В эту ночь сон не смутил умы отца и сына. Последний упер в окно строгий, полный мыслей взгляд и, не заметив погасшую лампу, начавшее светлеть небо и тускнеющие звезды, просидел в кресле до самого утра.

Старое

обещание

Рассчитывая провести с отцом больше месяца, Гаэль распланировал каждую неделю лета еще зимой, находясь в Англии. Сейчас же он понял, что отстает от графика из-за позднего отъезда и потраченного в пути времени. Приближался август, а юноша еще не прибыл в Париж, как намеревался, не нашел работу, и мысль о заработке все больше тревожила его.

Одним из жарких вечеров он все же решился сообщить о том, что ему пора двигаться дальше, и начал собирать вещи.

– И когда же нужно ехать? – с тоской спросил старик, глядя на полные чемоданы.

– Завтра утром, – складывая альт в футляр, ответил Гаэль.

Покончив с вещами, молодой человек вышел во двор. Кучерявые деревца нежились в теплых лучах и отбрасывали длинные тени на зеленый сад. Студент некоторое время недвижимо стоял, очарованный призрачной шалью ласкового вечера; в его глазах отражались грозовые тучи, в то время как небо, на которое он смотрел, было чище и прозрачнее кожи океаниды. Когда поэтическое оцепенение пропало, Гаэль, задумчиво понурив голову, зашагал по каменистой дорожке. Она заворачивала за дом и резко обрывалась. В сомнении юноша потоптался на месте; будто бы решившись, он круто развернулся на пятках и направился обратно ко входной двери.

Скоро покой старого слуги потревожил настойчивый стук. Не успел Моретти подойти и открыть гостю, как тот сам отворил дверь.

– Добрый вечер, мой друг, – поклонился Гаэль. Мне нужно поговорить с вами.

– Здравствуйте, месье Вюйермоз, – слегка удивленно сказал слуга, хлопая сонными черными глазами. – Проходите, проходите!

– Мне нужно поговорить… – едва внятно пробормотал гость, неосознанно повторяясь.

Синьор Моретти терпеливо ждал, предлагая ему стул и холодную воду.

– Да, спасибо, – признательно выдохнул молодой человек, взяв графин.

– К чему спешить с разговорами, если они не ладятся ежесекундно? – вкрадчиво произнес Моретти, тепло улыбаясь. – Не спешите, месье, если вам угодно.

Вода прояснила взор и мысли Гаэля; он опустился на предложенный стул и тут же стремительно поднялся, глядя прямо в глаза верного слуги.

– Как же я вам благодарен, – молвил юноша и заключил в объятия старого друга. – Как же я вас люблю!

Растроганный старик что-то забормотал и смутился. Оправившись от порыва чувств, Гаэль переменил встревоженность на серьезность.

– Я знаю обо всем. О тех трудных годах, о том, что вы были единственным помощником моего отца. Прошу… – он запнулся, пытаясь найти слова. – Расскажите мне больше. Мне необходимо это знать.

В тишине прозвучали мерные удары секундной стрелки; еще пару таких биений слуга и молодой господин смотрели друг на друга.

– Вспоминать не легко, – отводя взгляд, сказал Моретти.

– Мой добрый друг!.. – взмолился гость.

Переменившись в настроении, слуга поплелся к небольшой тумбе и молча извлек из нее желтоватый конверт с нетронутой сургучной печатью.

– Вы нарушали обещания? – спросил он перед тем, как вручить письмо.

Гаэль недоуменно качнул головой, вперив глаза в неизвестную вещь.

– А я делаю это сейчас, – протянув конверт молодому господину, изрек Моретти. – Можете ли вы не говорить синьору Равелло, что это письмо у вас? Я был бы вам благодарен.

С удивлением и трепетом рассматривая отданный клочок памяти, Гаэль едва услышал просьбу старого друга, однако кивнул.

– Про что здесь написано? – понизив голос, спросил он.

– Это письмо вам, – прозвучал ответ.

– Мне? От кого?

– От синьора Равелло.

В полном изумлении юноша нахмурился и некоторое время молчал. Затем, перешагнув через потрясение, он спрятал конверт во внутренний карман пиджака.

– Спасибо огромное, дорогой Моретти! – поблагодарил незваный гость.

Старый слуга, не поднимая головы, кротко кивнул; сжатый и подавленный, – таким его запомнил Гаэль, уходя.

Утром Тома разбудили голоса, звучавшие под окном. Один из них принадлежал Гаэлю, только то, что он говорил, мальчик разобрать не мог. Потянувшись, он бросил мутный взгляд на саквояжи и вспомнил про отъезд. Гаэль вчера вечером предупредил маленького брата, и теперь малыш ждал этого не меньше.

Тома протяжно зевнул.

Покинув теплую постель, он выглянул в окно. Его старший брат, облаченный в дорожную одежду, разговаривал с синьором Равелло. Неожиданно прервав беседу, Гаэль поспешил к дому и скоро показался в дверном проеме, за спиной Тома.

– О, ты уже проснулся! – сказал он, входя. – Я не хотел тебя будить, ты спал так крепко.

Мальчишка обернулся и нетерпеливо воскликнул:

– Но я уже готов ехать!

– Прекрасно, однако стоит поесть перед дорогой, – остудил его пыл Гаэль.

Он распахнул дверцы платяного шкафа и снял с вешалки одежду своего спутника. Придирчиво глядя на поношенную рубашку и стертые на коленях брюки, студент заявил, что в Париже он обязательно подберет для Тома новый костюм.

Юноша удалился, и малыш, спешно переодевшись, вслед за ним спустился на первый этаж.

Позавтракав тостами с медом и молоком, путники сердечно распрощались с синьором Равелло и Моретти и покинули милый двор. Ближе к центру города они нашли карету и на ней направились в Париж.

В полдень карета завернула на улицу Гренель.

Тома не мог усидеть на месте, постоянно вертя головой в разные стороны, всматриваясь в лица прохожих, в окна зданий и витрины магазинов. С его губ неустанно срывались краткие восторженные восклицания. Иногда обращая внимание на Гаэля, мальчик подмечал его угрюмость, ему не свойственную, и тоже погружался в трясину серьезности; но неизведанные звуки и новые голоса, слышимые всюду, завладевали им и восполняли озорство.

Путники сошли на улице Бельшас.

Затекшие за время поездки, ноги Тома слегка подрагивали. Он списывал все на волнение, и это было правдой; мальчик крепко сжимал клочок рукава старшего брата. К слову, Гаэль тоже переживал, что малыш замешкается и потеряется, но руки его были заняты саквояжами.

– Мы уже пришли, – сообщил юноша, останавливаясь у трехэтажного здания.

Квартира Гаэля располагалась на втором этаже. Прихожая, единственная просторная комната, совмещала в себе функции гостиной и зала. Огромное преимущество вносило расположение жилища; солнце било в окно, потопляя все пространство приятным светом. Под этим же окном распластался дешевый коврик, потрепанные углы которого уходили под клетчатые кресла. Слева от входной двери находились крючки предназначенные для одежды, обычно одиноко пустые.

– Это место красивое, – выразил искренние мысли Тома, обойдя всю комнату и выглянув в окно.

Гаэль разгрузил один саквояж и подошел к футляру с альтом.

– Хорошо, что ты так считаешь, – хмыкнул он, а затем серьезно прибавил: – Конечно, тут уютно. Я снимал эту квартиру раньше, до отъезда в Лондон, и до сих пор она мне нравится.

Небрежно отыграв короткую польку, юноша положил инструмент на подоконник и обернулся к маленькому брату.

– Как я обещал, мы пойдем за новой одеждой! – бодро сказал Гаэль; перемена в его настроении зеркально отразилась на лице Тома.

Вдвоем они покинули квартиру и, держась за руки, пошли вниз по Бельшас, к Гренель, а затем к улице Бак.

День близился к вечеру, когда на улице Университета, в сторону Латинского квартала, весело переговариваясь, шагали фигуры ребенка и взрослого. Конечно, ими были Тома, наряженный в новые брюки и белую сорочку, отливающую голубизной, и Гаэль в легком темно-синем костюме с воротником и белоснежным шейным платком. Не обращая внимания на прохожих, они неторопливо шли, занятные только своей беседой.

На углу улицы Пуатвен они затронули в своем разговоре тему истории, заговорили о крестовых походах и странах востока. Совершенно не вникая в слова, как подобает всем вежливым незнакомцам, люди огибали их и шли восвояси; однако, когда речь зашла о Византии, из массовки выделилась фигура и остановилась, преградив дорогу путникам. Заметив сие препятствие ранее, они планировали его обойти, но фигура, по-видимому, не желала такого поворота событий и настойчиво заслоняла путь. Не отдавая должного внимания персоне, двое не прекращали оживленную беседу. Все же суждено было им приблизиться к незнакомцу; тогда Гаэль, не глядя, буркнул: