Кислород в моих легких сгорает. Превращается в какую-то токсичную смесь. Заставляет меня задыхаться, дрожать и бесконтрольно извиваться.

А Даня, словно только того и ждал, будто с цепи срывается. Целует, трогает, жестко сжимает, давит мне между ягодиц членом – он везде. И все это так стремительно, так неистово, так безудержно. Даже если бы я захотела, кажется, что остановить его невозможно.

У меня кружится голова, подкашиваются коленки и трепещут вулканическими толчками все точки пульса.

– Лады, Марин. Три.

И… Наша одежда начинает стремительно пропадать. Я успеваю только дышать и моргать, пока Шатохин с ловкостью иллюзиониста избавляет от нее сначала меня, а после и себя. Понимаю, что он раздевается, когда в какой-то момент, чисто из любопытства, оглядываюсь. И тотчас верчу головой обратно. Переводя дыхание, упираюсь взглядом в бурлящую передо мной воду.

Так и стою, пока Даня сам не разворачивает к себе лицом.

– Часов у нас нет, – оповещает с самым серьезным видом. – Так что, когда я скажу, просто начинай считать от ста восьмидесяти до нуля.

Едва я киваю, он приподнимает меня над полом и опускает голой задницей на холодный камень. Шиплю от неожиданности. Учитывая то, как пылает мое тело, эти ощущения, несмотря на озноб, по большей части приятные.

«Получается, здесь и кондиционер есть…» – догадываюсь попутно.

Кожа пупырится, соски морщатся, низ живота напрягается, а лоно будто разрядом тока простреливает. Мой вскрик получается оборванным, только потому что я задыхаюсь, когда Шатохин отшагивает и, глядя мне в глаза, обхватывает ладонью свой вздыбленный член.

Я натужно вдыхаю, неосознанно облизываю губы, закусываю их и смотрю вниз. То, что он делает, не похоже на мастурбацию. Но и неподвижным Даня не остается. Он с силой сжимает ствол и резковатым движением будто бы тянет его вверх. Притормозив у основания головки, морщится.

Я невольно сдвигаю брови следом за ним.

Пытаюсь понять, что он испытывает. Наслаждение? Или все же боль? Собирается ли он довести себя подобным путем до оргазма? Или кончать сегодня снова только я буду? Чего он на самом деле ждет? Что ему нужно?

– Каждый раз, когда я смотрю на тебя… – выдыхает глухо и застывает, выдерживая паузу. Берет ее намеренно или вынужденно – неясно. Замечаю лишь то, как тяжело он сглатывает. Раз, другой… Будто во рту у него снова много слюны скопилось, а горло перекрыл ком. – Каждый раз первым моим порывом является взять в руку член и дрочить. И неважно, голая ты, Марин, или что-то на тебе все-таки надето. Так происходит, блядь, постоянно. Помни об этом, когда я в следующий раз буду смотреть на тебя. Помни об этом всегда!

– Боже мой… Даня… – бомблю с частым придыханием.

– Сегодня я тебе много чего расскажу. Что-то тебя удивит, что-то приведет в ужас… – оставляя эту фразу оборванной, отводит взгляд. Но я успеваю поймать совершенно несвойственную Шатохину неуверенность и какой-то долбаный, разрушающий меня саму страх.

– Даня…

Он моргает, планомерно вдыхает и, наконец, припечатывает меня взглядом.

– Я хочу, чтобы ты знала обо мне все.

Не нахожусь с ответом. Отвергнуть это стремление, конечно же, не решаюсь. Но и выказывать свой одержимый интерес тоже не могу.

– Раздвинь ноги, Марин… – хрипит Даня, разгоняя рой бурных мыслей, что подрывают мне мозг. Их будто ветром выносит. В голове остается лишь трескучий гул. – Хочу посмотреть на твою писюху… – заявив это, сливает взгляд мне на лобок.

Что я должна делать? Как реагировать?

К черту!

Выполняю озвученное требование без колебаний. Просто потому что сама этого хочу.

Почему нет? Что плохого может случиться?

Прежде чем развести бедра, подаюсь ближе к краю и выгибаю спину в пояснице. Проявляя излишнее усердие, направляю к промежности руку и раскрываю половые губы пальцами.

Мокрая. Чувствую это и сама же от этого еще сильнее распаляюсь. С губ срывается мягкий стон. Тело разбивает дрожь. Мне не терпится прикрыть веки и начать себя ласкать. Но желание видеть лицо Дани все же сильнее.

– О, да… Держи так, Маринка… – выдает он, фокусируя взгляд исключительно на моей промежности. – Не двигайся. Просто держи. Сегодня тебе нельзя самой себя трогать.

– А тебя? – осмеливаюсь вести какие-то переговоры. – Тебя мне трогать можно?

– Ты этого хочешь?

Подлавливает. Провоцирует. Подавляет.

Я опускаю взгляд. Смотрю на член, и рука Шатохина приходит в движение. Он ведет ею по стволу вниз и сразу же скользит обратно к головке. Из узенького отверстия выскальзывает капля предэякулята. Я это вижу, а Даня, должно быть, чувствует. Он подхватывает ее большим пальцем и с рычащим стоном размазывает по своей раскрасневшейся плоти.

Мой стон, который идет внахлест с его – это откровенное разочарование.

Я помню, какая эта жидкость на вкус. И я так сильно жажду вновь ее почувствовать, что кажется, будто уже ощущаю. Полный рот слюны собираю, но сглатывать ее не хочу. Задерживая, размазываю по губам и небу. Сворачивая язык, растираю по нему и, прикрывая веки, начинаю его посасывать.

– Мать твою… Маринка… Ведьма моя… Моя…

Мое тело содрогается и наливается новыми градусами жара.

Повышенными. Огненными. Искристыми.

Больше я не могу сохранять неподвижность. Это физически невозможно. Есть два варианта: либо я ласкаю себя, либо убираю руку с промежности, сжимаю бедра и стараюсь переключиться. Но бездействовать невозможно. Моя плоть отекла и разбухла. Она пульсирует болью, от которой меня раз за разом накрывает новыми волнами дрожи.

– Не смей. Замри, – сипит Даня, как и всегда, считывая все мои желания.

Я зажмуриваюсь крепче. Задерживая дыхание, морщусь. Вгрызаюсь в губы зубами. Кусаю и сосу их. В надежде получить хоть какое-то облегчение, резко двигаю бедрами. Но воздух не настолько осязаемый, как мне необходимо. Он лишь яростнее раззадоривает плоть.

– Я не могу терпеть… – припечатываю почти агрессивно.

И срываюсь.

Скольжу пальцами в сердцевину своей промежности. С дрожью, которая рассыпается по моему телу, будто бы на части разлетаюсь.

О, как же это прекрасно! Как приятно! Как хорошо!

Но… Это сладкое мгновение оказывается чудовищно коротким.

Шатохин хлестко бьет меня по руке. Только я с криком распахиваю глаза, он опускается на колени и, дернув меня за бедра, припадает к моей киске ртом.

– Бо-о-о-оже… – растягиваю я до пустого хрипа, едва не лишаясь сознания.

– Да… Мать твою, да…

Я просто возвращаюсь в прошлое, которым так долго жила…

© Марина Чарушина

Его рот обжигает, словно бы температура наших тел не держится на одном уровне, как у всех человеческих существ. По ощущениям кажется, что разница составляет десятки градусов. Если я – просто налитая страстным жаром плоть, то Шатохин – полыхающий огонь. Он просачивается через мою слизистую, проникает глубоко в тело и стремительно его сжигает.

Мне так этого не хватало!

Вот зачем Даня показал когда-то, что так бывает? Зачем распечатал для меня этот космос? Зачем снова на него подсаживает?

– Раскрывай себя, – приказывает жестко. – Держи пальцами, как я просил… Держи, Маринка, и начинай считать.

Покорность – не моя добродетель. Но Шатохин, как и прежде, заставляет повиноваться практически бездумно. Направляю руку к лобку, с тягучим вздохом соскальзываю на ноющую плоть и, утопая в вязком секрете своей похоти, раздвигаю губы для его рта.

– Сто восемьдесят… Сто семьдесят девять… Сто семьдесят восемь… – бормочу задушенным шепотом с рваными паузами, которые, определенно, вмещают между собой слишком много времени и дают Дане фору.

Но мне уже плевать, сколько минут потребуется, чтобы я улетела. Знаю, что это будет феерический взрыв. Я уже кайфую! Шатохин лижет напористо. Будто стирает меня своим языком. Жадно собирает всю ту порочную влагу, что успело выдать мое тело. Скользит между моих губ и по ним варварскими кругами. Захватывает клитор. Периодически втягивает его в рот. Сосет и снова зализывает. Попутно покусывает мои пальцы. Я наблюдаю за этим, с трудом удерживая веки открытыми.