Итак, спорный институт был создан для того, чтобы, с одной стороны, защитить граждан от необоснованного процессуального принуждения (мер пресечения, обысков, вызовов для допроса и т. д.), а с другой – избежать напрасной траты государственных ресурсов. В том, что эти задачи важны и универсальны, сомневаться не приходится. Уголовный процесс – деятельность принудительная и обременительная, и любая правовая система, независимо от господствующей в ней идеологии, сталкивается с необходимостью установления защитных барьеров. В правдивости этих слов нетрудно убедиться, обратившись к более раннему этапу российской истории. Вот как отцы Судебной реформы 1864 г. описывают один из «главнейших недостатков» дореформенного процесса: «Следствия нередко начинаются без надлежащего основания… поэтому частные лица напрасно привлекаются к суду, а судебные места обременяют себя излишними занятиями»[36].

Сходство с наблюдениями, изложенными в письме А.Я. Вышинского, налицо. Но, как известно, царские реформаторы для решения обозначенной проблемы избрали другой подход. Они решили взять на вооружение французский опыт, к тому времени доказавший свою эффективность. Устав уголовного судопроизводства устанавливал, что при сомнительности признаков преступления предварительному следствию должно было предшествовать дознание. Осуществлялось оно полицией без использования принудительных средств (ст. 253, 254). Производство же действий, вторгающихся в сферу личных прав, по общему правилу допускалось лишь на предварительном следствии. При этом оно рассматривалось как прерогатива судебного следователя, обладавшего подлинной судейской независимостью[37].

Таким образом, в дореволюционном уголовном процессе необоснованному принуждению со стороны государства препятствовал двойной заслон. Во-первых, в спорных случаях принудительная деятельность не могла начаться без предварительной проверки в форме дознания. Во-вторых, решение о вторжении в чьи-либо права принимал независимый и беспристрастный субъект – судебный следователь. Почему же в советское время понадобилось придумывать новый барьер в виде стадии возбуждения уголовного дела? Причина в том, что прежний заслон был разрушен. В советской парадигме дознание уже не рассматривалось как деятельность без принуждения, а следователь утратил свой судейский статус[38]. Стоит ли удивляться, что, казалось бы, давно решенная проблема вновь приобрела былую остроту. Но поскольку прежнее решение было признано устаревшим, практике пришлось реагировать проведением неформальных и непринудительных доследственных проверок, которые впоследствии легли в основу новой стадии.

Со временем стадия возбуждения уголовного дела претерпела немало изменений. Сегодня закон позволяет производить целый ряд следственных действий уже в ходе доследственной проверки, а практика в том числе поэтому идет по пути смещения центра досудебного познания с предварительного расследования на более раннюю стадию. Тем не менее предназначение спорного института в целом остается прежним: до возбуждения уголовного дела запрещается как производство допросов, обысков и выемок, так и применение любых мер процессуального принуждения кроме задержания.

Кроме того, в наши дни рассматриваемая стадия позволяет решить еще одну задачу. Согласно п. 3 ч. 1 ст. 145 УПК РФ одним из решений, принимаемых по итогу доследственной проверки, может стать постановление о передаче сообщения по подследственности. Дело в том, что с момента возникновения спорной стадии количество правоохранительных структур возросло, а их система стала значительно сложнее. Определить, кто именно будет осуществлять расследование, часто оказывается непросто. Как правило, для этого необходимо дать предварительную квалификацию предполагаемого преступления. При этом сведений, сообщенных заявителем, может оказаться недостаточно. Соответственно, сегодня стадия возбуждения уголовного дела не только предотвращает необоснованное принуждение, но и позволяет своевременно решить вопрос о подследственности уголовного дела.

При беглом взгляде на немецкое судопроизводство, действительно, может показаться, что ничего похожего на стадию возбуждения уголовного дела ему неизвестно. Так, в современном фундаментальном учебнике Г.-Г. Кюне по уголовному процессу утверждается, что предварительное расследование можно считать начатым с «самых первых действий полиции или прокуратуры»[39]. Кроме того, кажется, что в Германии, как и в других странах Запада, имеются свои эффективные механизмы для решения проблем, обозначенных в предыдущем параграфе.

С одной стороны, в ФРГ (что роднит ее с постсоветским пространством и резко отличает от Франции) дознание уже давно не рассматривается как «буферная зона», оберегающая граждан и государство от напрасного вовлечения в обременительную процедуру предварительного следствия. Сегодня предварительного следствия там не существует вовсе, а прокурорское дознание, будучи ординарной формой расследования, содержит множество репрессивных инструментов. С другой стороны, немецкие граждане по-прежнему защищаются судебной властью от необоснованного вторжения в их права. Главным механизмом, гарантирующим такую защиту, стал институт судебного контроля. Практически все процессуальные действия, связанные даже с минимальным принуждением, согласно УПК ФРГ должны быть санкционированы судом[40]. Стоит ли удивляться, что именно в судебном контроле некоторые российские исследователи видят достойную альтернативу стадии возбуждения уголовного дела[41].

Что же касается подследственности, ее определение в Германии редко требует предварительной правовой оценки деяния. Связано это с тем, что организационная структура немецкого расследования значительно проще, чем в России. Большинство уголовных дел в Германии расследует криминальная полиция. Прочие же органы дознания, определяемые законодательством федеральных земель, как правило, немногочисленны, а их компетенция интуитивно понятна. Допустим, в Баварии наряду с полицией расследование осуществляют таможня, лесничество, егерская служба, служба по рыболовству и т. д.[42]

Итак, альтернативные механизмы решения проблем, породивших спорную стадию, в Германии, действительно, имеются. Но можно ли говорить об их достаточности? Удалось ли немецкому уголовному процессу избежать появления «доследственных проверок», в советской следственной практике закрепившихся объективно и вопреки всему?

Чтобы ответить на этот вопрос, в первую очередь стоит ознакомиться с релевантными положениями уголовно-процессуального закона. При этом следует оговориться, что, хотя в УПК ФРГ и встречается термин “Erhebung der öffentlichen Klage” (досл.: «возбуждение публичного обвинения»), иногда не без оснований переводимый как «возбуждение уголовного дела», к рассматриваемой проблеме он имеет самое отдаленное отношение. Когда-то он обозначал начало полноценной процессуальной деятельности, проводя черту между полицейско-прокурорским дознанием и «судебными» стадиями уголовного процесса (включая предварительное следствие)[43]. Однако сегодня с усилением репрессивной составляющей дознания возбуждение публичного обвинения связано уже не с началом, а с окончанием предварительного расследования (переходом от дознания к так называемому промежуточному производству). Соответственно, в российском уголовном процессе аналогом этого института будет, скорее, направление уголовного дела в суд с обвинительным заключением, актом либо постановлением.