Дышим громко, часто и крайне сердито.

– Даня… Даня… Это ты?..

Этот вопрос ошарашивает. Я даже на секунду притормаживаю. Но Чарушина продолжает дергаться, и мне приходится ее ловить.

– Конечно, я… Я, Динь-Динь… Я… – кусаю ее за шею и сразу всасываю замурашенную диким волнением кожу.

– Даня… – в голосе вибрирует странное облегчение, почти радость.

Тосковала, значит? Блядь, конечно же, тосковала.

Мое сердце грохочет, громче шума, который издают газотурбинные двигатели самолета. Не вполне понимая, что именно делаю, сбавляю натиск. Оставляя в покое конкретные части Чарушиного тела, просто обхватываю ее поперек тела и заставляю замереть.

– Не стоит меня провоцировать, Марин, – выдыхаю приглушенно. – Если соскучилась, прямо скажи. Выебу охотно. Нахуй детокс, – на ходу меняю план. – Только после меня ни с кем другим ты не будешь, Марин!

– Хм… Что?! – оборачивается, чтобы взглядом убить. – Это еще почему? Если захочу, то буду!

– Не будешь, Марин!

– Тебе не решать! – последнее, что она сычит за миг до того, как мне срывает башню.

Запускаю ладонь Чарушиной в волосы и рывком притягиваю ее лицо к своему, чтобы яростно вжаться губами в ее губы, раздвинуть их и ворваться в горячий рот языком.

Пока она шокированно цепенеет, я жадно наполняюсь ее вкусом.

Вкусом моего запрета. Вкусом моего удовольствия. Вкусом моей настоящей жизни.

Топит им. Заливает контакты. Трещу разрядами. Самый острый уходит по позвоночнику вниз и опоясывает низ торса. Чувствую, как поджимаются мои яйца. Со стоном пропускаю несколько капель предэякулята и с трудом торможу семяизвержение.

Ведьма тоже стонет и двигает задницей по моему паху.

– Блядь… Марина… Маринка, ты меня убиваешь…

– Да… – сама цепляется губами, присасывается и, продолжая елозить ягодицами на моем члене, который уже готов взорваться от похоти, буквально впечатывает меня в спинку сиденья.

Я ору себе «СТОП», но этот крик разума заглушает животный зов плоти и бешеный стук моего сердца. Секунду назад ему стало тесно в груди, и оно размножилось по всему телу.

Да, я ору это долбаное слово… Только кому оно сейчас нужно? Рука на инстинктах прокладывает верный маршрут – в разрез платья. Решительно поддевая белье, проскальзывает на гладкий лобок ее киски.

– Мм-м… – мычу ей в рот.

Маринка содрогается, издает какой-то громкий, будто рыдающий, звук, а потом вдруг резко разводит бедра, практически умоляя меня двигаться дальше. И я, конечно же, двигаюсь. Скольжу вниз между складок и буквально утопаю в горячих соках.

Твою мать…

Встречаясь зубами, словно звери рычим.

– Ебать, ты течешь… – хриплю, охуевая от своего счастья. – Ебать, Марина… Писюха моя… На месте все… Порядок… Е-е-ба… Ебать-ебать…

Со рта Чарушиной, который я продолжаю пожирать, только довольное урчание и стоны сходят. Натираю ее скользкую кисулю. Жестковато похлопываю, наполняя воздух неоспоримыми доказательствами ее вожделения.

Этим запахом и чавкающими звуками разрывается мой контроль.

Блядь… Блядь… Блядь…

Я отличительно выносливый и сильный мужик. Любая шмара, с которой я таскался, подтвердит. Но Маринка Чарушина меня разрушает. Ее спина выгибается, бедра непрерывно двигаются, плоть пульсирует и с каждой секундой течет все сильнее.

Это катастрофа… Сука, конечно же, катастрофа! Ведь мы еще даже не добрались до первого пункта моего списка.

– Даня… Даня… Данечка… – прорезает мое сознание совсем как раньше.

На инстинктах сгребаю разбухшую киску пальцами. Это грубо и наверняка болезненно, но меня, сука, просто рвет от похоти, и я не знаю, куда разряжать эту силу. Маринка же стонет, жамкает и щипает мне шею, кусает губы и бешено к ним присасывается, оставляя кровоподтеки.

А затем… Я скольжу к ее клитору, раз лишь на него нажимаю, и она, блядь, кончает. Отрывается от моего рта, содрогается и задыхается криком. Я наблюдаю за этим и чувствую, как мне стремительными кругами сносит крышу.

Сука… Какая же она все-таки красивая… Взгляд оторвать невозможно. Впитываю одержимо. Откладываю в памяти посекундно. Когда же Чарушина замирает, а глаза ее проясняются, понимаю, что так и останусь со своим разрывающимся от мучительного возбуждения членом.

Нет, будь я тем же нахальным ублюдком, которым был еще месяц назад, я бы свалил Маринку на пол и уломал на отсос. Но сейчас… Сейчас я не могу.

Кинуть пару палок – не то, о чем я мечтаю. Утверждено.

– Хорошо, что здесь нет скалы, – с глухим смешком припоминаю ее вчерашнее громкое заявление.

– Придурок, – краснея, толкает меня в грудь.

– Марин… – ловлю ее ладонь, притискиваю. – Да, я придурок. Но ты не можешь не чувствовать, как колотится мое сердце сейчас. Оно разрывается, Марин. Из-за тебя, понимаешь? Ты когда-то хотела, чтобы я признал, что ты для меня особенная… «Особенная-особенная», – с ухмылкой привожу точную цитату. Шумно спускаю воздух, который в это мгновение не насыщает, а будто бы отравляет. Смотрю ей в глаза, зрительно выливая за раз все, что бомбит внутри. – Признаю, Марин.

Она резко отводит взгляд.

– Пф… Поздно, Дань!

Я сцепляю зубы и задерживаю дыхание, а она соскакивает с моих коленей. Тянусь за бутылкой, чтобы с помощью воды протолкнуть собравшийся в горле ком. Попутно напоминаю себе, что с Чарушиной к легкому сражению и не готовился. Едва эта мысль доходит до головного центра, напряжение в организме спадает.

Маринка занимает свое кресло. Я как ни в чем не бывало улыбаюсь ей.

– Подлетаем, – сообщаю ровным тоном, едва взглянув в иллюминатор.

Откладываю бутылку и цепенею, когда ведьма запускает под подол руки, ерзает бедрами и стаскивает трусы.

– Что? – выдает, поймав мой ошалелый взгляд. – Они мокрые, – констатирует якобы равнодушным тоном. И, пожимая плечами, добавляет: – Не люблю в мокром ходить.

Спрятать их в клатч ей не позволяю. Наклоняясь, перехватываю запястье и отбираю влажный комок.

– Заберу как трофей, – поясняю самодовольно и просовываю в карман брюк.

– Хм… – ехидно отзывается Чарушина. Мило розовеет, но упорно делает вид, что никакого смущения не испытывает. – У кого-то сегодня весьма тривиально закончится Великий детокс.

Ржу, потому что заходит этот подкол.

Блядь, я скучал по этому. С Маринкой Чарушиной даже скандалить всегда в кайф было.

– Думаешь, я целый месяц воздерживался, чтобы по итогу тихо в одиночку подрочить?

– Почему нет? – снова пожимает плечами, делая вид, будто о не интересующей ее чепухе болтаем. – Ты… – выдыхая, облизывает губы и на мгновение отводит взгляд. – Ты выглядишь перевозбужденным куском мяса!

– Неважно, – отмахиваюсь. Сохраняя зрительный контакт, выдерживаю паузу. И, наконец, тягучим тоном сообщаю: – Когда мой детокс закончится, Марин, ты это увидишь воочию.

Думаешь, я хоть одному слову поверю?!

© Марина Чарушина

– Это Крым, да? Дань? Это Крым! – захлебываюсь довольством, когда удается узнать местность.

Мы мчимся в кабриолете по ночной дороге вдоль моря, из динамиков тягучей пульсацией льется классная музыка, свежий воздух обдувает мое разгоряченное лицо, и мне вдруг, по какой-то совершенно необъяснимой причине, хочется визжать от восторга.

– Не думал, что тебя так легко впечатлить, Динь-Динь, – приглушенно смеется Шатохин.

– Не то чтобы я сильно впечатлена… – протягиваю нарочито равнодушным тоном. – Но здесь довольно-таки прикольно.

Даня лишь качает головой и снова смеется. Я задерживаю взгляд на его профиле, когда он на крутом повороте сосредотачивает все свое внимание на дороге.

Мое тело наливается тяжестью и деревенеет. Низ живота опаляет резкая огневая вспышка. По коже разлетается дрожь.

Я смотрю на Шатохина и не верю… Не верю, что мы снова проводим время вместе. Не верю, что позволила ему довести себя до оргазма. Не верю, что почти наслаждаюсь его компанией.

Нет, голову я из-за него, безусловно, не теряю. Я не влюблена. Ничего не забыла. Никого не прощала. Не воспринимаю все, что Даня говорит, всерьез. По большей части я все его слова блокирую. Просто после всего того ужаса, который со мной произошел, я научилась жить моментами. Играть, так играть. Все равно я по всем показателям в плюсе. И я неуязвима. Никто и ничто не способны меня задеть. Я теперь сама по себе. Независимая и целостная. Правда, при мысли о ребенке еще случается, что внутри все тревожно сжимается. Но и к нему я еще привыкну.