Мокошь отрезала нить.

На той минуте жизнь Рады оборвалась.

Обычно спокойный лес сегодня был оживлён, будто бы нечто потустороннее расправило над ним свои тёмные крылья.

Взошла луна – око ночи. Лес лишился привычных ярких красок и состоял лишь из чёрных деревьев, белых отблесков и мрачно-синего, как аконит, неба. Под тусклым светом виднелась поляна с одиноким домиком посреди. Высокая простоволосая старуха быстро нашёптывала себе что-то под нос и, стоя на коленях, кольцом укладывала на земле сухие травы. Она услышала шаги. Тут же вскочила с колен и вгляделась в лес, на тропу, которая вела от её дома к деревне. Грудь старухи поднялась и остановилась на вдохе – никогда не знаешь, кого ожидать в гости. Лесных отшельниц не любят. Их презирают, хотя тайком бегают к ним за советами да лечебными травами, потому лучше поостеречься.

На тропе показался человек, и старуха выдохнула:

– Кощей…

Мужчина, такой же высокий и седой, как отшельница, приближался не один. В его руках покачивалась черноволосая девчушка в окровавленном сарафане. И эта кровь была единственным ярким цветом, который можно было разглядеть в ночи.

– Клади, клади скорее, – голос старухи наполнился скорбью вперемешку с непонятным оживлением.

Старик уложил мёртвую девочку ровно в то травяное кольцо, над которым работала отшельница. Он сделал шаг назад и взглянул на покойницу. Та была бледна и неподвижна. Кощей покачал головой. Мелкая совсем, жаль, что рассталась с жизнью. Он бы стал её наставником в царстве мёртвых, да только старуха уговорила его на иной путь.

– Глупость ты задумала, Яга, – пробурчал он.

Луна светила прямо в личико девочки, в её распахнутые глаза, но уже не беспокоила мертвячку. Белые руки, испачканные кровавыми разводами, как ниточки лежали вдоль тела. Кощей посмотрел на свои руки – такие же бледные и тонкие, словно обёрнутые тряпицей кости – и вздохнул.

Яга его не слушала. Она всё так же суетилась возле дома. Проверяла подношения и мысленно готовилась к встрече к той, кого живые остерегаются. Но живых на поляне не было: девочка не дышала уже несколько часов, старуха была одной ногой в могиле, старик – и вовсе мертвец, гуляющий меж царством живых и мёртвых.

С минуты на минуту должен был определиться исход ночи. Поляну наполнял запах еловых и сосновых веток, уложенных в круг вместе с травами. Возле дома блеяла коза. Она ходила вокруг колышка, к которому была привязана, и стучала копытами по камням. Но стоит приглядеться, и поймёшь, что это были вовсе не камни. На земле лежали черепа. Кощей усмехнулся, он не знал толком, откуда Яга взяла черепа: могла как выкопать из деревенских могил, так и позаимствовать у одиноких путников, ненароком заглянувших в обитель лесной отшельницы. Гадать он не стал. Главное, чтобы богине понравилось подношение.

Яга вынесла к поляне деревянный горшок с мёдом красноватого оттенка и красное вино. Кровь за кровь – треба Мораны.

Старуха потянула Кощея за рукав, и они оба опустились на колени. Старик в последний раз с осуждением поглядел на Ягу, а после принялся повторять за ней слова. Голоса поначалу были тихими, набирали силу, а после заполнили поляну, понеслись над лесом.

– Призываю тебя, Морана, богиня зимы и смерти. Смилуйся. Явись пред слугами твоими. Прими подношение в обмен на душу несчастной.

С каждым словом лес волновался всё больше. Поднялся ветер, вороны с громким карканьем слетели с веток и закружили над поляной, чувствуя приближение тьмы. Яга с десяток раз повторила обращение к богине:

– Смилуйся, Морана. Прими требу, покажи свою силу, властительница царства мёртвых.

Старуха не видела, как ледяной пар, словно туман, разъедал лес. Тонкая полоска льда змеёй поползла по земле прямо к мёртвой девочке. Яга затаила дыхание. После потёрла руки, которые начали коченеть, несмотря на летнюю пору, и поднялась. Она подошла к дому, ловко схватила козу, которая пыталась забиться подальше, и ножом полоснула ей по горлу. Капли крови оросили покрытую инеем траву. Старуха потащила козу к кругу, возле которого на коленях сидел Кощей. Он хмурился, но не возражал. Кровь принесённой жертвы смешалась с кровью девочки, и лес взвыл потусторонним гулом. С деревьев посыпались листья.

– Призываю тебя, Морана, – Яга понизила голос, поняв, что её зов услышан. – Прими наши дары. Помоги потерянной душе вернуться. Молю тебя о помощи.

Она посмотрела на Кощея, и тот повторил:

– Молю тебя о помощи, Морана. – Потом прошептал тихо, чтобы услышала только старуха: – Глупость ты затеяла, Яга. Из царства мёртвых люди не возвращаются. Или возвращаются не такими.

Отшельница ничего не ответила на укор. Она вновь обратилась к Моране, и та наконец появилась.

Раду пронзила боль. Вернулась та агония, которую девочка испытывала при смерти. За что? Неужели боль будет преследовать её всю жизнь? То есть… всю смерть? Она же теперь в царстве мёртвых?

Жар поднимался от кончиков рук и ног, подбирался к сердцу, сжимая его огненной рукой. Рада готова была орать, но звук застревал внутри тела. Она не могла двигаться, не могла открыть глаза, рот. Дышать тоже не могла. В ушах стоял гул, будто бы девочка тонула, и она изо всех сил барахталась в своём сознании. В конце концов руки и ноги задёргались. Грудь всё ещё сдавливала плита смерти, Рада пыталась судорожно дышать, но лишь мелкие глотки воздуха проникали внутрь. Они причиняли дикую боль, разрезали горло, будто девочка проглотила иголки.

Чья-то ледяная рука легла Раде на грудь – ровно в то место, куда её ударили ножом.

– Ты хочешь жить, дитя?

«Нет, нет!»

Ответить девочка не смогла. Слова остались лишь в мыслях, но та женщина, которая изучала порез Рады, их услышала.

– Она не хочет жить, – объявил холодный голос.

– Просто ей больно, – возразил другой голос. Девочка с удивлением узнала отшельницу, другиню матери.

Вопрос повторился:

– Ты хочешь жить, дитя? Боль постепенно уйдёт.

Рада не хотела отвечать. Нет. Её жизнь уже закончилась, как и жизнь её семьи. Воспоминания были слишком болезненны. Они душили, заставляя пробудившуюся кровь в жилах застыть обратно. Но… «Боль постепенно уйдёт».

«Да-а», – вздох, более глубокий, чем прежде, вырвался из груди девочки. Рада понадеялась, что та странная женщина вновь услышит её мысли. И не ошиблась.

– Ты должна сказать это вслух, – приказал женщина.

Девочка попыталась. Не получилось. Губы не слушались, они будто слиплись от крови. Рада не слышала стук своего сердца, зато прекрасно слышала, как над ней кружат вороны – слетелись на пиршество смерти. Рада не хотела стать их добычей. Она сопротивлялась боли и оцепенению, пыталась двигаться, собрать все силы воедино, как муку – в тесто.

– Ты сможешь отомстить, Рада, – тихо произнесла отшельница. – Только если будешь жива.

Вороны подлетели ближе. Их карканье стало громче, девочка чувствовала, как птицы задевают её крыльями. Чувствовала – значит, плоть ожила. «Не дождётесь!» Она открыла глаза. Чёрное небо нависло над Радой, а луна слепила, заставляя жмуриться, но девочка выстояла. Она не собиралась возвращаться к мертвецкому сну. Тело всё ещё не слушалось, и ни повернуться, ни встать она не могла. Но краем глаза смогла уловить тень поблизости. От той тени веяло холодом, который тушил жар в теле.

– Да, – произнесла Рада. В горле было сухо, и даже это короткое слово отозвалось жуткой болью.

«Да, я хочу жить».

В сухие губы полилась вода. Сначала горькая, затем сладкая, живительная.

И снова боль. Тень провела пальцами по порезу на груди, и он раскрылся, будто на зашитой дыре лопнули нитки. Рада захрипела, когда дыхание вновь пропало, мысленно заметалась по траве. В рану затекало нечто чёрное. Настоящая тьма. Оно смешивалось с кровью и заполняло жилы, принося сначала мучение, а потом облегчение. Вместе с тем Рада слышала звук, от которого хотелось закрыть уши руками: будто кто-то скребёт ногтями по камню. Но укрыться от омерзительного ощущения она не могла.