– Как раз наоборот, господин профессор! – Гарпунщик явно не желал признавать поражение. – Мы должны что-то делать!

– Что же именно, мистер Ленд?

– Бежать.

– Даже из «сухопутной» тюрьмы выбраться не так-то просто, а уж из подводной и вовсе нереально.

– Итак, друг Нед, что вы скажете на это возражение профессора? – спросил Консель. – Никогда не поверю, что у американца могут закончиться идеи!

Гарпунщик, явно смущенный, молчал. Обстоятельства, в которых мы оказались по воле рока, совершенно исключали возможность побега. Однако любой канадец – наполовину француз, и мистер Нед Ленд наглядно доказал это своим ответом.

– Господин Аронакс, – заговорил он после минутного раздумья, – а знаете, что должны делать пленники, которые не могут сбежать из тюрьмы?

– Не знаю, мой друг.

– Все просто: им нужно устроиться там поудобнее…

– Верно! – воскликнул Консель. – Куда лучше сидеть в застенках, чем гнить в земле или отправиться на небеса!

– …только сначала надо вышвырнуть вон тюремщиков, смотрителей и надзирателей, – добавил Нед Ленд.

– Бросьте, Нед! Неужели вы серьезно думаете захватить судно?

– Совершенно серьезно, – ответил канадец.

– Но это невозможно!

– Почему же? А вдруг представится удачный случай? Тогда я не вижу причин им не воспользоваться. Если на борту этой посудины всего два десятка человек, они не заставят отступить двух французов и канадца!

Проще было согласиться с доводами гарпунщика, чем вступать с ним в спор.

– Тогда дождемся нужных обстоятельств, мистер Ленд, а там посмотрим, – дипломатично ответил я. – Ну а пока прошу вас набраться терпения. Здесь лучше действовать хитростью. Ваша вспыльчивость может все только испортить. Пообещайте, что умерите свой гнев до поры до времени!

– Обещаю, господин профессор! – заверил Нед Ленд не слишком убедительным тоном. – Буду нем как рыба и кроток как агнец, даже если нас порой забудут покормить!

– Смотрите, Нед, вы дали слово, – сказал я канадцу.

На этом разговор окончился, и каждый задумался о своем. Должен признаться, что сам я, в отличие от гарпунщика, не питал иллюзий. И не верил в «удачные случаи», о которых говорил Нед Ленд. Чтобы столь ловко маневрировать, подводному судну нужна огромная команда; следовательно, если дойдет до драки, то силы окажутся слишком неравны. Впрочем, для начала не мешало бы обрести свободу передвижения, а мы все еще оставались пленниками. Я не видел ни малейшей возможности улизнуть из этой наглухо закупоренной стальной темницы. И если капитан-чужеземец намерен хранить тайну своего подводного корабля – что весьма вероятно, – он ни за что не позволит нам свободно разгуливать по судну. Вопрос в другом: как он планирует от нас избавляться? Применит ли насилие или выбросит однажды на каком-нибудь клочке суши? Обе идеи выглядели удручающе правдоподобными, и лишь неисправимый оптимист вроде нашего гарпунщика мог бы надеяться на освобождение.

Однако даже Нед Ленд, пораскинув мозгами, заметно приуныл. Мало-помалу он снова начал бормотать проклятия и неистовствовать. Он вскакивал на ноги, метался по комнате, словно запертый в клетке дикий зверь, пинал стены и молотил по ним кулаком. Между тем время шло, жуткий голод давал о себе знать все настойчивее, но на этот раз стюард не появлялся. Подобное отношение к жертвам кораблекрушения заставляло усомниться в добрых намерениях наших тюремщиков.

Нед Ленд, терзаемый голодными спазмами своего могучего желудка, начинал закипать, и я боялся, что при виде кого-нибудь из членов команды он неминуемо взорвется, несмотря на данное слово.

Спустя еще два часа ярость Неда Ленда вырвалась наружу. Канадец звал на помощь, кричал… Все впустую. Железные стены оставались глухи. Ни единого звука не доносилось извне: корабль словно вымер. Причем он не двигался – иначе я непременно почувствовал бы вибрацию корпуса от работающего винта. Очевидно, погрузившись в морскую бездну, он больше не принадлежал земному миру. От зловещей тишины кровь стыла в жилах.

Страшно было предположить, сколько продлится наша изоляция, наше заключение в камере. Надежды, которые я начал питать после встречи с капитаном судна, постепенно улетучивались. Добрый взгляд, открытое лицо и благородные манеры этого человека с каждым днем стирались из памяти. Я вновь видел его таким, каким он, по всей видимости, и был: неумолимым, жестоким. Теперь он казался мне бесчеловечным, лишенным всякого чувства жалости, непримиримым врагом себе подобных, к которым он явно испытывал лютую ненависть!

Неужели этот человек и впрямь допустит, чтобы мы умерли от истощения, запертые в тесной конуре, обреченные из-за дикого голода на страшные муки? Эта чудовищная мысль все глубже проникала в сознание, подстегивая воображение, и вскоре меня охватила безумная паника. Консель оставался невозмутимым, Нед бушевал.

Вдруг снаружи послышался шум: чьи-то шаги гулко раздавались по металлическим плитам. Звякнул замок, дверь отворилась, и на пороге показался стюард.

Я и шага не успел сделать, чтобы его остановить, как канадец набросился на несчастного, повалил с ног и схватил за горло. Стюард беспомощно хрипел под его могучей рукой.

Канадец набросился на несчастного.

Консель пытался оттащить гарпунера от полузадушенной жертвы, и я собирался было броситься ему на подмогу, но вдруг остановился как вкопанный, услышав произнесенные на французском слова:

– Успокойтесь, мистер Ленд. И вы тоже, господин профессор. Прошу вас, выслушайте меня!

Это был капитан корабля.

Нед Ленд вскочил на ноги. По знаку хозяина еле живой стюард, шатаясь, вышел из комнаты, ничем не выдав ни малейшей враждебности по отношению к канадцу, – настолько непререкаемой была власть капитана на борту судна. Мы молча ждали развязки, Консель – с невольным любопытством, я – в изумлении.

Присев на краешек стола и скрестив руки на груди, капитан внимательно нас разглядывал. Возможно, он не решался заговорить. Или жалел о только что произнесенных на французском словах. По крайней мере, мне так показалось.

После затянувшегося молчания, которое никто из нас не осмеливался нарушить, он наконец сказал спокойным, проникновенным голосом:

– Господа! Я одинаково хорошо владею французским, английским, немецким и латынью. Я мог бы заговорить с вами еще во время нашей первой встречи, но прежде хотел получше вас узнать, а потом – как следует все обдумать. Четыре ваших рассказа совпадали по сути, так что я удостоверился в их правдивости. Теперь мне известно, что по воле случая на борту моего судна оказались господин Пьер Аронакс, профессор естественной истории из Парижского музея естествознания, отправленный за границу с научной миссией, его слуга Консель и канадец Нед Ленд, гарпунер с фрегата «Авраам Линкольн», входящего в состав военно-морского флота Соединенных Штатов Америки.

Стюард вышел, шатаясь.

Я слегка поклонился в знак подтверждения. Капитан не задавал мне вопросов. Следовательно, ответов не требовалось. Этот человек говорил совершенно свободно, без малейшего акцента. Его фразы были безупречны, слова – точны, речь лилась на удивление легко и непринужденно.

– Вы, конечно, заметили, сударь, – продолжал он, – что я не спешил наносить вам второй визит. Выяснив, кто вы, я хотел тщательно все обдумать, прежде чем решить, что с вами делать. Меня одолевали сомнения. Роковые обстоятельства свели вас с человеком, который порвал с человечеством. Своим появлением вы нарушили мой покой…

– Не по своей воле! – вставил я.

– Не по своей воле? – повторил мой собеседник, повысив голос. – Так значит, «Авраам Линкольн» гоняется за мной по всем морям и океанам не по своей воле? Вы ступили на борт этого фрегата не по своей воле? Снаряды в мое судно летели случайно? И господин Нед Ленд не хотел забить его своим гарпуном?