В этом противостоянии позиция Розанова кажется много предпочтительней. Церковный календарь понятней христианской метафизики. Рыба хороша в прямом своем смысле, а не в метафорическом, не в качестве известного христианского символа.

Герцен говорил: истину нельзя пускать на голоса, прав Галилей, а не большинство. Это несомненно в отношении естественнонаучных положений, но можно ли применять сие в отношении общественной жизни? Там важнее всего именно большинство, масса - и не обязательно в смысле демократических институций, а в качестве объекта и одновременно субъекта социальности. Это то, с чем нужно считаться в первую очередь, это альфа и омега, все остальное - туман и мечты, как сказал бы Чехов. В социальной жизни почти всегда нужно по одежке протягивать ножки - а не по идеалу. Истина социальности - предрассудки масс скорее, чем знания интеллектуалов. Не считаясь с этим, садишься в лужу - как сели постсоветские либералы на печально знаменитой встрече "политического Нового года", когда в разгар веселья поступило сообщение, что Жириновский получил на парламентских выборах 24 процента голосов.

Это тогда доперестроечный еще прогрессист Юрий Карякин воскликнул: "Россия, ты сдурела!" Хорош демократ, негодующий о выборе народа.

Есть один оселок, лакмусовая бумажка, безошибочный критерий для суждения о передовой интеллигенции, о самой форме ее мироотношения, а не том или ином содержании очередного умственно-политического ее увлечения. Стоит подумать о западных левых, чтобы многое понять в сущности нынешних российских правых - как именуют сейчас в России либералов. Человеческая суть у них едина - при всем возможном расхождении в политической философии.

Я недавно прочитал мемуары Артура Миллера - по-русски, изданные в Москве в 98-м году. Когда они вышли в Америке на десять лет раньше, мне и в голову не пришло поинтересоваться ими. Я мало увлечен его творчеством, и к тому же до некоторой поры не считал западных левых достойными людьми. Это Достоевский нас научил тому, что левые - бесы. А я, как и Карякин, привык уважать Достоевского. Конечно, это было ошибкой - видеть в левых исключительно деструктивную силу, тотально их демонизировать. Но левые необходимы и, так сказать, оправданы, когда они занимаются конкретной социально-экономической борьбой: создают профсоюзы в Америке или ратуют за повышение заработной платы. "Копейку на рубль" завоевывают и полагают в этом истину, как старинные русские "экономисты", с которыми полемизировал молодой Ленин. Левые невозможны, когда они делаются доктринерами, идеалистами. При этом они могут быть самыми благородными людьми.

Вот Артур Миллер принадлежит к разряду таких благородных людей. Человек всячески достойный, и к числу его достоинств принадлежит прежде всего его идейная серьезность, его высокая духовность, моральная его чистота. Читая его мемуары, понимаешь, что он в сущности относится к типу людей религиозных. Ему Бог нужен, а не Мамона. Вот он описывает собрания американских коммунистов в сороковых годах:

Сходились добропорядочные люди среднего класса, искавшие, по-видимому, какую-то возможность проявить себя, - позже они пришли к проповеди самосовершенствования по примеру различных религиозных групп. Стремление к самоочищению было неизбежно связано в те времена с принесением настоящего в жертву лучезарному социалистическому будущему; это должно было помочь человеку преодолеть опустошенность, двойственность, противоречивость и обрести четкую нравственную позицию.

Мы видим, что рабочих среди этих людей не было. И не копейка на рубль их интересовала, а нравственное очищение. Социализм, хоть и советского образца, был путем духовно-морального поиска. Это был поиск веры. И найдя ее, очень трудно было с ней расстаться

Судя по мемуарам Артура Миллера, едва ли не все западные левые интеллектуалы таковы. Например, Пабло Неруда:

Бродя с ним в Нью-Йорке по Гринвич Виллидж, я больше всего был озадачен тем, как человек такой мощи духа все еще поддерживал Сталина. Единственное, чем я мог объяснить его заблуждение, - глубокое неприятие буржуазного общества, породившее почти религиозную лояльность к тому сну, которым Россия оказалась для доверчивых тридцатых годов, к стране, не признать которую он считал для себя бесчестьем.

А вот еще один друг Советского Союза - Лилиан Хеллман, в доме которой Миллер встретился с двумя югославами, рассказавшими им, почему Тито порвал со Сталиным и что за этим стояло:

Ситуация поражала тщетностью усилий и не поддавалась никакому разумению. То, что одно социалистическое государство могло эксплуатировать другое социалистическое государство, особенно такое, как прославившаяся героической антифашистской борьбой Югославия, казалось вопиющим недоразумением.

...Лилиан, не скрывая сомнения, которое мешало ей говорить, спросила: "Вы верите им?"

...Я верил этим людям, абсолютно им верил, одновременно не желая расставаться со своим прошлым, с антифашистскими, просоветскими симпатиями былых лет. Мы отнюдь не искали истину, но защищали осажденную распадавшуюся ортодоксию, где, несмотря на великое смятение, все же покоилась некая священная правда. За проявленную лояльность позже я много строже спрашивал с себя, чем с Лилиан, ибо в отличие от нее уже тогда был снедаем противоречивыми чувствами, не только предполагая, но кое-что зная, в то время как она еще пребывала в иллюзиях. Поэтому если она заблуждалась глубже, чем я, то была, наверное, в этом честнее, потому что проще отметала смущающие ум противоречия, угрожавшие поколебать убеждения. : Верность просоветским симпатиям была для нее в своем роде тем же, что верность другу. Обладать внутренней целостностью означало находиться на борту корабля, даже если его разворачивало в непредсказуемом направлении и это грозило погубить пассажиров. ...

Она не знала, что такое чувство вины, которое меня никогда не покидало. Поэтому обычно обвиняла других, а не себя.

Этим людям их вера важнее и дороже правды - правды как факта, а не идеала. Вот общая черта идеалистов всех стран.