К своей бане идет Николай, а вдоль берега Устин пробирается с того края деревни – договорились вместе попариться, одному скучно. Супруга – Анна Ивановна – намылась с Нюшей-Кузнечихой первым заходом. Им бабам что, им не париться. Анна Ивановна крупна, жар не выносит, а Кузнечиха вроде и мелкая, но старая уже для веников – повредиться может ими. Женщины всегда первыми идут – пар попусту не переводят, и сажу хоть кой-какую лишнюю со стен смоют-стряхнут. Все польза с них! Сегодня у них еще и репетиция в клубе. Хор ветеранов местного труда «Кумушки». Осенний отчетный концерт готовят. Анна Ивановна не только голосом, но и на балалайке подыгрывает что-то там. Нюша пищит тонко, аж обе волосины на бороде трясутся, балалайка женина звуки неимоверные испускает. Все вместе бабы деревни строем воют в старых маминых платьях, грудями вертят туда-сюда – старожилы труда так веселятся. Тьфу! Балалайку эту дома уже надоело слушать изо дня в день всю жизнь. И Нюшин вековой комариный писк – соседка, куда ее денешь. Этот их осенний отчетный концерт каждый день дома происходит уже сколько лет. Сейчас, небось, с завязанными на голове полотенцами и раскрасневшимися лицами чай с блюдцев с сахарком швыркают – песни в связках прогревают.
Устин тоже принес бутылку. Ему проще, у него все дни свободны – не работает сейчас, сославшись на какую-то застарелую инвалидность. Фельдшер Илья Лазаревич ему бумагу выписал, чтобы в совхозе бригадиру показать. Там что-то сложно написано специальным почерком, выяснилось, что он на голову болен, но не буйный, даже когда выпьет. Устин теперь на рыбалку ходит. Он тут местный – чухарь, все омута, все корги на речках знает. Утром раньше тракторов заводится мопедом – только удочки полощутся сзади по дороге, пыль воздымая. Вечером до темноты у воды сидит, а днем его тоже никто не видит, потому что все на работе и смотреть по деревне некому. Тощий, черный как головешка, руки покорежены годами – места живого нет, ногти кривые, страшные, что у собаки. А так-то нормальный мужик. Зашли в баню, впотьмах глаза настроили, в копоти все одинаково черное. Оконце всего на одно бревно величины – махонькое, света не дает, а так лишь, чтобы не разбиться и на гвоздях-вешалках не повиснуть.
Света и в самой бане нет. Ни у кого здесь вдоль озера его нет – не проведен. Каменка, отсыпанная в углу, ждет жаром, взгромоздя на себя верхом бочку с горячей. Вода изредка лениво булькает, выражая готовность. Труба в потолке заткнута старой тряпкой – значит женщины все-таки прокинули каменку, сажу сбили. Хорошо вторыми идти – все уже сделано, все налажено! Залезли на широченный полок, ахнули полковшика на камни, те отозвались взрывом и облаком пара. Потолок выдержал, а уши испуганно повисли от жары, страшно вдохнуть, хочется упасть на доски и спрятаться. Вот оно! Это ведь и есть – с легким паром! Похихикали с Устином об этом.
Из-под полка, прямо рядом с каменкой, торчит полуметровый стебель малины. Живой, на границе холода и плавящихся камней, как-то пробрался с улицы, но из-за отсутствия света похож на тощего бледного пришельца. Обломал его – не надо нам тут устраивать! Спина у Устина худая – веником вдарить не по чему. Грязными сажевыми разводами пошла, как листвой по ней приложился. Кряхтит, благодарствует, по ногам себя хлопает. Николай Иваныч, тот сразу двумя машется – здоровьице пока имеется! Вывалились в предбанник, заговорили, впотьмах заголовки газетные читают, по «стограмм» снарядили. Еще.
Когда «Сибирская», погоняемая ямщиком, ускакала под лавку опустев, в голову начали приходить разные хорошие мысли. Женщин обсуждать сразу не задалось, и, поскольку Устин был вдовцом, приходилось говорить только о вокале Кузнечихи и норове бригадира полеводов – Лильке. «Лилька очень строга, да, это она – Лилька!» Поэтому Устин перешел к вопросам рыбалки – у него не было с собой других. Для Николая Иваныча вопросы рыбалки не казались актуальными – он не ходил на нее вовсе с самого детства в родной Белоруссии. Оттуда и начал.
– А у нас в Белоруссии сомы были. Во! – руки расширились на всю возможность, которую предоставили противоположные бревенчатые стены.
Устин стал отстреливаться количеством изловленных лещей. Мелких, но многочисленных.
– Сом, он может человека затащить целиком в воду!
Устин парировал, что его тоже однажды лещ утащил в воду целиком, только он немного тогда выпил и поскользнулся.
Новые «стограм» из бутылки Устина уравновесили рыбу на всей территории бывшего СССР. Но душа Николая Иваныча затосковала о давно забытом детстве на Припяти.
Через час они копали червей у сгоревшего в прошлом году скотного двора. В деревне Погорелец каждый год летом от грозы сгорало что-нибудь или еще больше. В прошлом году – вот этот скотный двор и дом Шимбаевых. Скотину какую выгнали, какая сама выбежала. Шимбаевы вынесли самое дорогое – шкаф и новый диван, холодильника и телевизора у них не было. Деревня разлеглась на какой-то древнейшей плите, которая состояла из чего-то притягивающего грозы и молнии. Из цельного куска железа может даже! Все молнии мира сходились в Погорельце и бились тут не на шутку. Жители слагали легенды, мифы и прочие баллады о том, как они спасали тех или иных соседей. Помнили наизусть, кто что вынес из пожара, а кому с чем не повезло. К июлю, как только приходила жара, бабы начинали вслух поминать Николая Угодника, а мужики всякую мать. Слова все хорошо знали давно, но ни один дом потушить не удалось.
Черви копались хорошо, точнее копал их вилами в старом перепревшем коровяке Устин, а Николай Иваныч ответственно держал банку, и пальцем сшибал особо шустрых, пытающихся выбраться обратно в свой родной навоз. Червяки не крупные, но как все живое на пожарищах – почти черного цвета, лишь с желтым брюшком. Хорошие! Должен лещ клевать, тем более, что Устин прикормил с утра одну заводинку. Домой Николай Иваныч не заходил – что там спрашивать-то? Жалко, опарышей негде взять.
Поплавки сидели на воде, ожидая поклевок. Тишина, ни ветринки, вода – парное молоко. Водка тоже нагрелась, но ненадолго. Комары вообще не кусали Устина – им неприятно. Но Николая Иваныча, как положено, жарили вовсю, он для рыбалки – необстрелянный боец. На четвертом забросе, сразу после последнего стакана, крючок наглухо вцепился в его штаны. Штаны было жальче крючка, потому как их у Николая всего две пары, и эти лучшие. Решено крючок оборвать, оставив сидеть в штанине до Анны Ивановны спасения, а к леске привязать новый. Так и постановили. Устин в темноте искал леску и дырочку в новом крючке. А Николая Иваныча тут сморило бесклевье, уронив его голову с напитками сначала на грудь, а потом в прибрежную траву. До самого утра, когда туман пополз с воды на берега.
Подняв с земли неверное тело в вертикальное положение, Николай Иваныч чутко подумал – это даже хорошо, что лещ ему не клюнул, а то бы точно утащил в озеро. С этими мыслями он предложил Устину, который все-таки поймал за короткую ночь несколько рыбин, пойти по домам. К тому же вон из-за озера надвигается туча – не иначе как грозовая, уже начинает подгромыхивать. И Анна Ивановна теперь, наверное, волнуется.
Когда он открыл дверь в переднюю, поклонившись на входе перед притолокой хозяйке дома, стратегия была выбрана на опережение. В руках – некрупный подлещик.
– Знаешь, Анна Ивановна, надоела мне твоя балалайка! Хочется хоть немного тишины…
Тут же произошел заряд грома! Подлещик выпал из рук, в голове помутилось, Николай Иваныч рухнул подкошенным ясенем на пол. Старым ясенем. Анна Ивановна, держа в руках разбитый о голову мужа струнный инструмент, услышала с улицы:
– Пожар! Анна Ивановна, горите! Пожар!
У клуба заученно запел на проволоке рельс. Народ побежал к дому Николая Иваныча – выносить все. Утро воскресенья – деревня дома. Сняв из красного угла памятную, шитую бабушкой, занавесочку и присунув ее в карман передника вместе с маленьким образом Николая Чудотворца, Анна Ивановна потащила из дома самое ценное из нажитого. Николая своего Иваныча. Все еще убитый громом, тот поехал по ступенькам сеней головой вперед, ноги в чистых послебанных носках пересчитали каждую. Все восемь – у них высокий дом. До этого стоял. Подскочившие молодые парни кто побойчее, накинув на голову тряпье, забегали в огонь, быстро с чем-нибудь возвращаясь. Анна Ивановна надежно командовала, что и в каком порядке тащить. Рядом кудахтала Кузнечиха. Через сорок минут приехал пожарный «Газон» без воды. Николай Иваныч это уже видел. Пожарный расчет покатился к озеру, и когда вернулся, очень успешно залил оставшиеся угли и растащил головешки. Анна Ивановна попросила служивых «за бутылку» уронить печку – так страховка будет выплачена полностью. Что ж бы и не уронить для доброго человека…
