Глаза Хадина резко сужаются, а ноздри раздуваются.

Я мгновенно сожалею о сказанном, но я слишком упряма, чтобы взять свои слова обратно. Не то чтобы я лгала. Если не считать меня и Макса, поверхностные отношения Хадина испаряются при свете утра.

Банальные связи установить гораздо проще, чем прилагать усилия для поддержания дружбы. У Хадина есть его улыбка, его мускулы и огромный… банковский счет. Но я не удивлена, что у него почти нет настоящих друзей.

— Почему ты так на меня смотришь? — Я огрызаюсь.

Он не отвечает словами. Взяв меня за руку, Хадин тащит меня по коридору. Мои шлепанцы шлепают по ковру, пока я пытаюсь не отставать от него. Он несется вниз по лестнице, таща меня, как мешок из-под картошки.

Когда мы добираемся до кухни, Хадин не слишком нежно усаживает меня на стул за стойкой. Он поворачивается и распахивает дверцу шкафа. Его мускулистые руки сгибаются, привлекая мой взгляд к татуировке, выглядывающей из-под его майки.

Мне неприятно, что я это замечаю.

Я ненавижу то, что мне это нравится.

Когда Хадин вообще успел сделать татуировку?

Хадин со стуком ставит кружку на стойку и пригвождает меня бурными серыми глазами. — Есть более приятные способы сказать, что тебе нужен чай.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — бормочу я, отводя взгляд.

— Ты становишься психом, когда злишься. — Он едва удостаивает меня взглядом, засовывая кружку в микроволновку. Затем он достает ложку и отмеряет чайный порошок.

— Это грубо.

— Грубо? Я думаю, на этот счет слово за тобой, Ван. Тебе кто-нибудь говорил, какой ты иногда непривлекательной бываешь? — Он достает теплую воду из микроволновки.

— Не так сильно, как ты, — отвечаю я.

В кружку высыпаются злые горсти чайного порошка.

— Почему ты не спишь? — он ворчит.

— Почему ты не с какой-нибудь цыпочкой, с которой познакомился в баре? — Возражаю я, уставившись на белый порошок и пытаясь отговорить себя от того, чтобы понюхать его. Это определенно было бы плохо для меня.

Он прекращает свои занятия и поднимает взгляд. — О чем ты говоришь?

— Сегодня выходные. Я уверена, ты получил приглашения куда-нибудь сходить.

Его глаза отводятся от моих.

Итак, я была права.

Бьюсь об заклад, приглашений было много. И я готова поспорить, что они были от дерзких, стройных девушек, которые просто стремятся делать все, что он захочет, в любой позе, в которой он этого захочет. Которые по какой-то дурацкой причине меня раздражает.

Почему меня волнует, что у Хадина есть гарем из худышек, в котором он может рыться по своему желанию? Его личная жизнь меня не касается. То, что у нас есть общий ребенок, не означает, что он связан. Все, что он делает в свободное время, — это его дело.

Я забираю у него коробку чая. — Я сделаю это.

— Отдай мне коробку, Ваня.

— Мне не нужна нянька. Я сам могу приготовить чай, так что возвращайся наверх, чем бы ты там ни занимался.

— Нет. — Он усиливает хватку.

— В чем твоя проблема? Я беременна, а не инвалид. Почему ты не можешь просто… — Я встаю, чтобы обогнуть стойку и получше ухватиться за коробку.

— Оставайся на месте, Бекфорд, или, клянусь, я привяжу тебя к стулу, и тебе это не понравится.

Я дрожу всем телом при мысли о том, что Хадин свяжет меня, а затем мгновенно ненавижу себя за это.

— Как ты думаешь, с кем ты разговариваешь? — Я взвизгиваю, запыхавшись и расстроенная.

— Мы узнали, что ты беременна, день назад, и ты думаешь, что я собираюсь дурачиться с какой-то другой девушкой сегодня вечером? Какого черта, Ван?

— А что в этом плохого? — Я кричу в ответ. Поскольку он орет, я тоже могу это сделать. Я дико размахиваю руками. — Это нормально — видеть других людей. Не похоже, что мы женаты по-настоящему.

Хадин смотрит на меня так, словно у меня выросли дьявольские рога. — Насколько ужасным человеком ты меня считаешь?

Похоже, он искренне обижен, и это сбивает меня с толку.

Но я не понимаю. Между нами ничего не изменилось из-за того, что его сперма устроила вечеринку в моем чреве. И если он думает, что должен приковать себя ко мне из-за ребенка, я бы предпочла, чтобы он этого не делал. Я всей душой ненавижу жалость и никогда не подписывалась на технику ‘используй ребенка, чтобы привязать мужчину’. Мужчина, который эмоционально исчерпан, эмоционально исчерпан и сам. Втягивать невинного ребенка в эту историю не только эгоистично, но и безответственно.

— Я говорил тебе, что буду рядом, — выдавливает Хадин. Судя по яростному взгляду, который он бросает на меня, я думаю, он начинает сожалеть о своем обещании.

— То, что у нас будет ребенок, — это совершенно отдельная вещь от того, что мы встречаемся с другими людьми, — настаиваю я. — Если завтра я встречусь с мистером Райтом, ничто не говорит о том, что я не могу с ним встречаться.

Его серые глаза наполняются ледяным огнем. Он опускает ложку в чашку, кладет огромные руки на стойку и наклоняется, пока не оказывается в дюйме от моего лица. — В здании суда есть юридический документ, подписанный Элвисом Пресли, который гласит обратное.

— Документ, подписанный мертвым человеком, недействителен, — указываю я.

— Этот документ, — он придвигается еще ближе, — доказательство того, что ты принадлежишь мне.

— Чрезвычайно архаичный взгляд на брак, — бормочу я. Предполагалось, что в словах будет больше жара, но давай же? Как мне выиграть спор, когда великолепное лицо Хадина находится всего в нескольких сантиметрах от моего?

Я беременна, а не слепа.

Хадин внезапно отстраняется и дует на мой чай. При виде его поджатых губ мне хочется сбросить с себя пижаму. Здесь становится жарко?

— Не пей слишком быстро, — рычит он, протягивая мне кружку. — Он горячий.

Я обхватываю его руками и пью. — Ой. Ой. — Он обжигает мне язык, но он такой вкусный, и я не могу остановиться. — Ой. — Я пью еще. Чай без кофеина готов одним глотком.

Я ставлю свою кружку на стойку и счастливо вздыхаю. Мое сердце смягчается теперь, когда мой жидкий эликсир течет по моим венам.

Я высовываю язык и раздуваю его. — Это больно, но оно того стоит.

— Ты никогда не слушаешь, — ворчит Хадин. Он наливает мне воды и сует стакан мне в руки.

Я проглатываю это как попало.

— Ты большой ребенок. — Хадин перегибается через стойку и проводит большим пальцем по моей нижней губе.

Мои глаза встречаются с его.

У меня мурашки бегут по рукам.

Его большой палец мягко касается моей кожи, а его глаза завораживают. Как лунный свет, отражающийся в тихом океане. Я чувствую, как бьется пульс у меня в голове. И желание, охватившее меня, настолько сильное, что я не могу даже пошевелиться.

— Ваня, — говорит он.

— Что? — прохрипела я.

— Когда я сказал, что позабочусь о тебе и ребенке, я сделал выбор. И я собираюсь принять все, что связано с этим выбором, независимо от последствий.

Его рука все еще на моем лице, но теперь она скользит вверх и вниз по моей нижней губе.

— Человеком, с которым я разговаривал по телефону сегодня вечером, была моя мать. Она была обеспокоена, по-настоящему расстроена происходящим. Потребовалось много времени, чтобы успокоить ее.

— Человек, для которого ты спешил домой, чтобы позвонить, был твоей матерью?

— Как ты думаешь, кто это был?

Я сжимаю губы. На мгновение ничто, кроме звука нашего дыхания, не смеет нарушить тишину между нами.

Мои конечности кажутся тяжелыми, а воздух колеблется таким образом, что мне это не особо нравится.

В мире красоты единственное, что может разрушить модель быстрее, чем наркотики, — это неудачный разрыв отношений. Для Хадина профилактика лучше лечения. Я должна избегать с ним любых ловушек не только ради своей карьеры, но и ради нашего ребенка.

По крайней мере, прямо сейчас наша дружба, основанная на десятилетиях, удерживает нас вместе на тонкой ниточке. Если эта ниточка когда-нибудь лопнет и мы заставим себя завязать романтические отношения ради ‘создания идеальной семьи’, нет никакой гарантии, что это сработает. Или что у нас даже будет наша история, которая удержит нас вместе.