На самом деле, в том небольшом домишке белых кружев не оказалось и в помине, голова не кружилась, только в незанавешенное окно светил луч наглой луны. Его неумелые руки под сползавшим одеялом, моя отчаянная покорность – в том неуклюжем действе ничего кроме бесконечной боли я, семнадцатилетняя девчонка, не ощутила. Но вот все свершилось – как-то очень быстро свершилось… Все? И это все? Слезы разочарования забились где-то у горла, не давая дышать, закапали из глаз редко и горячо.
Потом в соседнем дворе хлопнула дверь, лениво гавкнула собака. Застыв, я смотрела на любимого в ожидании ласковых слов, а он встал, презрительно смерил глазами мятую постель, насмешливо бросил:
– Все, больше мне от тебя ничего не надо! – и добавил: – Можешь взять наше приглашение в «Салон для новобрачных», купи там себе что-нибудь…
Тишина наступила такая, что было слышно, как колотится сердце. Обиды не было – смысл слов еще не дошел до моего сознания – он понял первым, что сотворил – упал на колени:
– Прости, сам не знаю, что говорю! Прости, люблю тебя! Беру свои слова обратно – прости-прости… – вздернув левую бровь я смотрела оценивающе, будто увидела его впервые, потом молча натянула юбку, взяла сумочку, пошла к двери…
…Шел 1969 год…
Первый любовный опыт принес разочарование и обиду. Я слушала его насмешливые слова и понимала что взрослею – именно сейчас по-настоящему взрослею. В тот вечер для меня обрушился весь мир, потухло солнце и сердце заледенело. Страшные слова «больше мне от тебя ничего не надо» звенели в ушах снова и снова. Видно мама была права, настойчиво предостерегая – мужчинам доверять нельзя. Теперь я узнала это на собственном опыте. Узнала и сгоряча решила никогда не выходить замуж, но мама в сердцах заявила:
– Согрешила? Теперь терпи от него все – свадьба должна состояться!
И я вышла замуж.
С первых же дней супружества, за полным, как могло показаться со стороны, благополучием, скрывались обиды и унижения. В нашем доме не было вранья и ехидства, оскорблений и скандалов. Семья, в которую я попала, жила иначе – с какими-то недомолвками, бесконечными тайнами и непонятными обидами. Муж изменился тут же – куда делись его обаяние, веселый смех, внимательный взгляд? Доброжелательности как не бывало: пытаясь на что-то пожаловаться, часто слышала в ответ: «Сама виновата!». Да еще и свекор, солидный полковник, убеждал, что живем мы богато, все у нас есть, а мое желание видеть мужа дома вовремя – причуды капризной барышни. Со временем пришлось столкнуться с предательством, ложью и жестокостью.
Наверное, если бы я, балованная «маменькина дочка» не попала в такую «мясорубку», то ничего путного из меня не вышло. Но, как говорится, через тернии – к звездам! Хотя тогда страдала неимоверно. Иногда ночами думалось – неужели это все, и ничего другого не будет? Ничего и никого? Вот такая пустая жизнь: дом – работа – дом? Тогда еще не знала, что и работу можно любить, и домой бежать в нетерпении. Приготовить обед и убрать в квартире можно быстро и легко, особенно если вечером ждешь любимого человека.
Прозрение наступило через много лет, когда стало понятно – не стоило примерять на себя сердечные драмы и душевные страдания книжных дамочек. Их бесконечное терпение и безропотное подчинение злу не всегда уместны. Короче, «не мечите бисер перед свиньями»…
…А ведь в школе учили: «Человек рожден для счастья как птица для полета» – учили, да видно не сумели довести до моего сознания …
Город, в который муж привез после окончания института, я сразу невзлюбила. С его пыльным, знойным, закованным в раскаленный асфальт летом, с улицами, почти без деревьев – просто какой-то пародией на наши зеленые бульвары и скверы! Не по душе пришлись студеные бесснежные зимы, и режущее слух местное словечко «ехай». Словом, все вгоняло в тоску.
Виноват, конечно, был не город, а скандалы, которые начались с самого первого дня семейной жизни. Оба были молодыми и заносчивыми, каждый со своими амбициям и обостренными чувствами, ещё без той мудрости, терпения и рассудительности, приходящими с годами.
Муж, начинающий комсомольский работник поглощенный своим делом, семью представлял продолжением жизни с заботливой мамой – этаким уютным сочетанием чистых рубашек, вкусных котлет и вечернего лежания перед телевизором. И хотя того же самого ждала и сама, все семейные дела свалились на меня одну – молодежный «вожак» никак не желал принимать участия в каждодневных заботах.
Мне же, двадцатилетней девчонке, было невыносимо сидеть дома с маленьким ребенком, хотелось тоже быть в гуще событий, участвовать в слетах-конференциях для городской молодежи. А потом «подводить итоги» в соседнем ресторанчике вместе с веселыми друзьями-соратниками. Но мои «массовые мероприятия» проходили на кухне у бутылочек с детским кефирчиком, а «итоги» подводились в тесной ванной с кучей грязных пеленок. Дочурка была чудесная – белокурый голубоглазый ангелочек, ее очень любила, но все же…
Через три года, когда Ирочка немного подросла, я пошла на работу в школу. И эту школу ненавидела тоже – идешь, а ноги не идут – ну не идут, и все тут! На таких негнущихся ногах входила в класс, где стоял неистребимых запах детского пота, пыли, и еще чего-то специфического – такого запаха нет больше нигде. От него непроизвольно кривились губы и портилось настроение.
Малолетние школяры мигом просекли неопытность новоиспеченной «училки» став совершенно неуправляемыми. Сорок пять минут были для меня как на фронте – чуть зазеваешься и урок сорван! Наплевав на россказни про квадратные уравнения с заумными иксами-игреками, пятиклашки в полном смысле этого слова «стояли на ушах». Умение управлять классом одним взглядом, заинтересовать теми же уравнениями, слышать только сопение да скрип перьев на контрольной работе пришло много позже. Тогда же в мой пятый «А» не хотелось входить…
Как вам понравятся парты, поставленные в углу класса друг на друга почти до потолка, и детишки внутри этой "баррикады"? Но это еще мелочи, описывать их подвиги можно бесконечно долго. Все это показано в знаменитом журнале «Ералаш». Когда победитель мотогонок снимает шлем, из-под него рассыпается волна светлых волос. На вопрос удивленного корреспондента:
– Страшно не было? – молодая девушка с улыбкой отвечает:
– Раньше я была школьной учительницей, теперь мне уже ничего не страшно!
Видно поэтому из среды учителей во времена перестройки получались хорошие предприниматели – школьная закалка помогала.
Муж беспричинно ревновал к каждому фонарному столбу и диктовал свои правила во всем, причем не ради общего блага, а только потому, что так сказал он. Мои желания встречались в штыки, я неимоверно уставала от споров и бесконечных скандалов на пустом месте. И уж точно знала – такого обращения не заслуживала!
Никогда не забуду, как он говорил:
– Хочешь, что бы всегда с тобой соглашался? А иначе что, как кошка пойдешь к тому, кто погладит? – и я застывала, недоумевая. Конечно, хотелось, чтобы гладил, не говорил гадостей, не устраивал скандалы! Любил и не боялся показать это, обожал и сдувал пылинки. И я ведь говорила об этом, но слышал ли он? К тому же, будучи заядлым картежником, он мог запросто исчезнуть на весь день расписывать «пульку», да что там на день – даже на ночь, а проигранные суммы, бывало, вычитались из семейного бюджета.
После очередного, рвущего душу скандала, хватала Ирочку и уезжала к маме, в южный городок, с твердым решением больше не возвращаться. Мама жила все в том же доме и уже была директором своей трикотажной фабрики.
Через неделю-другую боль обиды немного проходила, я прозревала и видела непролазную грязь на дорогах, бесконечную наивность, а вернее глупость соседей. Словом, беспросветную провинциальную скуку, которую не могло заменить ни мамино директорство – со всеми вытекающими отсюда благами, ни присутствие школьных подруг. Поневоле зрела мысль: здешние жители счастливы, не подозревая, в какой убогости пребывают. Я так жить не хочу и не буду! Значит, придется терпеть постоянные нервотрепки, и ради ребенка все выдержать. Тут приезжал муж, просил прощения, звал назад, говорил, что все изменится, и я возвращалась.
