Так я страдала, глядя в небо.

День был ясный, очень теплый. Носились ласточки, летела, поблескивая, паутина, покачивались в струях воздуха серебристые зонтики-пушинки. Диковинные события разворачивалось над нашими головами. Высоко в бледной голубизне на твердых расщепленных крыльях плавали три птицы, три взрослых коршуна. Но примечательно: двое держались вместе, а третий, вопреки всем стараниям, как-то на отшибе. Они избегали его. Он приближался, они отдалялись, он настигал, они уклонялись. Я не могла не поразиться этому вслух, и все с любопытством присоединились ко мне. Наконец, те улетели парочкой в одну сторону, а этот, сделав тоскливый круг, заскользил в другую.

Раиса игриво рассмеялась.

– Угадайте, чем занимаются сейчас те двое?

– Меня больше интересует третий, – сухо заметила я.

– Угу, – согласился Васин, – разделенная любовь ничего не создает.

И точно. Было счастье, и что же? Ни разу не захотелось ни книг, ни музыки, ни уединения.

Вопросы, вопросы…

С Киром, я говорю, мы оказались знакомы.

– Ты… как живешь-то? – посмотрел он перед отъездом.

Сердце дрогнуло. Сколько тепла в простых словах! Мы встретились в скверное для меня время, когда необходимо было выстоять под стрелами моего семейства. Способ оказался грешным… но я уцелела.

"Главное, не строить из себя жертвы".

Солнце покраснело, тихонько садится. Хорошо сидеть, смотреть на закат. Слезы мои, не лейтесь.

от Марины 20 сентября

Досадно разить тебя новым ударом, подруга, но расчет за содеянное имеет свой черед.

Суть в следующем.

Я держу в руках одну бумажку, на которой красуется твоя подпись. Ты догадалась, это августовская процентовка, перечень работ, выполненных вашей геопартией в августе-месяце. Документ, как видишь, серьезный, требующий сугубой щепетильности, поскольку связан с финансированием. И вот его-то ты и подмахнула, не глядя, всецело доверившись своему избраннику, а тот, не будь простачком, наворотил таких небылиц, что отделу пришлось опротестовывать его, как не соответствующий действительности. Некрасивая история. В итоге Коробков схлопотал "строгача" с поражением в премии на весь квартал, ты – "на вид" с вычетами в течение месяца.

Так-то, золотце. Где были твои глаза? Можно ли так забываться?

И тотчас по комнатам полетел слушок относительно вас с Иваном. Не в обиду будь сказано, тебя, красавица, здесь почти не запомнили. Кинулись к Боре, он злобно отмахнулся: "Я у них в ногах не стоял". Подоспевший Котик пристыдил сплетников. Зато позднее, один на один, он с такой точностью обрисовал обстановку, словно читал ее по твоим письмам.

Так-то, девочка. Разбирайся, заземляйся, ты слишком эфирная.

Однако же и разговорчики вы вели под коньячок на речном песочке! "Разделенная любовь ничего не создает"… Пижоны! Она создает детей, детей, и не Рыжему Коту забывать об этом. Ты, конечно, "не уступишь", не согласишься со мной? Ну-ну.

от Аннеты 4 октября

Долгий-долгий сентябрь, яркий, как золотое перо, и горький, что полынь-трава, наконец-то увел свои дни. Ничего не изменилось в моей внешней жизни, буровая-дом, дом-буровая, но кто бы знал, как все обострилось, как зашкаливают мои вихри за крайние точки! Я похудела, и лицо мое подурнело, одни глаза горят да губы, да румянец сжигает щеки; на меня оглядываются отдыхающие, когда руки в карманы, в куртке и брюках иду сквозь них, как сквозь лес. Мне претит выражение скотства на их лицах, поспешность, с какой они сбиваются в пары, все то, о чем сплетничают горничные с официантками.

Вы скажете – а сама? И сама. Проснуться бы от этакой жизни.

Нет, Марина, ничего не поможет. Как разберусь? Я словно в яме, в цепях и чарах, и могу лишь молиться на прежнюю радость, на чистую жизнь в предчувствии божества. Конечно, я укорила Ивана его поступком, сделала возмущенный жест, а он так любовно глянул мне в глаза, что все поплыло, как в тумане.

Нет, нет. Сбежать бы куда-нибудь, помолчать, поощущать благодать – я бы воскресла. Да куда денешься?

Детишки сидят у меня целыми днями, клеят, вырезают. Девочка в первом классе, мальчик в четвертом, милые белоголовые птенцы. Мать ровна с ними, любит обоих, и они любят друг друга. Такое детство будет светить им всю жизнь.

Ребятня обожает ходить со мной на буровую. Там выстроили теплушку из свеже-обструганых досок, мы слизываем с них капли светлой смолы. Рая доверяет мне. К тому же, на буровой – отец, пусть-ка побудет с ними, а ей минутка тишины в доме.

В теплушке рабочий телефон. Иван любит звонить мне оттуда, и вообще отовсюду, когда я в полном одиночестве работаю в нашей избе, в общей каморе. Голос у него теплый и совершенно безнадежный.

А дни! А дни! Дождь, дождь, дождь, и в нем тихая прелесть мокрых дорог, мокрых веток, влажного воздуха. Таким-то деньком я несла с буровой тяжеленный рюкзак с образцами гипса, алеврита, известняка для моего геологического собрания и бубнила под нос нечто нудно-личное, по обыкновению.

Было туманно, сеялся мелкий дождичек, любимые сосны стояли темные, полные влаги. Держась за лямки, я крепко вышагивала по мокрой тропинке, как вдруг остановилась, как вкопанная. В единое мгновение представилась мне наша Земля, повисшая в пустоте, налитая жуткой каменной тяжестью, той самой, той самой, что оттягивает сейчас мои плечи. Это было как вспышка, как ясное видение, до которого дотянешься рукой.

Откуда хелпарь? Кто протянул руку?

Домой явилась шумная и веселая, ободренная, точно пловец, доставший дно среди взбаламученных волн. Вот оно что! Нужно взлетать, до высокого и чистого, чтобы не захлебнуться в житейской хляби. Вот оно что!

И с этим новым знанием и почти прежней радостью принялась за мытье полов в комнате и коридоре. Тра-ля-ля! Да пусть меня бросят и забудут все! – я это я, и я уйду по дороге, смеясь и размахивая руками. Тра-ля-ля…

Пела-то я пела, да своей радостью ранила "её", да и сама моя радость была, в сущности, местью. Поднялся крик, хлопнула дверь.

Ах, Марина, грустно это.

Расскажите же о себе. Вы так сдержаны, замкнуты. Или не доверяете?

от Марины 11 октября

Ты все любопытствуешь, девочка, что я за птица? И представляется тебе нечто загадочное, "необыкновенное", непостижимое для обыкновенных смертных? Драть вас некому, молодых безумцев, прости господи! Сколько сил ухлопается на одоление благоглупостей!

Так и быть, приподниму завесу тайны, опишу день своей жизни, хотя бы вчерашний.

Был пасмурный октябрьский понедельник. Тучи цеплялись за крыши домов, волокли по улицам лохмотьями тумана, все было мокро, мозгло, препогано. Тяжко в такую погоду затемно выйти из дома, увидеть помятое ночью крыло моего PEUGEOT, еще тяжче отправиться общественным транспортом в чужую фирму, шагать в светлом пальто вдоль ревущей автострады и не иметь возможности ни увернуться от грязных брызг из-за дурацкой насыпи через протоку, столь же мерзкую, как все окружение, ни повернуть назад из-за сомнительной срочности дела: подлинной подписи и синей печати на договор-счёте.

Вопреки телефонному приглашению, на предприятии никто не ждал. Президент компании был болен, генерального ждали не раньше обеда. Пришлось бродить по этажам, терять время. Искомую подпись я получила лишь в начале четвертого, в пятнадцать-двадцать. День бездарно пошел насмарку.

В полной мере ощутила я свою потерянность в пространстве дня. Еда – единственный островок в этой пустыне. Иззябшая, голодная, в жутком настроении очутилась в первой попавшейся столовке с вывеской "Харчевня". Зеркало над умывальником доконало меня. С тарелками на подносе пробралась к дальнему столику, где старичок-пенсионер доедал гречневую кашу, в надежде, что вот-вот останусь одна. Не тут-то было. Мой визави не спешил. Обежав меня живыми глазками, он поискал предлог для разговора. Количество горчицы в моей тарелке изумило его. Возбужденно поерзав на стуле и не совладав со старческой болтливостью, он обратился ко мне с назиданием.