— Где ты научился так драться? Неужели в дворцовой страже? — она вовсе не хотела его дразнить, ей правда было интересно.
— Мой отец научил меня. В гарнизоне на границе не слишком много развлечений, а форму поддерживать надо. Вот отец и его подчиненные с самого детства меня и натаскивали.
— На границе? Ты и принца вот сопровождал… Наверное, ты много где бывал, если тебе знакомы даже элатри?
— Не то чтобы очень, — пожал он плечами. — Элатри я видел у родичей матери, в Сехавии. Гостили у дяди, у него были такие клинки. Больше я с ним не виделся, так что лишь раз в руках довелось подержать. Но слышал о них, конечно, много. Для сехавийца это особенная вещь, во многих легендах упоминается. Здесь их увидеть я уж никак не ожидал.
— Твоя мать из Сехавии?! — поразилась Айнери. — Знаешь, глядя на тебя, я никогда бы не подумала! Сехавийцы совсем другие.
— Кровь отца оказалась сильнее, — хмыкнул Йорэн. — Многие удивляются, узнав о моих корнях.
— Значит, ты был в Сехавии… — в Айнери проснулся жгучий интерес. — А где еще?
— По Арденне поездил немного. В Бьёрлунд как-то заезжал.
— Я слышала, это удивительная страна. Говорят, там на каждом шагу всякие диковины.
— Не на каждом, конечно, но слухи не сильно преувеличивают. По крайней мере в том, что касается столицы. Фьерран очень большой и красивый город, немногим младше Виарена. Он стоит на берегу океана, а за ним, на холме, возвышается королевский замок Вальбьёрг из светлого камня, похожий на огромный корабль с парусами-башнями и разноцветными флагами. Бьёрлундцы вообще очень гостеприимны, а в тот раз мы приехали в разгар Леартин, ежегодных празднеств в честь Леарта Золотого Шлема. Целую декану все гуляют, веселятся, состязания устраивают — по стрельбе из лука, например… В эти дни принято новые корабли на воду спускать — на долгую службу. И обязательно каждый день дают представление про один из подвигов Леарта. Я там все в подробностях и увидел — бьёрлундцы Золотого Шлема очень чтут.
— Я читала про него! — обрадовалась Айнери. Как наяву перед глазами встали красочные иллюстрации в одной из отцовских книг. — Он был родом из северного племени вигридов, никого и ничего не боялся, а корабля быстроходнее и красивее его «Смилены» так с тех пор и не построили, хотя минуло уже больше тысячи лет!
— Точно! А шлем его был из чистого золота и сверкал так ярко, что ночью освещал путь кораблю.
— Думаю, тут без магии не обошлось, ведь само по себе золото так не сияет…
— Уж наверное, не обошлось! Ведь Леарт, если верить легенде, совершил кругосветное путешествие, сам вернулся, и вся команда, до последнего человека! Ты слыхала про дружбу Леарта с морским народом?
Айнери наморщила лоб, стараясь вспомнить:
— Вроде бы Леарт однажды спас жизнь королю морианов, и с тех пор они всегда ему помогали. Они ему в океане такие места показали, какие ему самому бы ни в жизнь не отыскать!
— Да, мне еще Лоэн рассказывал: он ведь читал много, особенно про эльфов — все, что мог найти, — голос Йорэна потеплел, но в глазах была грусть. — И прежде всего про Эммеру — давнюю родину эльфов, которая затонула тогда, когда Дети Стихий с людьми еще дружили. Так вот, Леарт, считай, единственный из людей, кто плавал на место ее гибели, а вернувшись, рассказывал про всякие чудеса: крошечные скалистые островки, что были некогда вершинами самых высоких гор на Эммере; отмели с такой прозрачной водой, что на дне можно разглядеть затонувшие города… У морианов вроде как средство есть, чтобы их гости могли дышать под водой, так что Леарт сплавал с ними туда, достал много разных диковин и привез домой. Для них в столице особый дом выстроен, и всякий может прийти и посмотреть. А еще Леарт рассказывал о Поющей Бездне — знаешь, почему она так называется? Он с морианами проплывал недалеко, вдруг слышит — из черной пропасти доносится дивная печальная мелодия. Завернул он туда, чуть спустился — а там в камнях застряла большая, богато украшенная арфа, и она сама по себе играет, будто эльфов погибших оплакивает… — он умолк, словно горло внезапно перехватило, но потом продолжил:
— Там, в Бьёрлунде, я впервые увидел океан. Я стоял на причале, а передо мной перекатывались тяжелые волны. День был ветреный, солнце то и дело пряталось в тучах, и вода меняла цвет — с темно-серого на серо-голубой, на прозрачно-синий, и снова на серый… И я понял, как прекрасен океан — да, и опасен, конечно, но ведь именно эта красота до сих пор влечет к нему отважные сердца. И мне так захотелось рискнуть, бросить вызов судьбе…
Айнери потрясенно молчала: она не думала, что этот искусный воин еще и столь интересный собеседник.
— Как же тебе повезло, что ты все это повидал… — прошептала она. — Ты очень счастливый человек.
— Все несчастья с Лоэном случились из-за того, что меня не было рядом. Я бы с радостью согласился никогда не видеть ни океана, ни бьёрлундских чудес, если бы это могло все исправить или хотя бы вернуть его к жизни, — пальцы Йорэна с силой сжали столбик перил. Он отвернулся.
— Поверь, я понимаю, — удивляясь собственной смелости, Айнери погладила его по плечу.
— Спасибо, — тихо сказал он, поднимаясь, и подхватил с земли седло и плащ. — Гаси факелы, идем в дом, уже поздно. Покажешь, где можно устроиться?
Следующий день прошел спокойно. Этайн проводил время то возле Эарримы, то в комнате Ломенара, обложившись книгами; Йорэн принес из леса пару кроликов, девушки наготовили еды, с помощью воина натаскали воды из колодца, перестирали всю одежду, искупались сами. Ближе к вечеру сидели на крыльце, Эльдалин, в рубашке и штанах из запасов Этайна (выглядело странно, но ей шло), рассказывала о своей родине. Йорэн слушал с жадностью, задавал вопросы. Айнери украдкой наблюдала за ним и радовалась, видя, как разглаживается озабоченная складка между его бровей.
С первой сумеречной долей Эльдалин, извинившись, ушла к себе. Некоторое время молчали, потом Йорэн сам предложил потренироваться. Вчерашний танец с тенями продолжился, но теперь Айнери стала внимательнее к себе и к противнику и под конец обнаружила, что устала гораздо меньше.
— Ты молодец, — сказал ей Йорэн, когда они уже отдыхали, допивая оставшееся в мехе вино. — Слушай свое тело — и сможешь побеждать даже воинов в тяжелых доспехах.
И внезапно обнял ее, легонько притянув к себе.
Думая о поединке и его словах, Айнери вздрогнула и собралась уже оттолкнуть наглеца. Но остановилась.
Она никогда не была о мужчинах высокого мнения. Большинство из них были пустышками и хвастунами, смотрели на девиц так, словно те им должны, и, самое удивительное, это работало. В лавку родителей нередко заходили знатные дамы со своими кавалерами; Айнери видела, с каким восхищением они глядят на этих разодетых павлинов, как млеют от глупых нежностей, которые те им нашептывают, и хихикают над их дурацкими шутками. А декану спустя такого щеголя можно было увидеть уже с другой девицей, перед которой он рассыпался в таких же фальшивых любезностях, а та принимала это за проявление искренней любви. Айнери не понимала, как можно быть такими слепыми и наивными.
Уже после исчезновения Винде в ее жизни тоже появился парень — совсем другой. Он не хвастался, не выставлял себя напоказ, вообще о себе говорил немного, тем ей и понравился. Он оказался интересным собеседником, Айнери чувствовала его заботу, видела, что нравится ему и что это не мимолетное увлечение, верила, что он не станет встречаться с кем-то за ее спиной, и однажды поняла, что сама влюбилась. Она стала приходить к нему в дом — сначала осторожно и изредка, а потом все чаще, иногда оставаясь там по нескольку дней, но ему быстро стало мало этого. Он боялся отпустить ее от себя, поначалу даже настаивал, чтобы она вовсе не покидала его дома, дожидаясь его там, а когда понял, что Айнери на такое никогда не согласится, потребовал, чтобы девушка каждый день рассказывала ему в подробностях, где была. Она не смогла бы, даже если бы и захотела. Оставаться надолго в Виарене ей было опасно, и она еще не настолько ему доверяла, чтобы рассказать про свой домик. Сначала она просто сочиняла события своего дня, и он верил, но потом ей надоело постоянно что-то выдумывать, и она сгоряча заявила: где и с кем она бывает — это не его дело. Тогда он попытался ее ударить, но Айнери не забыла уроки брата, и в результате парень лишь разбил о стену собственный кулак. Простить девушка ему этого не смогла. Возможно, он вел себя так именно потому, что в самом деле любил и дорожил, боялся ее упустить, вот только ей такая любовь без надобности.
