Через час я стояла у палаты Гордея Миронова и никак не могла решиться постучать. Он – хозяин города. Жестокий, богатый, опасный и пугающий. Старше меня на тринадцать лет и опытнее на целую жизнь. Но выбора у меня нет. Он единственный, кто может помочь.

Глубокий вдох и не дышать. Стучу и, дождавшись резкое “да!”, вхожу в палату.

– А, это ты красивая, заходи. Что хотела? Стоп. Ты почему в таком виде?

– У меня просьба. Я хотела… – переступаю с ноги на ногу и не знаю, как начать разговор.

– Соберись.

– Мне нужны деньги. Срочно. Много. Банки не дают, а обратиться мне не к кому.

– Зачем?

Я рассказываю ему все, что произошло. И про шубы, и про то, что меня выкинули из квартиры, и зачем-то про сережки.

Мы так и стоим на пороге палаты, он с каждым моим словом хмурится, а я сильнее впиваюсь пальцами в ручку чемодана.

– Мне нужны будут контакты хозяйки. Не трясись только. Все решу.

– Я все до копеечки отдам. Я отработаю, можно зарплату не…

– Обязательно отработаешь, – его улыбка превращается в звериный оскал. – Сказал же – все решу. А ты будешь моей любовницей. Пока не наиграюсь.

Волна облегчения смывается еще большим страхом. Он подходит слишком близко, но теперь ему можно все. Я сама отдала себя ему в руки.

Жестко придерживая меня за затылок, он жадно вгрызается в мой рот. И отказать ему я не имею никакого права.

Это не поцелуй. Это безжалостное нападение. Он пытается подавить, а мне некуда отступать. Теряюсь. У меня не получается ему ответить. Зубы сталкиваются, кислорода не хватает, он просто не дает мне сделать вдох! До боли прикусывает нижнюю губу и тут же влажно, со вкусом, зализывает.

Пытаюсь его остановить, но мои метр пятьдесят пять и пятьдесят килограмм против двухметровой горы мышц абсолютно бесполезны. Я его с места не сдвину, даже если очень сильно понадобится.

– Тиш-ш-ше, красивая. Не брыкайся. Иначе будет больно, – и в подтверждение своих слов он наматывает на кулак мои волосы и оттягивает их назад.

Заставляет заглянуть ему в глаза и от увиденного меня пробирает дрожь. Темные бездонные холодные омуты манят, завораживают. В них только тонуть. Меня уже не спасти.

– Если будешь слушаться – тебе понравится, – царапающий, хриплый шепот прокатывается теплом по телу, несмотря на грубость.

Буду. Конечно буду. Выбора у меня нет.

Он привык, что ему подчиняются. Беспрекословно. Давит не только физически, но и своей хищной аурой. Сожрет и не подавится. Ему таких, как я нужно пятеро, чтоб насытится. Страх, что он может меня выкинуть, если я буду отказываться или ему не понравится, пульсирует в венах.

Он оглядывает мое тело, склоняет голову набок. Смотрит так, будто видит все, что скрывается под одеждой. Оценивает. Невозможно понять, нравится ему или нет, но он уже намечает планы, что со всем эти можно сделать. Хочется прикрыться, спрятаться, но мне бежать уже некуда.

У меня впервые появляется возможность рассмотреть его так близко. Он красив. Остро. Опасно. Дьявольски. Темные, густые волосы и им в тон глаза, выразительный нос. Верхняя губа с острой ложбинкой с дивным названием – арка Купидона. Неуместно нежное для такого, как он. Гордея не портит даже жесткое выражение лица и длинный рваный шрам на всю правую щеку.

Все так же придерживая меня за волосы, другой рукой он очерчивает контур лица, спускается на шею. Его рука слегка сдавливает горло. Пока не пугая, а только обозначая силу. Пальцы перетекают ниже, в v-образный вырез футболки. Грудь у меня небольшая, белье я ношу редко, поэтому он легко получает доступ к телу. Не отрывая от меня взгляда, обманчиво нежно очерчивает окружность груди, грубыми мозолями царапая кожу. Зажимает сосок, перекатывает между пальцев, выкручивает и тянет к себе. Это совсем не ласка, а собственнический жест. Почти не больно, но очень остро. Так неожиданно, что вышибает весь воздух из легких, а дрожь пробирает тело.

– Хорошая девочка. Мы с тобой подружимся.

Он довольно тянется повторить то же самое со вторым соском, но в дверь за моей спиной стучат.

– Да! – рявкает и подталкивает меня в глубину палаты, чтобы не мешалась перед дверью.

Поправляю футболку, отхожу к окну, обнимаю себя руками, пытаясь спрятать призывно торчащие соски, защититься и хоть немного успокоиться. Грудь все еще ноет после его нападения, а в голове твориться чёрт-те что.

Мне всегда не хватает прикосновений. Я очень тактильный человек и поняла это только после смерти родителей. Бабушка была отстраненной и тепла от нее было не дождаться. Дружить в деревне, куда меня увезла жить ба, было не с кем. Местные так и не приняли меня, городскую, в свою компанию. Позже, в детдоме уже я сама старалась избегать внимания.

Потом случилась учеба, практика и Толя. С ним было приятно обниматься и целоваться. Он был нежным, напористым и инициативным котиком ровно до того момента, пока я не призналась, что девственница. Тот скандал и сплетни в поликлинике, что он устроил мне не забыть. Хуже было только с заведующим. Он поначалу просто успокаивал. Налил чаю, подсел ближе. И ближе. Приобнял за плечи. Его лысина вспотела, рубашка не справлялась с натиском огромного живота. Когда его липкая рука поползла вверх по моему бедру, я резко отпрыгнула. Но он был совершенно спокоен и уверен в себе.

– Сонечка, ну что ты? Ты же хочешь здесь еще работать? Давай, трусики снимай быстренько. Решим твою проблему и все будут довольны.

Я стояла и ошарашенно пялилась на него во все глаза. Никак не могла поверить, что он говорит это на полном серьезе и вслух.

– Я же врач. Сделаем все красиво.

Меня тошнило от его слов и взглядов, но я выдержала еще пять минут и написала-таки заявление на увольнение.

А теперь вот Миронов. Совсем не тот, кого я представляла рядом в свой первый раз. С другой стороны, можно утешать себя хотя бы тем, что это будет не потный, толстый зав, а красивый мужчина. Но как и многим девочкам, мне всегда хотелось, чтобы это случилось по любви. Как у моих родителей. Они встретились, когда папу перевели в мамину школу в пятом классе. Больше они не расставались. В восемнадцать поженились, а через два года появилась я. Мне не передать с какой нежностью и трепетом они относились друг к другу. Я помню очень мало. Их голоса напрочь стерлись из моей памяти, но ощущение тепла, уюта, дома и запах солнца навсегда остался только там.

Гордей же жестокий, властный, холодный. Ему плевать на меня он просто будет пользоваться телом. Он купил себе куклу для постельных утех. И мне придется соответствовать и отрабатывать по полной, если я хочу, чтобы он помог.

– Гордей Андреевич, через полчаса нужно выезжать, – в палату входит Володя, начальник охраны Миронова. – Привет Сонь!

Я не могу повернуться или сказать что-то в ответ. Только киваю, все так же глядя в окно. Стыдно невыносимо.