или Конго. Он был готов ехать куда угодно без лишних расспросов. А кроме того, имел крепкое здоровье, способное противостоять любым болезням, и стальные мускулы при полном отсутствии нервов; ни малейшего намека на нервы – разумеется, в психическом смысле.
Конселю было тридцать лет, и его возраст относился к возрасту его господина так же, как пятнадцать к двадцати. Да простят мне, что я сообщаю о своем сорокалетии в такой сложной форме!
Однако был у Конселя один недостаток. Ярый формалист, он всегда обращался ко мне исключительно в третьем лице, что порой ужасно раздражало.
– Консель! – повторно окликнул я, торопливо собираясь в дорогу.
Преданность Конселя не вызывала у меня никаких сомнений. Обыкновенно я не спрашивал, хочет ли он сопровождать меня в путешествии, но на этот раз речь шла об экспедиции, которая могла затянуться на неопределенный срок, об опасном предприятии, об охоте на животного, которое способно потопить фрегат, словно ореховую скорлупу! Здесь было о чем подумать даже самому невозмутимому человеку в мире! Что же скажет Консель?
– Консель! – крикнул я в третий раз.
Тот наконец явился.
– Господин профессор меня звал? – спросил он, входя.
– Да, мой друг. Собери мои вещи и собирайся сам. Мы уезжаем через два часа.
– Как будет угодно господину профессору, – спокойно ответил Консель.
– Нельзя терять ни минуты. Уложи в сундук мои дорожные принадлежности, костюмы, рубашки, носки – все, что сможешь найти. И поторопись!
– А коллекции господина профессора? – уточнил Консель.
– Ими займемся позже.
– Но как же архиотерии[17], гиракотерии[18], ореодоны, херопотамусы и другие скелеты ископаемых?
– Оставим их на хранение в гостинице.
– А как же бабирусса[19]?
– Ее будут кормить во время нашего отсутствия. Впрочем, я распоряжусь отправить наш зверинец во Францию.