– О, да вы шутите, месье Робен. Я буду счастлив доставить удовольствие Эжену.

– Сейчас я накормлю его, – заявил мальчик, срывая несколько листьев с той самой ветки, на которой ленивца доставили в лагерь.

– Держи, аи!.. Ну же, поешь…

Но ленивец, без сомнения обессиленный от волнений и перипетий прошедшего дня, крепко спал, зацепившись лапой за одно из стропил галереи.

Благодаря упорному труду всех обитателей колонии от мала до велика жизнь здесь обещала стать вполне безоблачной. Хотя начиналось все совсем непросто. Глава семьи и его отважная спутница не без содрогания вспоминали ужасные обстоятельств, которые предшествовали их воссоединению. Полное изобилие пока не наступило, но самые насущные потребности уже были удовлетворены. Робен, в общем-то, был бы вполне счастлив, если бы мрачные воспоминания о прошлом время от времени не тревожили его разум и не становились источником дурных предчувствий.

Он обрел свободу совсем недавно, так что еще не забыл о кошмарах каторжного быта, об изнурительном труде на лесосеке, о непереносимой, отвратительной скученности в тюремных бараках. Он сумел вернуть свою свободу, обеспечить жизнь своей семьи на сегодняшний и завтрашний день. Теперь нужно было немедленно позаботиться о том, чтобы обезопасить колонию от внезапного нападения, если враги вдруг наткнутся на них по какой-то случайности.

Робен с крайней бережливостью расходовал боеприпасы, подаренные Николя капитаном голландского судна, и если время от времени позволял «заговорить пулям», то лишь для того, чтобы добыть немного свежего мяса к столу европейцев, которые только-только начали привыкать к здешним условиям. Двустволка прежде всего была орудием защиты, он бы воспользовался ею лишь в минуту крайней опасности, но без малейших колебаний, чтобы сохранить свою свободу, главное условие для всеобщего блага. Но Робен также понимал, не без оснований, что одного ружья будет недостаточно для того, чтобы вступить в борьбу с хорошо вооруженным противником, и предпочел бы вовсе не идти на такой риск.

Куда целесообразнее было сделать плантацию неприступной и укрепить единственное слабое место, через которое мог бы ворваться враг. Разумеется, речь не шла о системах обороны, используемых в цивилизованных странах, поскольку эта стратегия бесполезна для лесных жителей и, более того, совершенно неприменима в здешних условиях.

«Добрая Матушка», расположенная на середине заросшего лесом холма, была совершенно неприступна с восточной стороны. С севера и юга простирались бесконечные болота припри с топкими трясинами, непроходимые для человека. Открытым оставался лишь запад, где от Кокосовой заводи до хижины можно было добраться без особых трудов. Это и было то самое слабое место.

Инженер, который в обычных условиях легко смог бы защитить нужную ему позицию, никак не мог придумать способ закрыть проход, идущий от ручья. Водопад Игуаны представлялся ему недостаточно надежной защитой. Он поделился своими опасениями с Казимиром и попросил у него совета. Добрый старик, не подозревавший о существовании бастионов, куртин, реданов и равелинов, мгновенно нашел изумительно простое решение проблемы.

На его бедном добром черном лице появилась гримаса, выполняющая по необходимости роль улыбки. Старому негру явно нравилась мысль о том, какую шутку он сможет сыграть с плохими белыми, если им взбредет в голову фантазия напасть на его компе, его дорогих деток и добрую мадам.

– Моя знай. Давай делай шибко быстро. Моя идти с твоя и Николя.

– Но что ты собираешься делать?

– Чуток жди, потом узнай.

И больше из него не удалось вытянуть ни слова. Трое мужчин, вооружившись мачете, немедленно отправились к Кокосовой заводи. Расстояние, которое нужно было перегородить, составляло около шестидесяти метров. Старику удалось сделать проход неприступным меньше чем за три часа.

– Смотри моя и делай так, – сказал он на своем наречии, выкопав в земле ямку сантиметров пятнадцать в глубину.

Николя и Робену хватило трех секунд, чтобы проделать в мягкой почве такие же лунки, отстоящие друг от друга примерно на тридцать сантиметров.

– Еще… теперь там… так, давай…

Первая линия лунок была готова через четверть часа, затем вторая и третья, практически параллельно друг другу, но перпендикулярно направлению, ведущему к хижине.

– Какого дьявола он собрался тут сажать, капусту или артишоки? – спросил Николя, обливаясь потом, притом что работа, в общем-то, была совсем не тяжелой.

– Нет же, – ответил Робен, – кажется, я догадался. И это совсем не глупо. Конечно, мы посадим не капусту, но алоэ, кактусы, агавы и молочай.

– Оно так, – подтвердил старик. – Твоя все понимай.

– Это же так просто! Мы нарежем черенков всех колючих растений, что растут здесь в огромных количествах, посадим в лунки штук двести пятьдесят, а лучше триста, и через два месяца у нас будет великолепный колючий заслон, сплошные шипы и рогатки, способные заставить отступить целую армию. Такие изгороди используют испанцы на Кубе, французы в Алжире и бразильцы.

– Не стану утверждать, что это плохо, – заметил Николя, – но в один прекрасный день они могут догадаться прорубить себе дорогу мачете.

– Никогда белый тут не пройти, – угрожающим тоном заявил прокаженный. – Этот штука вырастай, тут живи куча ай-ай, куча гражи, куча боисиненга.

– Но в таком случае мы тоже никогда не сможем отсюда выйти.

Казимир снова улыбнулся:

– Старый негр знай, как позови змеи. Он говори змея «приходи», она приходи. Он говори змея «уходи», она уходи.

Николя с недоверчивым видом покачал головой, тихонько пробормотав:

– Я не говорю, что они не придут, но соседство, как по мне, будет не из приятных.

Робен успокоил своего молодого друга, рассказав ему о том, как пресмыкающиеся союзники Казимира заставили спасаться бегством тюремную стражу.

– Патрон, неужели вы в это верите?

– Я верю в то, что я слышал и видел.

– Не хочу показаться дерзким, но у меня есть кое-какие сомнения, по-моему, это уж слишком… Хотя здесь в самом деле происходят удивительные вещи!

Три товарища пустились в обратный путь к «Доброй Матушке», решив в установленное время вернуться сюда, чтобы убедиться, что зеленое укрепление взошло и в нем поселился долгожданный змеиный гарнизон.

Они шли не спеша, как всегда гуськом, по-индейски, и негромко разговаривали. Но внезапный шум заставил их остановиться.

В этих лесах, населенных причудливыми и страшными животными, хищниками и рептилиями, где в зеленых зарослях устраивают засады огромные существа, чьи когти рвут на части, а кольца ломают кости, а под листвой таятся крохотные создания, чьи невидимые жала убивают на месте, смертельные опасности грозят путешественнику во всякое время и в разных обличьях. Поэтому-то здесь все чувства, постоянно обостренные, приобретают невероятную тонкость. Не только дикарь, уроженец этих вечнозеленых краев, но и европеец быстро овладевает искусством различать все звуки, производимые природой, понимать их причину, устанавливать направление и предвидеть возможные последствия.

Несмотря на свой опыт, Робен застыл на месте, не понимая, что делать и что сказать Николя, невежественному, как истый парижанин из Батиньоля, во всем, что касалось дикой жизни. Казимир молчал, сконцентрировав в слухе все свои способности лесного жителя.

Звук между тем не стихал, смутный, негромкий и непрерывный, как шелест мелких капель дождя по листве, к которому примешивалось еле слышное потрескивание. Это не было похоже ни на шорох змеиной чешуи в траве, ни на журчание воды в ручье, ни на отдаленное хрюканье стада патир. Этот шум чем-то напоминал гул летящей стаи саранчи, да, пожалуй, что так. С той лишь разницей, что звучал он более сухо и резко, будто бы к шуршанию миллиардов ног миллионов насекомых добавился едва уловимый треск бесчисленных микроскопических ножниц.