Он кинулся на чернявого, за секунду преодолев разделявшее их расстояние, сбил с ног, и оба покатились по земле. Остальные не заставили себя ждать и набросились на летунов со всей скопившейся злостью.

Драка так быстро набрала обороты, что никто вокруг не сумел должным образом отреагировать. Чуть вдалеке уже раздавались громкие властные выкрики, но на приказы никто из наших внимания не обращал. Морды били всерьез. Калечить летунов — не калечили, хотя и было за что.

Я схлестнулся с сутулым мужчиной в кожаном пальто — реглане и шлеме с летными очками на лбу. Был он высок и коряв, похожий на старое ссохшееся дерево, хотя на вид ему было лет сорок, не больше.

На удивление, первую мою атаку он легко отбил, и сам чуть было не взял меня на прием, и я лишь чудом вырвался из его захвата.

Серьезный противник. Явно владеет не только боксерскими навыками, но и самбо, а может, и другими единоборствами.

Я попытался провести подсечку, стараясь сбить его с ног, но мой оппонент легко ушел в сторону, и тут же вновь сам напал.

В этот раз уже мне пришлось уходить в глубокую защиту. Интересный соперник мне попался. Вряд ли кто-то еще из летчиков мог бы похвастаться такой великолепной подготовкой, да и в нашем полку подобных талантов я не знал. Этого человека тренировали всерьез и долго. За пару недель или даже месяцев таких навыков не нахвататься, вдобавок, чувствовался большой опыт — сутулый вел поединок спокойно, без нервов, выжидая первой моей оплошности, чтобы взять на болевой прием.

Но теперь, когда я был уже не столь беспечен, проделать задуманное у него никак не получалось, и раз за разом промахиваясь, он постепенно начинал терять терпение.

И следующей его ошибкой я воспользовался в полной мере. Сутулый кинулся мне в ноги, но я предвидел этот момент, уйдя чуть в сторону, а потом прыгнул на него сверху, охватив руками и ногами его тело, и взяв шею в замок.

Деваться летуну было некуда, он чуть дернулся, пытаясь освободиться, но я давил так, что воздух в его легких кончался быстрее, чем мое терпение. И, наконец, он сдался, застучав по-борцовски рукой по земле.

Я тут же отпустил его — побежденный соперник уже не враг, но еще и не друг.

— Ну ты силен! У кого учился? — сутулый внимательно глянул на меня, и тут же тяжело закашлялся, пытаясь восстановить дыхание.

— Самоучка, — ответил я, потом поднялся на ноги и осмотрелся по сторонам.

Вокруг же все шло гораздо более проще и понятнее. Танкисты и летуны пытались начистить друг другу физиономии.

Трещали зубы и кости, кровь летела во все стороны, кто-то стучал об землю, как мой соперник, прося пощады, и таких тут же отпускали — все по-честному, другие дрались до конца, до полной победы. Но правда была на нашей стороне, и летчики это тоже понимали. Они не были виноваты в той роковой ошибке — но отдуваться за всех пришлось именно им.

Тут, наконец, и местные бойцы очухались. Со всех сторон в нашу сторону побежали БАО-вцы с автоматами.

— Отставить!

В воздух ударила короткая очередь, и драка сама собой затихла.

— Что же вы делаете, полудурки! — подбежавший капитан с чисто выбритым черепом развел руки в стороны, охватывая этим жестом всех собравшихся. — Все до единого под трибунал пойдете! Все! Вы это понимаете, мать вашу? Арестовать их! Живо! На гауптвахту!

— И наших? — недоуменно уточнил один из автоматчиков, глядя на капитана.

— Их тоже! Будем разбираться!

Ни о каком сопротивлении с нашей стороны и речи идти не могло. Нас одного за другим обыскали и забрали ремни, после чего отвели в просторную палатку и завели внутрь. Летчиков увели отдельно. Избавили, так сказать, от возможного повторения эксцесса.

— Мужики, — один из охранников — совсем молодой парнишка слегка извиняющимся, но при этом твердым тоном обратился к нам, — сажать вас некуда, сами по палаткам да землянкам ютимся. Но вы же понимаете, что если кто-то попытается дать деру, мы будем стрелять. У нас приказ!

— Не ссы, боэц, — ухмыльнулся Арчуадзе, — мы не врагы какыэ! Мы за правду!

— Правда — она тоже разной бывает, — пожал плечами красноармеец. — Если что, я предупредил…

Внутри было тесновато для такой толпы, но мы надеялись, что вскоре все разрешится тем или иным образом.

Адреналин постепенно уходил из организма, сердце уже не стучало, как бешеное, и люди вокруг мрачнели, представляя, что бывает за подобные проступки. Как говорится, это полный залет!

Я был человеком опытным и прекрасно понимал, еще до того, как залез в полуторку, чем все в итоге кончится, но не поехать вместе с остальными просто не мог. И вовсе не из-за того, чтобы показать остальным свою храбрость — все это глупости, а как сказал Арчуадзе — из-за правды.

Летчики допустили ошибку — по своей вине или по чужой, для нас не важно. Погибли люди. Набить за такое морду — самое малое, что можно было сделать.

Или, если сформулировать чуть иначе, — пустить все на самотек было нельзя. А дальше, будь что будет. Хоть трава не расти.

Никто не болтал между собой, танкисты молча курили — махорку у нас не забрали, и вскоре в палатке было не продохнуть от густого табачного дыма.

Минут через сорок за нами пришли. Полог палатки откинулся и внутрь заглянул все тот же бритый капитан. Выражение его лица за прошедшее время не поменялось. Казалось, он даже еще больше построжел.

Капитан оглядел всех собравшихся и коротко бросил:

— На выход по одному, строиться в две шеренги!

Когда мы вышли на улицу, уже смеркалось. Мы встали, как было сказано, в две шеренги, и ждали, чем все кончится. Напротив нас так же в две шеренги выстроились летчики и техники, участвовавшие в драке.