– До встречи! Зря ты оставил меня в живых, Робен!
Каторжник даже не обернулся, он уже исчез в лесной чаще.
Глава II
Великолепная, но бесплодная природа. – Голод. – Одиннадцать скелетов. – Каторжники-людоеды. – Что такое белый тигр. – Капуста весом в тридцать килограммов. – Первый краснокожий. – Еще один враг. – Неблагодарность и предательство. – Продан за стаканчик водки. – По-прежнему один. – Страшное падение. – Умирающий надсмотрщик наедине с обезглавленным ягуаром. – Лихорадка. – Почему концерт обезьян-ревунов можно назвать настоящим бенефисом. – Опять этот индеец. – Охота на человека продолжается. – Логово белого тигра.
Робен шагал и шагал, не в силах отделаться от мысли о том, что он все еще недостаточно далеко ушел от своих палачей. Удивительно, но все это время ему удавалось держаться как раз того направления, которое он наметил для себя прежде. Представьте себе одинокого человека посреди океана, в утлом суденышке, без припасов и компаса, но верно ориентирующегося в пространстве.
Девственный лес с его непроницаемым куполом листвы, бесконечным ковром из трав и кустарников мог предложить не больше ориентиров, чем однообразные морские волны.
С момента побега прошло уже три дня. Робену удалось преодолеть изрядное расстояние – никак не меньше пятидесяти километров «на выпуклый глаз», как говорят моряки. Двенадцать с половиной лье[3] экваториального леса – это бесконечность. Теперь беглецу можно было не бояться встречи с цивилизованными людьми.
И тем не менее ему все еще угрожало множество опасностей, одна из которых составляла беспрестанную смертельную угрозу.
Это был голод! Голод, неизбежный для путешественников, чиновников, присланных из метрополии, и колонистов, если только они не смогли заблаговременно запастись нужным количеством провизии. Голод был вечным бичом и для местных жителей, негров и индейцев, особенно когда им не удавалось собрать урожай, достаточный для того, чтобы пережить сезон дождей.
Не думайте, что эти великолепные деревья, на создание которых природа, как может показаться, израсходовала все свои творческие силы, исчерпала всю сокровищницу своего мастерства, способны дать человеку необходимое для него пропитание.
Нет. Вся эта пышная растительность не дает ни фруктов, ни ягод. Ни апельсиновых деревьев с золотыми плодами, ни кокосовых пальм со вкуснейшими орехами, ни сладких бананов, ни манго с освежающей мякотью и легким скипидарным запахом, ни даже хлебного дерева, последнего спасения путешественника, – нет, ничего этого не растет в диком виде в бесконечных здешних лесах.
Да, все эти плоды можно найти в Гвиане повсюду, но лишь там, где живут люди, там, куда их привезли и посадили.
Вдали от человеческого жилья, за пределами весьма ограниченной зоны, человеку столь же затруднительно утолить голод, как утолить жажду посреди соленых волн океана.
Но как же охота? Или рыбалка? Может ли безоружный человек добыть зверя или изловить рыбу без удочки?
Автор этих строк побывал в лесах Нового Света. Он голодал и томился жаждой в той же пустыне с буйной растительностью, где сейчас сражается наш герой. Затерянный посреди невообразимой мешанины стволов, ветвей и лиан, потеряв из виду носильщиков с припасами, автор случайно наткнулся на то, что даже спустя несколько месяцев жизни в цивилизованном мире вызывает у него неописуемый ужас и необъяснимую дрожь.
У небольшой протоки с пресной прозрачной водой под громадным анжеликом с широкими «аркабами» белели одиннадцать скелетов. Да, вы не ошиблись: одиннадцать скелетов!
Одни лежали на спине, скрестив на груди руки и раскинув ноги; другие – судорожно скорчившись; некоторые зарылись головой в землю, очевидно грызя ее в попытках утолить голод; несколько несчастных, несомненно арабы, встретили смерть стоически, присев на корточки.
За полгода до этой незабываемой встречи одиннадцать заключенных бежали из исправительной колонии Сен-Лорана. Больше их никто никогда не видел. Все они умерли от голода… А затем муравьи-листорезы очистили их тела до костей.
Капитан Фредерик Буйе, один из самых блестящих офицеров нашего военно-морского флота, к тому же одаренный писательским талантом, упомянул еще более чудовищный факт в своем прекрасном труде о Гвиане[4].
Беглые каторжники, обессилевшие от голода, были убиты собственными товарищами. Наше перо отказывается описывать последовавшие за этим преступлением отвратительные сцены антропофагии.
Вот какие испытания уготовила Робену его страстная любовь к свободе. Бежав из колонии с дюжиной сухарей, сэкономленных из скудного каторжного рациона, несколькими кукурузными початками да горстью зерен кофе и какао-бобов, этот неустрашимый человек рассчитывал предпринять невероятный поход к собственной свободе на столь скромном пайке.
Он уже не раз запускал руку в жестяной короб, этот неказистый ранец, сделанный из сухарного ящика, подобранного за складом в колонии. Во всяком случае, он прекрасно справлялся со своей задачей, предохраняя от влажности и насекомых скудный провиант беглеца.
Эти жалкие крохи были способны разве что заглушить рези в желудке. Путника начал терзать голод. Он сжевал несколько зерен кофе, запил их глотком воды из ручейка и уселся на поваленный ствол дерева.
Робен просидел так довольно долго, уставившись невидящим взглядом на течение воды, слыша лишь пульсацию собственной крови, находясь во власти головокружения.
Он хотел было встать и продолжить путь, но не смог. Его ноги распухли, нещадно исколотые иглами авары, и отказывались повиноваться. Беглец едва смог стянуть башмаки – хотя каторжники обычно ходят босиком, администрация все же выдает им башмаки и сабо. Но длинные и прочные, как железо, иглы легко прокалывают толстые подметки.
– Сдается, – сказал он сам себе с горькой улыбкой, – что первые дорожные неприятности куда серьезнее, чем я себе представлял. Где моя энергия? Разве я не тот, что прежде? Неужто я смалодушничаю и сдамся в самом начале? Ну же, смелей! Даже уставший человек может продержаться без еды по крайней мере сорок восемь часов. Но хорошо бы изменить ситуацию, я так хочу.
И все же он решительно не мог идти дальше с израненными ногами. Понимая это, путник устроился на древесном корне и опустил босые ноги по щиколотку в ручей.
Робену едва ли было больше тридцати пяти лет. Он был высок, хорошо сложен, силен и крепок, с изящными запястьями, но мощными плечами. Его правильно очерченное лицо, обрамленное длинной каштановой бородой, с орлиным носом и черными пронзительными глазами обычно было серьезным и печальным, почти суровым. Его губы, увы, давно разучились улыбаться.
Но невероятная жизненная сила этого человека была такова, что его высокий лоб с легкими залысинами на висках, лоб истинного мыслителя и ученого, не пересекла еще ни одна морщина.
И все же лицо его, осунувшееся от изнурительных каторжных работ и бледное от анемии, не только излучало редкостную энергию, но и хранило на себе отпечаток нечеловеческих страданий.
Страданий моральных и физических. Робен, выдающийся инженер, был родом из Бургундии и управлял большой мануфактурой в Париже. Когда в декабре 1851 года во Франции произошел государственный переворот, он был в числе тех, кто исторг крик гнева и ярости при известии о покушении на республику, отозвавшись на зов бессмертного автора «Возмездия», поднявшего голос одним из первых.
Он отправился защищать свободу с оружием в руках и был ранен на баррикаде на улице Фобур-дю-Тампль. Друзья спасли и выходили Робена, он долго скрывался, но был арестован при попытке перейти границу. Его дело обтяпали в несколько дней: смешанная комиссия вписала еще одно имя в свой список, и инженер Робен отбыл в Гвиану.
