— Скрипин, — повторила, как завороженная Настя, — Семен Ефимович… как же так… ведь только вчера вечером мы с ним говорили… с ним все было в полном порядке…

Полевой, все это время задумчиво вертевший мой именной «ТТ» в руках, бросил быстрый взгляд на Настю.

— И о чем же вы с ним говорили, позвольте узнать?

— Он жаловался на то, что медикаментов не хватает… образовался жуткий дефицит. У меня сложилось впечатление, что он подозревает хищения, но не может этого доказать!..

Я прекрасно сознавал, что в условиях нехватки медикаментов под учетом была каждая таблетка. Медицинские службы фронтов обязаны были обеспечить бесперебойную доставку всего необходимого. ГВСУ* даже ввело полевые армейские склады и их подвижные отделения, лишь бы не отстать от продвижения наших войск. Но и в тылу с лекарствами были сложности.

*ГВСУ — главное военное санитарное управление.

И если военврач Скрипин вскрыл факт хищений… это гораздо больший повод избавиться от него, чем банальная ревность.

Те обитатели палаты, кто мог слышать и видеть, взирали на все происходящее, как на спектакль, поставленный всемирно известной труппой. Развлечений в лазарете не имелось, многие вовсе не могли подняться с постели, и развернувшееся перед ними зрелище стало хитом сезона. Но на последнюю фразу Насти начали бурно реагировать.

— Мне обещали укол, чтобы боль окаянную убрать, но так и не сделали! — сообщил усатый мужик, у которого отсутствовала левая нога почти по колено.

— И мне обещали! А потом говорят: терпи, на всех не хватает!

— Лекарство хотели подвезти, но потом, вроде, машина сломалась…

Дело начало принимать совсем иной оборот.

Капитан Полевой послушал-послушал, а потом резко скомандовал, указав на Хрипунова:

— Этого арестовать!

Красноармейцы тут же скрутили сержанта, тот и пикнуть не успел. Ему завернули руки за спину, обыскали, но ничего особого не нашли, только изъяли табельное оружие.

Полевому передали документы сержанта, он их внимательно изучил, даже посмотрел на просвет, и удивленно сообщил:

— А ведь это фальшивка!

Хрипунов зарычал, пытаясь вырваться, но совладать с охраной не сумел, а потом и вовсе получил несколько крепких ударов по голове и корпусу, и обмяк в руках бойцов.

Капитан быстро собрался с мыслями и скомандовал:

— И этого взять! — кивнул он в мою сторону. — Будем разбираться!

Сопротивляться и я не думал. Даже если бы я раскидал всех этих бойцов, включая Полевого — что дальше? Бежать сломя голову невесть куда? Я ни в чем не виноват! И собирался доказать собственную невиновность!

Настя, к счастью, отошла в сторону и не препятствовала моему аресту. Всегда нужно четко понимать границы допустимого. Капитан Полевой был на редкость адекватным человеком, но лезть ему под руку при исполнении прямых обязанностей не стоило.

— Осторожнее с раненым! — лишь попросила она, и это пожелание учли.

Меня не били, не волокли по полу, не закручивали руки, лишь аккуратно отвели в полуземлянку, служившую местным казематом. Там и оставили на время в полном одиночестве. Хрипунова утащили куда-то в другое место.

Камера — или как можно назвать практически пустой отсек с земляным полом без единого удобства, была метра четыре, но мне было все равно. Койку заменяли дощатые нары. Я уселся на них у дальней стены, прислонившись спиной к покатому навесу, и принялся ждать, чем все разрешится.

Ожидание затянулось куда на более долгий срок, чем я думал.

День сменился ночью, мне принесли сытный обед, которого я не ожидал получить, и ведро. Но ничего не объяснили, а я вопросы и не задавал. Все равно не ответят.

Следующие пару дней прошли ровно так же. Пищу доставляли, ведро меняли, но допросов не вели, и вообще, словно бы позабыли обо мне. Лишь незнакомый санитар приходил раз в день делать перевязки.

Настю ко мне не пускали, хотя, я был уверен, она требовала посещений, хотя бы с целью медицинского освидетельствования.Пожалуй, если бы моя рана требовала сейчас обработки и ухода, мне пришлось бы худо.

Но я уже совершенно не чувствовал боли, рана затянулась, превратившись в розовый шрам. Чудо! Но я давно перестал удивляться тому, что творится с моим телом.

Впрочем, я уверен, что если бы это тот белобрысый немец подстрелил меня, я бы умер. По честному, без дураков.

Повезло, что я переиграл его, а не наоборот.

Наконец, очередным утром меня вывели во двор. Я нервничал. Мало ли что могло произойти за это время.

Но снаружи я встретил капитана Полевого. У его ног валялся мой вещмешок.

— Как чувствуете себя, Буров? — спросил капитан. — Смотрю, на ногах твердо держишьтесь?

Я молча кивнул.

Особист смерил меня пристальным взглядом, немного помолчал и отрывисто бросил, словно через силу:

— Благодарю вас за сотрудничество, товарищ младший лейтенант! С вашей помощью удалось раскрыть несколько тяжких преступлений, совершенных на территории госпиталя. Прошу извинить за задержание, но, сами понимаете, в данных обстоятельствах это было необходимо. Требовалось выяснить все подробности дела.

Я снова промолчал. Мне было ясно, что все претензии ко мне сняты, а капитан — совсем не дурак. Он прекрасно понимал, что история, в которой замешен странный орденоносец с именным пистолетом, попадет в объединенную сводку по Наркомату, и ляжет прямо на стол самому Берии. А уж тот подобный рапорт не пропустит мимо глаз — внимательно изучит и сделает собственные выводы. Поэтому, зачем рисковать собственной карьерой? Кто знает, что за тип этот Буров, и какие именно взаимоотношения связывают простого танкового командира с могущественным Лаврентием Павловичем. Явно проще уладить дело миром.

— Вам нужно пройти военно-врачебную комиссию, а после этого можете отправляться обратно в корпус, — продолжил Полевой. — Надеюсь, претензий у вас не имеется?

Я сухо бросил в ответ:

— Не беспокойтесь, товарищ капитан, никаких претензий. Больше не увидимся!

Мне показалось, или после этих слов Полевой облегченно выдохнул.

Полуторку нещадно подкидывало на каждой кочке, колеса бухали в многочисленные ямы и колдобины, мы подлетали вверх и тут же падали вниз с громкими матюками, но, тем не менее, как-то двигались в нужном направлении. Помимо меня, в кузове сидели еще человек десять бойцов, возвращавшихся на передовую из госпиталей.

Люди дико злились, в первую очередь на самих себя.

— Это же надо так сглупить! — в десятый раз рассказывал бывший свердловский рабочий, а ныне мехвод одной из машин. — Вылез через свой люк и спрыгнул вниз, не глядя. А нога как хрустнет… две недели ходить не мог, повезло хоть, что не перелом — так бы я все на свете пропустил! Пока наших догоним, уже Берлин возьмут!

— Ничего, и по наши души хватит!.. — вставил кто-то мрачно.

Советские войска активно наступали на брянском направлении. Взятие орловского плацдарма не позволило немцам использовать его для прорыва на восточном направлении, а контрнаступление постепенно перерастало в генеральное наступление.

— А как наш лейтенант Дикий под Борилово дрался! — с гордостью заявил совсем юный парнишка со светлыми соломенного цвета волосами, из 61-й гвардейской танковой бригады.

— Расскажи-ка! — подбодрили остальные.

— Два дзота снес машиной, три миномета раскатал, да целую противотанковую батарею! Самого ранило, радиста-пулеметчика ранило, но он крикнул мехводу: «Дави гадов!» И тот пошел месить немецкие траншеи: из обоих пулеметов огонь открыли! Тут-то фашистам и поплохело, поняли, гады, с кем связались! Потом все же сумели поджечь танк Дикого, но тот выбрался на броню и из огнетушителя под ураганным огнем врага сбил пламя. Немцы били из всех орудий, но пули мимо летели. Он был, как заговоренный!

Рассказчик сделал театральную паузу, нагнетая интерес. Но все и так слушали, раскрыв рты, сопереживая от всей души.